Опасный беглец. Пламя гнева, стр. 34
К вечеру порыв ветра пронесся по лесу. Зашумели ветви деревьев, шумел весь лес. Потоки воды обрушились на крышу храма.
«Дожди начались», — думала Лела.
Время шло. Человек не приходил.
Отчаяние охватывало девочку.
Дождь лил и лил, ручьи долго еще шумели по лесу. Потом стало тихо.
Лела уже начала дремать. И тут какой-то странный звук, донесшийся издалека, разбудил ее. Точно вся земля гудела от чего-то тяжелого, что приближалось, равномерно, грозно…
Орудийный поезд капитана Бедфорда шел лесом к реке, к месту переправы, которую указал водонос.
Поезд медленно выкатывался на поляну. Лела различила голоса.
— Вот и храм!… Значит, мой водонос не лгал, сэр, всё правильно, сэр, — произнес чей-то молодой голос.
Это Боб Робсон говорил с капитаном.
«Саибы!» — Лела заползла глубже в каменное тело богини.
И тотчас услышала молодой звонкий голос:
— А это что за чудище, Боб?
— Богиня. Лицо человечье, а тело коровье.
— Гляди, да она, кажется, внутри пустая!…
Второй солдат приложился глазом к щели.
— Там кто-то есть, Боб!…
— Погоди, погоди, Тедди!… Там кто-то сидит, правильно. Надо доложить капитану.
Капитан Бедфорд большими прыжками взобрался на крышу храма. Солдаты, слуги, носильщики обступили богиню.
— Взять живьем! — приказал капитан.
Лелу вытащили за подол юбки и поставили перед капитаном.
— Девчонка!
Лела оглядела незнакомые лица и вздрогнула. Прямо перед ней, среди толпы, в одежде водоноса, стоял Чандра-Синг.
И сразу страх прошел. Она запахнула на груди свой платок.
— Кто такая? — сурово спросил Бедфорд.
Лела глядела на водоноса.
— Молчи! — приказывал ей глазами Чандра-Синг.
— Кто ты? Говори! — повторил капитан.
Лела молчала, потупясь.
— Не понимает нашего языка, сэр! — сказал Боб Робсон.
— Отправьте ее в обоз, капитан, потом дознаемся, кто и откуда, — посоветовал Блэнт.
Глава двадцать пятая
ГОВОРЯЩИЙ БАМБУК
В молодом бамбуковом лесу, таком частом, что ребенок едва проберется между звонких коленчатых стволов, собрались люди. Сколько их собралось здесь? Трудно сказать, — сколько деревьев, столько и людей. Здесь были райоты из Бхагпута, из Ранпура, из Джайхара, из Фе-розабада и еще из многих далеких и близких мест. Кто знает, сколько миль исходили их тонкие, лишенные икр ноги, сколько тяжестей перенесли их руки, столь худые, что пятилетний ребенок мог бы охватить их пальцами!…
Здесь были и женщины, и грудные дети. Тоненькие ручки копались в земле, мешаясь с отростками бамбука. Все сидели тихо, матери не окликали детей. Можно было подойти лесом вплотную к этим людям и ничего не увидеть сквозь частый строй бамбуковых стволов, не услышать ни шороха, ни звука. Стволы покачивались и звенели на легком ветру, люди молчали. Они были тише, чем лес.
Их деревни остались позади: сожженные пожаром, истоптанные слонами. Лес стал их домом, молодые побеги бамбука — пищей. Но райоты не забывали своих пожарищ. Они еще надеялись вернуться в родные селения, не для того, чтобы ползать в пыли у сапога саиба, а для того, чтобы вновь построить свой дом на освобожденной земле. Ружейные стволы торчали за спинами у крестьян, старики держали длинные самодельные копья, острые пики покачивались меж стволов.
Райоты сидели тихо, они ждали чего-то.
Вот затрещал лес, слегка качнулись тонкие суставчатые стволы. Человек пробирался меж деревьев.
Он показался среди стволов — молодой, невысокий, в темной повязке оружейника на запыленных волосах.
— Вести! — закричал человек. — Я принес вам вести, райоты!…
Сразу ожил лес; ломая ветви, в плотную кучку сбились люди.
— Вести!… — передавали друг другу. — Вести от Чандра-Синга!…
— Читай, вестник! — зашумели голоса.
Оружейник поднял длинную полоску бумаги, исчерченную значками.
— Пушки идут в нашу сторону! Большие орудия из Калькутты!
— Пушки!… Большие пушки!… На помощь саи-бам! — заволновались райоты.
— «Тяжелые гаубицы, мортиры!… Скорострельные пушки», — перечислял оружейник, глядя в письмо.
— Мортиры? О-о!… Гаубицы!… Скорострельные пушки! Нам такие орудия нужны.
— Поезд идет по нашим местам. При нем есть наши люди… Чандра-Синг идет с поездом.
— Чандра-Синг!… О-о!… Наш Чандра-Синг…
— «Джайхар, Бхагпут, Ранпур, — читал оружейник. — Так идет поезд саибов. Он идет к Дели».
— Ранпур!… Джайхар!… — Это наши места, наши деревни!
— Мы не пропустим эти пушки к Дели!…
— Не пропустим! Грудью встанем на их пути.
Оружейник опустил письмо.
— Конечно! — сказал оружейник. — Этот поезд не дойдет до стен Дели.
Он бамбуковой палочкой начертил две-три линии на земле и в одной точке крепко ткнул палкой в землю.
— Здесь! — сказал оружейник, — деревня Ранпур и путь к реке. Здесь мы перехватим поезд. Чандра-Синг поведет их как надо.
— Мы засядем в домах! — зашумели крестьяне. — Да! Дома наши пусты, но мы вернемся. Мы засядем в домах и перехватим пушки саибов.
— Да, да, райоты!
Рунават, хранитель воды, старик-крестьянин, с болезненным строгим лицом, вышел вперед. Он ткнул в землю не стариковским посохом, как прежде, а древком длинной самодельной пики.
— Да, крестьяне!… Приготовьтесь!… Перережем путь саибам!… Не пропустим их к Дели, к нашему сердцу…
— Крестьяне, в путь!… Приготовьтесь, ранпурцы!…
— В путь!… В путь! Ранпур близок.
Снова стало тихо. Бамбуковые стволы слегка разомкнулись, пропуская людей, и скоро сомкнулись снова. Они стояли спокойно, чуть зыблясь на теплом ветру, позванивая суставами молодых побегов, точно никого и не было сейчас в лесу и ничего не говорили крестьяне, а эти голоса, легкое движение и шум только приснились испуганным птицам.
Глава двадцать шестая
ЙОГ С ПИСТОЛЕТОМ
Водонос не лгал. За лесом была дорога, загородки для скота и селение: два ряда бедных туземных домов, выстроившихся по сторонам длинной улицы.
Поезд капитана Бедфорда медленно выкатывался из леса на дорогу. С трудом брели солдаты. Колеса хлюпали по жидкой грязи.
Из-под навеса одной телеги высунулась девичья голова, прикрытая краем белого узорчатого сари. Лела внимательно оглядела край леса, дорогу, крестьянские дома. В селении было тихо, нигде ни дымка, в прорезах окон темно и пусто. Должно быть, и здесь крестьяне оставили деревню. Где же круглый пруд, о котором говорил Чандра-Синг?
Вот он, посреди деревни, и большой дом у самого пруда. У Лелы забилось сердце: ей показалось, будто чья-то голова мелькнула в узком прорезе окна.
Головная часть отряда уже прошла половину деревни. Капитан Бедфорд шел пешком и беседовал с Джоном Блэнтом.
Они поравнялись с большим домом, стоявшим подле пруда посредине деревни. У ограды дома сидел человек.
Человек был так примечателен, что капитан невольно остановился.
Он сидел, пригнувшись, скрестив ноги, на облезлой леопардовой шкуре. Лоб его и щеки были расписаны красными и черными полосами. Он был почти гол, только бедра прикрывала полоса черной ткани. Голова и всё его тело были обсыпаны пеплом. Худые плечи человека тряслись под пеплом, он медленно перебирал руками черные четки, тихо покачивался и смотрел в землю, точно не замечал ни солдат, ни пушек, ни остановившихся перед ним офицеров.
— Глядите, Блэнт! — сказал Бедфорд. — Это йог.
Блэнт пожал плечами.
— Фокусник, что ли?
— О, нет, — святой, философ, отрешившийся от всего земного, человек, одетый пеплом, познавший божество. Я много таких видывал в Бомбее, милый Блэнт. Йоги по двадцать-тридцать часов подряд могут сидеть вот так, перебирая четки и размышляя, без еды, без сна. Вы можете колоть булавками такого йога, поджигать ему ступни, — он ничего не почувствует.
— Я тронул бы шкуру этого философа штыком, — желчно перебил капитана Блэнт. — Хотел бы я посмотреть, как он не почувствует…