Удар шпаги, стр. 70

— Боже мой! — пробормотал я. — Ну и денек! Я не видел такого с той поры, как погибла «Сова», а де Кьюзака выбросило на берег!

— Упаси нас Господь от этого! — сказал сэр Джаспер. — Счастье наше, что мы далеко от берега, а то бы ты уж непременно накаркал нам несчастье!

Снова послышалось глухое бормотание грома, сопровождавшееся яростной вспышкой молнии, и огромная волна накрыла нас с кормы, с громким шипением захлестнув палубу; барк некоторое время, точно отчаянный наездник на дикой лошади, несся вперед на ее пенистом гребне, затем медленно сполз в глубокую ложбину между двумя исполинскими валами, истекая водой, заливавшей его палубу и фонтанами струившейся из всех его шпигатов. К этому времени мы плотно задраили все трюмы, и нам оставалось лишь следить за тем, чтобы удерживать судно на курсе. Саймон и я стояли за штурвалом, а сэр Джаспер отправился на нос впередсмотрящим, так как в здешних водах нетрудно было напороться в темноте на встречное судно или обломки кораблекрушения. Уже глубокой ночью буря набросилась на нас с полной силой, и наш прочный маленький барк несся вверх по Ла-Маншу, дрожа каждым бимсом, когда тяжелые волны нагоняли его с кормы и подбрасывали на свой крутой гребень, точно пустую ореховую скорлупу. Ночь была черна как сажа, если не считать вспышек молний, после которых тьма казалась еще более непроницаемой, и мы вслепую, наобум, сломя голову неслись сквозь мрак, изо всех сил стараясь удержать судно на ветре и напряженно прислушиваясь к предупреждающим крикам сэра Джаспера. Казалось, день никогда не наступит, но, когда это все-таки произошло, он не принес нам облегчения, ибо, хоть ветер немного поутих, огромные водяные горы, налетая сзади, заставляли судно опасно зарываться носом в волну, так что в конце концов мне пришлось подняться на фок-мачту и попытаться поставить один из марселей; меня едва не сдуло с реи как пушинку, но я тем не менее справился с задачей и спустился вниз.

Мы продолжали нестись вперед в тучах пены и соленых брызг, промокшие и промерзшие до костей, все дальше и дальше, пока снова не наступила ночь; тусклый, серенький дневной свет погас, и сэр Джаспер, весь мокрый и дрожащий, снова занял свое место на носу, хоть и не видел в кромешном мраке ни судов, ни земли. Время от времени до нас доносились вопли и молитвы пленных испанцев, запертых в трюме, не ведавших, какая судьба их ждет в следующую минуту; собственно говоря, мы тоже этого не знали, однако находиться на свободе, лицом к лицу с грозой, вовсе не одно и то же, что сидеть взаперти и пассивно ожидать своей участи.

Так или иначе, но миновала вторая ночь, и буря постепенно утихла, хотя она занесла нас в опасное место, поскольку в нашей бешеной гонке мы проскочили Дуврский пролив 56, и теперь на востоке нам открылись страшные песчаные мели Гудвина, где, вслед за великим эрлом, немало моряков отдали Богу душу. И в самом деле, стоило рассвету начаться чуть позже, нас бы тоже вынесло на эти предательские пески и разбило в щепки; однако мы вовремя свернули на север и, миновав в опасной близости Кентские утесы, подошли к устью Темзы в самом начале прилива, воспользовавшись которым, благополучно поднялись против течения, проплывая мимо низких топких берегов и многочисленных мелких суденышек, благодаря Господа за спасение, а Саймона Гризейла — за знакомство с местным фарватером.

Как только мы очутились в спокойных водах, сэр Джаспер первым делом принялся приводить в порядок свой туалет, и после обильной трапезы, устроенной нам в честь прибытия, ничто не могло доставить ему большего удовольствия, чем вывесить на грот-мачте английский флаг над приспущенным флагом Испании; правда, во время этой процедуры его постигло несчастье: он оступился на выбленках и свалился с вант, вывихнув себе лодыжку, которая распухла и болела.

Оказавшись свидетелем подобного героического проявления патриотизма, я отправился в форпик и, найдя там большое синее полотнище без всяких эмблем и гербов, перекрестил его из угла в угол двумя белыми полосами и вывесил этот флаг на корме, ибо я недаром был рожден к северу от Твида 57 и счел недопустимым для шотландца, чтобы флаг святого Георгия развевался над «Санта-Марией», не разделяя компанию со святым Андреевским флагом. Сэр Джаспер попытался было сорвать флаг, но Саймон усмехнулся и одобрительно кивнул.

— Ты прав, приятель, — сказал он. — Этот крест — символ отважных, и он с честью прошел по всем морям! Дай Бог, чтобы оба флага когда-нибудь соединились, и горе тогда их врагам! 58

— Аминь, — отозвался я, — хоть я и боюсь, что для этого мало шансов!

И вот в такой торжественной и горделивой манере мы поднялись с первым утренним приливом вверх по реке. Я приготовил на носу большой якорь, проследив, чтобы все было в полном порядке, и по сигналу Саймона бросил его за борт; никогда еще до моего слуха не доносился более приятный звук, чем грохот якорной цепи, прочно соединившей нас с английской землей.

28. Об ударе шпагой и о лице в толпе

Мы бросили якорь с южной стороны, напротив небольшой деревушки под названием Гринвич, которую Саймон знал, как собственную ладонь, и вскоре заметили, что наше прибытие вызвало на берегу немалое замешательство. Видно было, как люди сбегаются к воде и целая толпа собирается у большого продолговатого здания, одного из королевских дворцов, как объяснил Саймон, и мы отсалютовали ему выстрелом из пушки и приспустив наши флаги.

Убрав паруса, мы с Саймоном спустили на воду маленькую лодку, избежавшую повреждений во время шторма, и, поскольку сэр Джаспер не мог сойти на берег из-за своей больной лодыжки, а Саймон не хотел оставлять его одного с пленными испанцами и Базаном на борту, пришлось мне отправляться с новостью о нашем призе, чтобы зарегистрировать его в судовом реестре, ибо я давно понял, что все дела следует исполнять «аккуратно, честно и со старанием», как говорится в Писании. Сэр Джаспер был ужасно огорчен необходимостью оставаться на борту, так как он очень любил находиться в центре внимания и быть первым глашатаем новостей, однако я сказал, что так ему и надо и что Бог наказал его за попытку сорвать мой флаг; в конце концов маленькому рыцарю пришлось смириться с неизбежностью и извлечь из нее как можно больше выгоды. Саймон подробно объяснил мне, что я должен делать и куда пойти, а сэр Джаспер, прежде чем я оттолкнулся от борта, вручил мне небольшой кошелек с деньгами, который он нашел в ящике стола в капитанской каюте.

— Ради Бога, Джереми, — взмолился он, — раздобудь мне, если сможешь, коробку романтизированной помады, потому что эти варвары-испанцы при завивке усов обходятся лишь собственными слюнями и больше ничем, а мои прежние запасы уже кончились!

Я рассмеялся и пообещал доставить ему все, что он пожелает, после чего вставил весла в уключины и направился к широким каменным ступеням на берегу, спускающимся к самой воде. Подплыв поближе, я, к моему немалому изумлению, увидел рядом со ступенями большую черную барку, пышно декорированную шелковыми тканями, сверкающую позолотой и украшенную тонкой резьбой; подле нее были пришвартованы еще две, поменьше и не так богато разукрашенные. Роскошный балдахин из плотной пурпурной материи прикрывал корму барки, на которой находились всего два человека: один из них, хмурого вида здоровенный увалень, стоял на носу с тяжелым веслом в руке, следя за тем, чтобы барка не колотилась о нижнюю ступеньку причала. Когда я подогнал сюда лодку и зацепил швартовый конец за врезанное в гранитный парапет кольцо, он сердито обернулся ко мне.

— Эй, держись-ка отсюда подальше, деревенщина! — окликнул он меня.

— Сам катись отсюда подальше! — огрызнулся я.

Он замахнулся на меня веслом, но я вовремя перехватил его и, дернув на себя, заставил парня потерять равновесие и кубарем свалиться в реку. Он поднялся из воды, отплевываясь и ругаясь на чем свет стоит, но я больше не обращал внимания ни на него, ни на других, а, привязав лодку, шагнул из нее на широкие ступени лестницы. Но, пока я занимался всем этим, а злополучный лодочник выбирался из воды, промокший до нитки и проклинающий меня почем зря, где-то поблизости раздались звуки фанфар, и, к моему ужасу, на верхней площадке лестницы появилась яркая красочная процессия. Едва я успел отступить в сторону, толпа окружила меня так, что на широком спуске к воде просто некуда было деться от нарядных дам и кавалеров, среди которых я, обросший щетинистой бородой, грязный, нечесаный, в разорванном платье, выглядел последним бродягой.