Суд присяжных, стр. 3
На тротуаре возле почты осталось с полдюжины любопытных, не больше. Все окна были освещены, а у входа дежурил полицейский.
Малыш Луи зашел в Центральное кафе и, направляясь к стойке, бросил на ходу:
— Газированную с мятой!
И тут же добавил:
— Да неужто почтарь затеял всю эту возню, чтобы не заплатить мне мои десять франков?
Шутка не имела успеха, и он пожал плечами:
— Вот будет пожива для газет — гангстеры из Лаванду!
Луи с вызывающим видом оглядел стоявших вокруг, прекрасно понимая, что ни один не рискнет даже пошевелиться, щелчком поправил на голове фуражку и бросил на прилавок пять франков.
Несколько минут спустя он не спеша вошел в холл отеля «Провансаль». Администратор, занятый какими-то подсчетами, поднял голову. Швейцар тоже.
Луи остановился, закурил сигарету и бросил:
— Мне к госпоже Орваль, в семнадцатый. Она меня ждет. — Он уже занес ногу на первую ступеньку, но передумал и снова подошел к конторке:
— В восемь утра принесите мне черный кофе с рогаликами.
Глава 2
С видом человека, который собирается поразить собеседника, Баттйсти произнес:
— А ты знаешь, что старый Макань в больнице? Если он загнется, это может подпортить заведенное на тебя дело.
Малыш Луи, в чьих глазах все еще сверкали лукавые искорки, отмахнулся:
— Бросьте трепаться!
Это тянулось, как деревенские праздники, которым нет конца. Утром просыпаешься с тяжелой головой, но, еще не открыв глаза, вспоминаешь, что праздник не кончился, что можно поваляться в постели, пока деревянные лошадки поджидают малышей у выхода из церкви после службы.
Полиция появилась в гостинице как раз в ту минуту, когда Малыш Луи раскуривал первую сигарету и завязывал перед зеркалом галстук.
— Вас просят спуститься вниз.
— Скажите, что сейчас приду. — И крикнул Констанс, все еще лежащей в постели с подносом от завтрака на животе:
— Одевайтесь поживее!
— Опять «вы»!
— Ладно, ладно — одевайся.
Она умоляла его обращаться к ней на «ты», но это было ему невмоготу, и он все время сбивался.
— Ты уверен, что тебя отпустят?
Малыш Луи перешел улицу с домами, окрашенными светлой краской, похожими на базарные игрушки, и оказался лицом к лицу с Баттйсти из оперативной бригады, которого знал еще по Марселю. Баттйсти, ясное дело, захотел наложить на него лапу из-за старого Маканя, но Малыш Луи, попыхивая сигаретой, ухмыльнулся:
— Бросьте трепаться!
— А скажи-ка мне, Луи, где это ты ночуешь целых пять дней, с тех пор как приехал в Лаванду? Ведь ты не зарегистрирован ни в одном отеле.
— А если каждую ночь, как нынешнюю? — посмеивался парень.
И, делая вид, что снова зажигает сигарету, которая и так не потухла, он повертел в руках золотую зажигалку.
Баттйсти, видимо, заметил это, но ничего не сказал.
— Давно ты не видел своих марсельских дружков?
Дай-ка мне бумажник.
Там оказались банковский билет в пятьдесят франков, проездной билет на автобус Йер — Тулон, фотография голой женщины и прядь темных волос.
— И это все, что у тебя осталось?
— Все.
— Что же ты будешь делать?
— Да нашел работенку.
— Со старухой?
— Я ее личный секретарь.
На тротуарчике вертелись несколько человек, надеясь присутствовать при аресте. Они и не предполагали, что там, в комнате, двое мужчин разговаривают весело, почти сердечно.
— Я должен сообщить тебе приятную новость, — сказал наконец полицейский. — До сих пор насчет тебя нет никакого шума… А за что ты привлекался в первый раз?
— Оскорбление полицейского словом и действием.
— А во второй?
— Сцапали во время мордобоя в баре «Модерн» и нашли в кармане пушку.
— Так вот тебе дружеский совет: не попадайся в третий раз. Чует мое сердце, тут уж гладко не обойдется…
Ты слишком зарвался. Слишком бахвалишься.
Малыш Луи вежливо приложил руку к кепке, которой не снимал, и, выйдя, постоял секунду на пороге, чтобы посмотреть на бездельников и посмеяться над ними.
Полчаса спустя Луи уже сидел в автобусе рядом с Констанс. Это он, решив уехать, предложил:
— А не вернуться ли в Ниццу?
Потом спросил, глядя в сторону:
— У вас нет машины?
— Была. Но приходилось держать шофера…
Ладно! Учтем и запишем. Про машину можно будет и после. А пока надо ехать в автобусе вместе с кучей иностранцев, которые пялят глаза в окна и восторгаются по любому поводу.
Было жарко. В воздухе пахло эвкалиптами и пылью.
Укачиваемая машиной, Констанс мечтательно улыбалась, словно видела прекрасные сны, но вдруг пробуждалась, оглядывалась вокруг, как бы желая удостовериться, что Малыш Луи и в самом деле рядом с ней.
Когда они приехали в Ниццу и вышли из автобуса на площади Массена, он пробормотал:
— Надо бы взять такси…
Она возразила:
— Но это же совсем рядом!
Он не настаивал. Мысли его сейчас были заняты совсем другим. Однако, когда пришлось тащиться несколько кварталов с тяжелым чемоданом и дурацкой картонкой для шляп, он невольно подумал, уж не скупа ли она.
Но, не побывав у нее в доме, рано судить. А дом и вправду оказался неподалеку: нужно было пересечь площадь Альберта I, пройти по Французской улице и свернуть направо, на тихую улочку с большими желтыми домами, как две капли воды похожими друг на друга.
— Не забыла ли я ключ в чемодане? — жеманясь, охнула запыхавшаяся Констанс. Она едва поспевала за ним. — Я ужасно беспамятная.
Он ничего не ответил, но поглядел на нее с отвращением. Она этого не заметила. Она была счастлива. Излучала счастье, поглядывая на окна домов по обеим сторонам улицы в надежде, что кто-нибудь увидит, как она идет вместе со своей добычей.
— Вот и пришли. Подожди.
На прикрепленной к дому мраморной доске значилось: «Вилла Карно», и с первого взгляда можно было понять, что здесь сдают меблированные комнаты. Возле входной двери на указателе были обозначены имена по крайней мере тридцати жильцов, и среди них акушерка, врач с русской фамилией, массажистка, учитель пения.
Лестница была тоже мраморная. Констанс поднялась на третий этаж, свернула влево по коридору, облицованному уже искусственным мрамором, и, остановившись у одной из дверей, стала искать ключ.
Дверь из соседней квартиры приоткрылась, и Малыш Луи разглядел растрепанную девушку в накинутом на плечи халатике. Ее темные глаза встретились с ее глазами.
— Кто это? — спросил он, как только они вошли в квартиру.
— Да ну, форменная цыганка… Послушай, Луи!
— Что?
— Ты ведь не станешь бегать за соседками, не правда ли?
Она сказала это шутливо, но он почувствовал в ее голосе ревнивые нотки. Поставив на пол чемодан и картонку со шляпами, он пошел к окну поднять шторы и бросил на ходу:
— Запомните раз и навсегда: я не выношу вопросов насчет того, что я делаю.
— Ты опять сказал «вы»!
— Ну ладно, пусть будет «ты», если это тебе приятно.
— Злюка!
К черту! Никакого сюсюканья! Никаких слез и слюнявых поцелуев, на которые она не скупилась, тогда как он задыхался, прижатый к ее пышному бюсту. У него есть дела поважнее. Малыш Луи глядел по сторонам, еще не понимая, доволен он или нет.
— Это гостиная?
— Здесь только три комнаты и прихожая… Если уедет Нюта, можно будет занять и ее квартиру.
— Это та соседка?
— Да. Погоди… Не обращай внимания на беспорядок… Когда я уезжала, мне и в голову не приходило, что я вернусь не одна.
Она боялась, как бы у него не сложилось дурное впечатление, все время суетилась, то переставляла безделушки, то взбивала подушку в кресле.
— Не заходи пока в спальню. Я сначала посмотрю…
Ей-богу, все это было и не хорошо и не плохо! Все это было в духе дома и его владельца, чье имя значилось на мраморной доске. Стиль, распространенный в Ницце в начале двадцатого века: много плюша и подделки под бронзу, повсюду темные ткани, безделушки из перламутра и узорчатые стекла.