Гаяна (Художник П. Садков), стр. 103
После того как частота вибрации возросла в несколько тысяч раз, Евгений Николаевич приказал Юль лечь в антивибрационный биотрон с тремя степенями свободы и включил аппаратуру анабиоза. Одному — легче; он понимал, что это человеческая слабость, но использовал свою власть командира.
Вибрация возрастала — Евгений Николаевич перешел в специальную кабину управления. Несколько крохотных толчков увели звездолет с курса. Казалось, перед звездолетом выросла невидимая стена.
Тогда Глебов позволил звездолету некоторое время идти измененным курсом.
Полет стал более спокойным, но часов через двадцать последовало повторное, более плавное, отклонение от курса. Создавалось впечатление, что звездолет сам «хочет» лететь вдоль невидимой стены.
Это никак не входило в планы экспедиции, а рассчитывать на случайную брешь было глупо. И Глебов принял новое решение — идя вдоль стены, уточнять ее направление и одновременно сбавлять скорость полета Он надеялся пробить стену на малой скорости, но с возрастающей мощностью, как это делает водитель электромобиля, преодолевая крутой подъем.
«Ощупывая» стену, Глебов заметил, что она экранирует, отражает радиолучи, и понял, почему прекращалась связь с прежними звездолетами Роотов. Если и им удастся проникнуть сквозь стену — связь с Гаяной также стане г невозможной.
Следующая мысль оказалась просто спасительной: Глебов принялся исследовать сопротивление стены под разными углами. Расчеты показали, что чем больше угол вхождения в стену будет отличаться от прямого, тем безопаснее ее преодоление.
В идеале нужно было входить в нее, следуя почти параллельно, но это отнимет уйму времени. Глебов поручил кибернетике определить наиболее выгодный угол, потом задал звездолету новый курс, передал на Гаяну последнее сообщение и, приняв меры предосторожности, решился на генеральный штурм…
… Фиолетовый экран Z-поля отбрасывал невидимый тысячекилометровый ионный факел двигателей. Корпус звездолета сотрясался, и перегрузки росли с каждой секундой. Броски становились сильнее и продолжительнее. Бледный, с красными от напряжения глазами, Глебов не отрывался от приборов, повышая мощность, удерживая звездолет на курсе.
Двадцать один час «Ри» проходил стену. Евгений Николаевич почти не спал, поддерживая себя возбуждающими таблетками, не зная, где и через сколько времени окончится это изнурительное испытание.
Но ни разу за все время он не подумал о прекращении штурма — только вперед!
Вибрация исчезла сразу. Еще дрожа от усталости, Глебов сверил показания дублирующих приборных систем, запрограммировал кибернетические анализаторы, хотя внутренний голос — не обманувший его! — подсказывал, что стена позади.
Не меняя курса, Глебов продолжал полет: он знал, что не сумеет пересилить соблазн — более сильный, чем сотни подобных стен, соблазн проверить, что лежит дальше — космическое струйное течение или нет.
Звездолет пролетел около десяти миллионов километров. Приборы вели себя как-то «испуганно»: окружающая среда обладала и привычными свойствами, и в ней явно происходило нечто совсем незнакомое. И… снова препятствие — вторая стена.
Толщина ее тоже двадцать один час на прежней скорости. Сомнений не оставалось — это струйное течение, и звездолет пересек его! Но почему войти в него и выйти оказалось так трудно? Ведь при их полете с Земли на Гаяну такого не наблюдалось?
Глебов вывел из анабиоза Юль. Размер и вид опасности ясен, предстояло трудоемкое накопление фактов, осмысливание происходящего — ум и знания его жены были крайне необходимы.
3
Войдя снова в струйное течение и взяв курс под 45 градусов к оси его, чтобы определить направление космической струи, Юль запеленговалась и удивленно приподняла брови.
— Звездолюб, — тихо сказала она. — Звездолюб…
— Я тебя слушаю, Юль.
— Оно… движется в обратную сторону.
— Ты хочешь сказать в обратном от Гаяны направлении?
— Да, Звездолюб… Ваш «Юрий Гагарин» летел к нам с Земли, подгоняемый космическим струйным течением?
— Верно, моя хорошая.
— А сейчас… нас увлекает… в сторону Земли. Евгений Николаевич порывисто обнял ее и расцеловал.
— Я тебя понимаю, Звездолюб… Понимаю! — мягко улыбнулась она. — Эта река пространства ведет к твоему дому…
— Но давай проверим, Юль.
Да, космическое струйное течение мчалось к Земле!
Взяв окончательный курс, они полетели где-то вблизи оси открытой ими струи.
Пеленгуясь по звездам, они определили наконец и примерную скорость своего движения относительно ядра Галактики: она в девять раз превысила скорость нашего полета с Земли!
Представьте себе чувство Робинзона, истосковавшегося по своим близким, по соотечественникам и вдруг заметившего у горизонта белое семячко паруса, — и вы построите миниатюрную модель того, что переживал Евгений Николаевич.
Понятно, что Гаяна не безлюдный остров, но как бы ни жилось счастливо в гостях, дома лучше. Пусть ты улетаешь навсегда, волшебный мир Неизвестного неодолимо зовет на нехоженые пути — в сердце твоем всегда будет жить твоя родина, прекрасная, любимая тобой везде!
Они мчались с Юль в сторону Земли быстрее света в десятки раз: несколько месяцев отделяло их сейчас от звезды, называемой Солнцем. Не меняй курса, и ты — дома!
Но это будет позорным бегством… За их спиной друзья и командир, вся Гаяна, доверившая им величайшее творение своего ума…
И они взялись за наблюдения и расчеты их будущего полета с Гаяны на Землю, прокладывать трассу. Еще немного и… можно возвращаться.
Их рабочий день не был нормирован — в этом Глебов расходился с Шелестом и раньше: нельзя сидеть сложа руки, заставлять себя отдыхать, если столько работы вокруг!
Они накапливали наблюдения, пытаясь в редкой горсти фактов отыскать намек на закономерность, обнаружить устойчивые характеристики потока…
— Материя Величайших Пространств и есть эта среда, — утверждала Юль. — Чтобы обнаружить ее, нужны иные приборы: в этом полете надо решить хотя бы, какими они могут быть. Среда очень разрежена — хорошо бы увеличить собственную скорость нашего «Ри» до субсветовой и пробыть в потоке космического струйного течения как можно дольше.
— Ты права, Юль, но нас так несет быстро, что просто не успеем…
— Тогда, — глаза Юль вспыхнули золотистыми искрами, — тогда, Звездолюб, полетим дальше… мимо твоей Земли! Сколько сумеем — пока хватит запаса энергии, до «точки возврата».
— А потом?
— Будем искать то, первое космическое струйное течение и вернемся…
— Но мы не знаем точно, где оно начинается.
— Будем искать: если периодически использовать анабиоз — мы сможем лететь и несколько тысяч лет! Кибернетика у нас надежная: она будет накапливать факты и время от времени будить нас, когда необходимо их осмыслить. Верно?
— Я слушаю тебя, моя отчаянная!
— Возможно, Материя Величайших Пространств вынесет нас и за пределы Метагалактики! Мы отыщем такой народ, такую культуру, о которой и на Гаяне и на Земле даже не мечтают… А может быть… мои предки не погибли и уже достигли отдаленных миров?.. Почему бы и нам…
Проект Юль захватил Глебова. Если он примет его — это уже не будет бегством с поля боя: они сообщат о своем решении на Землю, передадут все, что им удастся накопить к этому времени: все данные попадут и на Гаяну. Две планеты будут осмысливать и исследовать космические струйные течения, установив быстрое сообщение между собой, а они полетят искать третий обетованный мир.
— Я решил, Юль, — сказал он. — Твой вариант будем считать резервным… вторым. А пока я предлагаю подождать еще месяц и, если лучшего не придумаем, полетим дальше…
— Пусть так Звездолюб, — согласилась Юль.
4
В свободные часы после этого разговора Евгений Николаевич больше и дольше прежнего рассказывал Юль о Земле, о своей красавице Москве, уже втайне желая, чтобы второй вариант их последующего полета стал единственным — так хотелось услышать голоса родной планеты, поговорить с землянами, узнать… какой у них год, какие изменения в их жизни.