В тылу врага, стр. 12

“Что могло так их насторожить”, – ломал он голову.

“Тополь” и не подозревал, что поводом к этому послужил такой случай. Однажды Гриценко сопровождал гестаповцев по хатам. Немец разыскивал девушек для очередной отправки в Германию. Как раз в это время слесарь Степан Грибенко возвращался с работы. Увидев Гриценко в такой компании, Степан ахнул:

– Эге, братцы! Вот значит, с какой важной птицей якшается наш командир. Ну погоди же ты, шкура продажная…

На второй день ребята собрались, чтобы обсудить, что делать.

– А что, может продать, как пить дать, – говорил кочегар Гавруша Стецко, ероша свой жесткий чуб. – Раз с гитлеровцами разгуливает, хорошего ожидать от него не приходится.

– Не будем спешить с выводами, – охладил пыл ребят “профессор”. Он любил действовать по пословице “семь раз отмерь – один раз отрежь”.

– Ну нет, профессор. Пока мы будем мерить, как ты говоришь, семь раз, нас успеют десять раз сцапать. За шкирку и на мотузку. Понял? Надо это сделать раньше их, – и Степан, широкоплечий крепыш, сжал свои здоровенные кулачищи.

– Правильно. Нечего с ним панькаться, – зашумели остальные.

Ребята знали только то, что Иван ходил вместе с немцем по хатам. Но им не было известно, что вагоны с девушками отцеплены от эшелона не без участия того же Ивана. Служа в полиции, он не мог отказаться от участия в облаве. Иначе немцы заподозрили бы неладное. Но и объяснить ребятам настоящее положение он тоже пока не мог.

Когда Гриценко явился в условное место, чтобы дать группе новое задание, комсомольцы потребовали объяснения.

– Хватит нас за нос водить. Если ты не заодно с полицией – докажи это. Познакомь нас с настоящим командиром. Мы не знаем, существует ли он. И вообще больше тебе не верим, понял? – сказал Степан. Раз он сказал свое любимое “понял”, значит парень рассердился не на шутку.

Это осложняло дело. Гриценко вынужден был пообещать, что познакомит их с человеком, присланным с “Большой земли”.

– Я понимаю, что не имел права делать это. Но ведь меня подозревают в предательстве. Могут и ухлопать по недоразумению, – рассказывал он потом Мариане. – И они по-своему правы. Я на их месте поступил бы так же. А группа хорошая. Можно большие дела делать. Придется тебе, Мариана, встретиться с комсомольцами… Знаешь, что они обо мне говорят? “Может быть, он выполняет задание гестапо”. – До того мне стало обидно, – голос у Гриценко дрогнул, – что готов морду бить за такие слова…

– Ну, ну, уже и морду бить. Ладно, – ответила Мариана. – Что-нибудь придумаем. Только не горячись. Нервам волю нельзя давать.

Мариана запросила центр, сообщила мотивы и получила санкцию на встречу с подпольщиками. Командование посоветовало ей отрекомендоваться членам группы представителем от партизанского отряда.

НА ПОДПОЛЬНОМ СОБРАНИИ

В один из воскресных дней Мариана встретилась с “Тополем” в церкви. Это была экстренная запасная встреча. Они стояли рядом, усердно молились, а в момент, когда все опустились на колени, кладя поклоны, Гриценко незаметно вложил в ее руку записку.

Дождавшись конца службы, Мариана поспешила домой. Не без волнения развернула записку: “Вечером комсомольское собрание. Созвано в срочном порядке, чтобы предотвратить распад группы. Ребята требуют объясниться начистоту. Прошу сделать все возможное, чтобы рассеять подозрение. “Тополь”.

Предстояло комсомольское собрание – первое здесь за время оккупации.

Мариана решила срочно связаться с центром. Пришлось выходить на запасную волну. Не разрушать же созданное с таким трудом. Люди хорошие, уже втянулись в работу, а район большой, тяжелый, насыщенный военными объектами большой важности…

“Ти- та-ти-та-та-та” -полетели в эфир условные позывные. Мариана передала радиограмму и попросила радиста с “Большой земли” ускорить ответ.

Прошло несколько напряженных минут, и в наушниках послышались знакомые точки и тире. Мариана быстро расшифровала коротенькую радиограмму.

…“Разрешаю. Вы – представитель от партизан. Соблюдайте строгую конспирацию. Передайте комсомольцам благодарность Родины”.

Расходуя драгоценное питание, радистка послушала передачу о положении на фронте, записала кое-какие цифры.

Вечером “Тополь” встретил ее в условленном месте и проводил в подвал, где собрались комсомольцы. Ребята расположились кто где мог – на камне, на кадках. Увидя, что Гриценко пришел не один, они с любопытством уставились на Мариану.

– Вот так здорово, – раздался чей-то насмешливый голос, – ожидали увидеть командира, а он дивчину привел.

– Ясное дело, – поддержал его другой, – я ж говорил вам, что Ванька сам придумал всю эту историю с Москвой.

– Перестаньте болтать, – сердито оборвала их светловолосая девушка, сидевшая впереди. – Давайте лучше выставим часовых.

– Будем дежурить по очереди, – предложил Гриценко.

Мариана глянула вглубь подвала, откуда раздавались грубоватые реплики. Потом перевела глаза на девушку. Молодая, круглолицая, она строго наблюдала за всеми. Мариана почувствовала сестринскую гордость за нее, за всех советских женщин, что встали рядом с мужчинами на борьбу с врагом.

– Да вы сидайте, – пригласила девушка. – В ногах правды нет.

Мариана благодарно улыбнулась ей и присела на перевернутую кадку.

– Ну, хлопцы, – начал Гриценко, – вы требовали познакомить вас с командиром. Так вот прошу, как говорится, любить и жаловать, – он повернулся к Мариане. – Сейчас вам объяснят, что к чему.

Прежде всего, разведчица прочитала вслух телеграмму, в которой командование благодарило комсомольцев за работу. Потом рассказала об обстановке на фронте, ознакомила с планом работы на будущее.

– А теперь, Ваня, расскажи, какой ты “полицай”, – закончила она.

Гриценко объяснил комсомольцам, для какой цели он служит в полиции. Все слушали внимательно, стараясь не проронить ни слова.

Когда Иван закончил свой рассказ, ребята заговорили, перебивая друг друга:

– Вот так номер, – весело воскликнул Панас Стратийчук. – Здорово, ей-богу!

– Так какого ты дьявола молчал? Чуть в грех не ввел нас, – горячился Сергей Хоменко.

Лед недоверия таял на глазах.

– Ты, Иван, не будь в обиде на нас за то, что нехорошо подумали о тебе. Сам знаешь, время такое, что надо смотреть в оба, – сказал Степан.

– Не маленький, сам понимает, – поддержал Петр Волошин, коренастый парень, сидевший прямо на полу около большой кадки.

– Мы согласны воевать против немцев, – сказал Панас, – но я лично желал бы знать, кто нами командует… Вы, что ли?

– Слышите, ребята, он согласен? – вмешался в разговор до сих пор молчавший “профессор”, и все звонко рассмеялись.

– Может, поклонимся ему, товарищи. “Воюй, будь добр, Панасе, против фашистов”, – иронически сказал Сергей и низко поклонился, прикладывая руку к сердцу.

– Да он не так выразился, что вы к нему пристали? – заступился за Панаса Иван Гриценко.

– А что он, в самом деле, голову морочит. Тоже удивил – он согласен. Разве речь шла об этом? Все мы согласны. А только надо было все выяснить. Без твердой уверенности в товарищах в нашем деле нельзя. С лица Панаса сошла улыбка.

– Я, хлопцы, может и вправду не так выразился. Пошутил.

– Пошутил, пошутил. Шуточки все у тебя на уме. Нужно знать место и время, – перебил его Гриценко строго.

Мариана не без интереса слушала возникший спор. Она наблюдала за выражением лица каждого, старалась понять характер этих смелых людей – верных сынов Родины.

– Это хорошо, товарищи, что вы так горячо принимаете к сердцу поведение каждого. Локоть друга должен чувствоваться всюду и везде. Правильно говорите, доверие должно быть и ясность нужна, – заговорила Мариана. Она рассказала о задачах комсомольцев в этой войне, о большой роли Коммунистической партии в руководстве всей борьбой против фашистских захватчиков, о том, что именно сейчас, в дни тяжелых испытаний, каждый из них, комсомольцев, сдаст экзамен на верность Родине.