У фламандцев, стр. 7

Как обычно, Мегрэ уже был на ногах в восемь утра.

Засунув руки в карманы пальто, с трубкой в зубах, он долго стоял перед мостом, то любуясь бешено несущейся рекой, то поглядывая на прохожих.

Ветер дул с той же силой, что и накануне. Было гораздо холоднее, чем в Париже.

Здесь чувствовалась близость границы. Мегрэ почувствовал это особенно остро, когда вошел в бистро на набережной, чтобы выпить грогу. Французское бистро.

Разноцветные аперитивы: целая гамма цветов. Светлые стены, украшенные зеркалами. И люди, стоя глотающие свою утреннюю рюмку белого вина.

Вокруг хозяев двух буксиров собралось с десяток речников. Говорили о том, возможно ли сейчас спуститься вниз по реке.

— Под мостом у Динана не пройти. А даже если удастся, то придется брать по пятнадцать франков за тонну… Это слишком дорого… Никто не будет платить, лучше подождут.

И все поглядели на вошедшего Мегрэ. Какой-то речник толкнул другого локтем. Комиссара заметили.

— Тут один фламандец собирается отойти завтра без мотора, надеется на течение…

Фламандцев в кафе не было. Они предпочитали лавку Питерсов, облицованную темным деревом. Там пахло кофе, цикорием, корицей и можжевеловой водкой.

Они могли стоять там часами, облокотившись на стойку, неспешно и лениво беседуя, разглядывая светлыми глазами рекламу на дверях.

Мегрэ прислушивался к тому, что говорилось вокруг. Он узнал, что фламандских речников здесь не любят, и не столько из-за их характера, сколько за то, что они со своими судами, оснащенными мощными моторами, представляют конкуренцию французам, потому что за перевозку грузов взимают низкую плату.

— И они еще смеют убивать наших девушек!

Это было явно сказано для Мегрэ. За ним наблюдали краем глаз.

— Интересно бы узнать, почему полиция не торопится арестовать Питерсов? Видно, у них слишком много денег…

Мегрэ вышел, еще несколько минут побродил по набережной, глядя, как коричневая вода уносит ветки деревьев. На маленькой улице, слева, он увидел дом, на который указала ему Анна.

Утро было хмурое, небо серое. Из-за холода люди не задерживались на улицах.

Комиссар подошел к двери и дернул за шнурок звонка. Было около четверти девятого. Женщина, отворившая ему, вероятно, занималась уборкой. Она вытерла руки о мокрый фартук.

— Вам кого?

В глубине коридора виднелась кухня. Там на полу стояло ведро и лежала щетка.

— Месье Пьедбёф дома?

Она недоверчиво оглядела его с ног до головы.

— Отец или сын?

— Отец.

— Вы, наверное, из полиции? Тогда вы должны были бы сами знать, что в это время он всегда спит. Ведь он ночной сторож и раньше семи утра никогда домой не возвращается… Может, вы хотите подняться наверх?

— Не беспокойтесь. А сын?

— Десять минут назад ушел в свою контору.

В кухне послышался стук упавшей ложки. Мегрэ заметил голову маленького ребенка.

— Это случайно не… — начал он.

— Да, это сын бедной мадемуазель Жермены! Заходите сюда или уходите, а то выстудите весь дом.

Комиссар вошел. Стены в коридоре были выкрашены под мрамор. В кухне царил беспорядок, и женщина смущенно ворчала, подбирая ведро и щетку. На столе стояли тарелки и чашки. За столом мальчуган лет трех сидел один и неловко ел яйцо всмятку.

Женщине было лет сорок. Худая, с аскетическим лицом.

— Это вы его воспитываете?

— Да, с тех пор, как они убили его мать, я почти все время смотрю за ним. Дедушке днем приходится спать.

Больше никого в доме нет. А когда меня вызывают пациентки, приходится поручать его соседке.

— Пациентки?

— Да, я ведь акушерка, с дипломом.

И она сняла клетчатый фартук, словно в нем она теряла свое достоинство.

— Не бойся, мой маленький Жожо! — сказала она ребенку, который перестал есть и глядел на посетителя.

Был ли он похож на Жозефа Питерса? Трудно сказать.

Во всяком случае, ребенок был с явно выраженными признаками дебильности. Неправильные черты лица, слишком большая голова, тощая шея, а главное, тонкий и длинный рот, как у ребенка по меньшей мере десяти лет.

Он не спускал глаз с Мегрэ, но взгляд его не выражал ничего. Он не выразил никаких чувств даже тогда, когда акушерка захотела обнять его немного театральным жестом. Она воскликнула:

— Бедненький малыш! Ешь яйцо, дорогой!

Она не пригласила Мегрэ сесть. На полу стояла лужа.

— Это, видно, за вами ездили в Париж?

Голос звучал не агрессивно, но, однако, и не любезно.

— Что вы хотите сказать?

— Здесь не может быть никаких тайн. И так все известно.

— Объясните!

— Сами знаете, не хуже меня! Нечего сказать, за хорошее дело вы взялись! Ну да разве полиция не всегда на стороне богатых!

Мегрэ нахмурился, и не из-за слов, а из-за того, что стояло за ними.

— Ведь фламандцы повсюду раззвонили, что если сейчас их притесняют, то это продлится недолго, и что все изменится, когда из Парижа приедет какой-то комиссар.

Она говорила с неприязненной улыбкой.

— Черт возьми! Им дали время придумать подходящую ложь! Они прекрасно знают, что тело Жермены никогда не найдут! Ешь, мой миленький… Не беспокойся…

И она со слезами на глазах поглядела на малыша, который, подняв вверх ложку, не спускал глаз с комиссара.

— Вы ничего не хотите мне сообщить? — спросил Мегрэ.

— Ровно ничего. Питерсы, конечно, уже снабдили вас всеми нужными вам сведениями и даже, наверное, сказали, что ребенок не от Жозефа.

Стоило ли настаивать? Здесь Мегрэ был врагом. В этом бедном доме царила атмосфера ненависти.

— А теперь, если вы захотите повидать месье Пьедбёфа, можете прийти в полдень… В это время он встает, а месье Жерар приходит из конторы.

Она проводила его по коридору и закрыла за ним дверь.

Шторы окон второго этажа были спущены.

Недалеко от дома фламандцев Мегрэ увидел инспектора Машера. Он разговаривал с двумя речниками и сразу же отошел от них, когда заметил комиссара.

— Что они рассказывают?

— Я говорил с ними о «Полярной звезде»… Они сказали, что третьего января хозяин судна ушел из кафе где-то около восьми часов и, как обычно, был здорово пьян… Сейчас он еще спит… Я только что поднимался к нему на судно, но он даже не услышал…