Преступление в Голландии, стр. 28

Мегрэ превосходил всех ростом или, скорее, массой. Гостиная была маленькая. Прислонясь к двери, комиссар казался слишком большим для нее. Он оставался серьезен, но глухой его голос звучал удивительно задушевно:

— Музыка продолжалась. Баренс помог Попинге скатать ковер. В углу Жан Дюкло беседовал с госпожой Попинга и Ани. Винанды, подумывая о том, что им с детьми пора уходить, негромко советовались. Попинга выпил рюмку коньяка — вполне достаточно, чтобы поднять настроение.

Он смеется, напевает, приглашает Бетье танцевать.

Г-жа Попинга уставилась в пол. Ани не спускала воспаленных глаз с комиссара, который завершал рассказ:

— Преступник уже знал, что убьет. Он смотрел, как танцует Конрад, зная, что через два часа этот человек, который громко смеется и хочет повеселиться несмотря ни на что, человек, который полон жизни и чувств, будет всего лишь трупом.

Присутствующие были буквально потрясены. Рот г-жи Попинга открылся в молчаливом крике. Бетье все так же рыдала.

Обстановка резко изменилась. Еще немного — и присутствующие поверили бы, что Конрад здесь, Конрад танцует, а за ним следят глаза убийцы!

Только Жан Дюкло позволил себе бросить: «Сильно!».

И поскольку его никто не слушал, он продолжал говорить для самого себя, в надежде быть услышанным комиссаром:

— Теперь я понял ваш метод, он далеко не нов. Терроризировать виновного, оказать на него воздействие, вернуть в атмосферу совершенного преступления, чтобы заставить сознаться. Известны случаи, когда в подобных ситуациях люди вопреки себе повторяли те же движения…

Но его размышления остались лишь невнятным бормотанием. Вряд ли эти слова можно было сейчас услышать.

Из приемника лилась музыка, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы поднять настроение на тон выше.

Винанд, после того как жена пошептала ему на ухо, робко поднялся.

— Да, да. Вы можете идти! — разрешил Мегрэ, прежде чем тот заговорил.

Г-жа Винанд — скромная, хорошо воспитанная провинциалочка — хотела проститься со всеми и дать всем проститься с ее детьми, но не знала, как к этому приступить. В конце концов она пожала руку г-же Попинга, не найдя, что сказать.

Часы на камине показывали пять минут одиннадцатого.

— Не пора ли подать чай? — спросил Мегрэ.

— Да, — Ани встала и направилась в кухню.

— Госпожа Попинга, разве вы не пошли вместе с сестрой приготовить чай?

— Чуть позже.

— Вы нашли ее на кухне?

Г-жа Попинга провела рукой по лбу, делая над собой усилие, чтобы не впасть в отупение. Пристально, с отчаянием она смотрела на приемник.

— Не помню. Постойте, кажется, Ани выходила из столовой, потому что сахар стоял в буфете.

— Свет горел?

— Нет… Может быть… Нет! Кажется, нет…

— Вы о чем-нибудь думали?

— Да. Я подумала: Конрад не должен больше пить, иначе станет некорректен».

Мегрэ направился в коридор как раз тогда, когда Винанды закрывали входную дверь. В очень светлой, до блеска вычищенной кухне на плитке закипала вода. Ани снимала с чайника крышку.

— Заваривать чай не обязательно.

Они были одни. Ани смотрела на комиссара.

— Зачем вы заставили меня взять фуражку? — спросила она.

— Неважно… Идемте.

В гостиной все молчали, никто не двигался с места.

— Вы намереваетесь доиграть мелодию до конца? — решился наконец выразить протест Жан Дюкло.

— Возможно. Есть еще кое-кто, кого я хотел бы видеть, — служанка.

Г-жа Попинга взглянула на Ани, та ответила:

— Она уже легла. Она всегда ложится в девять.

— Ну что ж, пойдите и попросите ее спуститься на минутку. Одеваться не обязательно.

И голосом ведущего, избранным им с самого начала, Мегрэ упрямо повторил:

— Вы, Бетье, танцевали с Конрадом. В углу степенно разговаривали, а кто-то знал, что будет смерть, что это последний вечер Попинги…

Из мансарды, с третьего этажа дома, донеслись голоса, звук шагов. Хлопнула дверь. Затем шепот стал более явственным, и в комнату вошла Ани. Служанка осталась в коридоре.

— Входите! — пригласил Мегрэ. — Да скажите же ей, чтобы она не боялась. Пусть войдет.

Девушка вошла, невзрачная, широколицая, растерянная. На длинную, до пят, ночную рубашку из кремовой бумазеи наброшено пальто. С заспанными глазами, растрепанная, она пахла теплой постелью.

Комиссар обратился к Дюкло:

— Спросите ее по-голландски, была ли она любовницей Попинги?

Г-жа Попинга болезненно поморщилась и отвернулась.

Вопрос перевели. Служанка энергично затрясла головой.

— Повторите вопрос. Спросите, не пытался ли хозяин добиться от нее чего-нибудь?

Снова протест.

— Предупредите, что ей грозит тюрьма, если она не скажет правду. Разбейте вопрос на части. Обнимал ли ее Попинга? Заходил ли он когда-нибудь к ней в комнату?

Девушка вдруг разрыдалась, закричала:

— Я не сделала ничего плохого!.. Клянусь, ничего!

Дюкло перевел. Поджав губы, Ани пристально смотрела на служанку.

— Так была она его любовницей или нет?

Но разговаривать со служанкой уже не представлялось возможным. Она протестовала, плакала, просила прощения. Половина ее объяснений тонула в рыданиях.

— Не верю! — заключил наконец профессор. — Насколько я понял, Попинга приставал к ней. Когда они оставались в доме одни, он крутился возле нее на кухне, обнимал. Однажды зашел к ней в комнату, когда она одевалась. Давал потихоньку шоколад. Но не «больше.

— Она может идти к себе.

Было слышно, как девушка поднялась по лестнице, затем заходила по комнате. Мегрэ повернулся к Ани:

— Не сочтите за труд посмотреть, что она там делает?

Ани быстро вернулась.

— Она хочет немедленно уехать. Ей стыдно! Она и часа не желает оставаться в доме. Просит прощения у моей сестры. Говорит, что поедет в Гронинген или еще куда-нибудь, но жить в Делфзейле не будет.

И агрессивно добавила:

— Вы этого хотели?

Стрелки показывали 10 часов 40 минут. Голос в приемнике объявил:

Наши передачи окончены. Спокойной ночи, дамы и господа.

Затем очень приглушенно, как бы вдали, зазвучала музыка — начала работать другая станция.