Просто вдвоем, стр. 66

– Да, все нормально.

Уже целый час я, ссутулив плечи и вытянув шею, пялился на один и тот же параграф в учебнике по химии. Хоть волосы на себе рви.

– Тогда что ты тут так долго разглядываешь? – нахмурилась Перл, указав на раскрытую книгу. – Это же закон Дальтона, мы его проходили полтора месяца назад.

Я сердито захлопнул учебник и поднялся с места.

– Да. Я не понимал его тогда и не понимаю сейчас, – ответил я и, заставив себя убрать с лица раздражение, пожал плечами. – Обычное дело.

Не отводя от меня проницательного взгляда, Перл произнесла:

– Но теперь ты пытаешься понять, потому что… – (Я сглотнул. Мне не хотелось говорить об этом вслух. О том, что я в последний момент решил изменить свое будущее. О том, что боялся потерпеть неудачу.) – Могу прислать тебе свои записи. Будет что-то непонятно – спросишь. Я объясню.

В ее темных глазах читался вызов. Жалости в них не было.

– Давай, – кивнул я.

– А еще не стесняйся обращаться за помощью к учителям. Они же, в конце концов, тоже люди. – Я состроил скептическую мину. Перл, усмехнувшись, добавила: – Ну, по крайней мере, многие из них.

За следующие несколько недель она помогла мне перейти в выпускной класс. Спасла меня от провала не только по химии, но и по началам анализа, а также по литературе. Благодаря ей мой мозг проснулся после трехлетней спячки.

– Перл Фрэнк? – подсказала директриса, как будто я мог забыть имя человека, который так меня выручил.

Я понятия не имел, как Ингрэм об этом узнала, но спрашивать не собирался.

– Да, – ответил я.

В этот момент директриса меня ненавидела. За первые несколько месяцев занятий тхеквондо я научился распознавать сигналы, свидетельствующие о том, что раздражение противника переходит в ярость. Умение предвидеть выпад необходимо для его успешного отражения. Физические проявления того, что терпение Ингрэм оказалось на исходе, были скудными, но я их заметил.

– Насколько мне известно, прошлой весной вас арестовали за нападение, но, к счастью, условно освободили с испытательным сроком.

Вряд ли она и впрямь была так уж счастлива за меня. Я промолчал.

Однажды Перл сказала мне, что Ингрэм принадлежит к числу тех руководителей, которые действуют по принципу прибавления вычитанием:

– Это смесь гениальности с мошенничеством. Отстающих учеников или худших работников просто отсекают, и общий показатель поднимается. Вместе с рейтингом организации.

Наконец директриса не выдержала и уставилась на меня с нескрываемой злобой:

– Почему вы не отвечаете, мистер Максфилд?

Я только повел бровью:

– Потому что вы не задаете вопросов.

Ее глаза вспыхнули:

– Позвольте мне выразиться прямо. Я не знаю, в какие игры вы здесь играете и каковы ваши отношения с мисс Фрэнк. Но ее время ценно, и я не хочу, чтобы она тратила его на ваши глупости. Я никогда не поверю, что вы владеете хотя бы начатками трудовой этики или обладаете жизненным опытом и навыками межличностного общения, присущими достойным представителям этого образцового учебного заведения.

Я прикусил губу, чтобы не возразить ей. По статистике, опубликованной местными органами образования, наша школа была далеко не образцовой. Я мысленно отключил у директрисы звук, решив не вслушиваться в ее разглагольствования о моих пороках: безнравственности, неспособности критически мыслить и неумении уважать авторитеты. Забавно, что уважение к другим часто бывает совершенно несвойственно людям, которые особенно настойчиво требуют его по отношению к себе.

К тому моменту, когда Ингрэм наконец-то кончила свою обвинительную речь, в ушах у меня звенело.

– Мы поняли друг друга, молодой человек? – спросила она, явно рассчитывая спровоцировать меня на реакцию более бурную, чем простой ответ на этот вопрос.

Но я ее разочаровал.

– Думаю, да. Я могу идти? – проговорил я, вставая и загораживая ей свет из восточного окна. На директорский стол легла длинная тень. – У меня сейчас урок. Вы ведь не хотите, чтобы я начал учебный год с опоздания?

В этот момент, как по заказу, прозвенел звонок. Ингрэм поднялась, но даже теперь смотрела на меня, задрав голову. За лето я достиг внушительного роста и догнал отца; директрисе вряд ли было приятно, что я возвышался над нею на целый фут. Я засунул руку в передний карман и просел на бедре. Других уступок она не дождется. Мне было уже не четырнадцать лет, и я не собирался позволять ей губить мои планы уехать и поступить в колледж.

– Идите. Но я за вами наблюдаю.

«Ну-ну», – подумал я, повернулся и молча вышел.

Я не думал спрашивать, но все-таки мне было интересно, какого черта эта мегера решила делать карьеру именно в образовании. В человеке, да и вообще в мире, столько нелогичного, столько бессмысленного! И бороться с этим бесполезно. Просто иногда приходится, не ища объяснений и предлогов, оставлять людей и места в прошлом, потому что иначе они потянут тебя на дно.

Лукас

В субботу утром минуло тридцать часов с того момента, когда я в последний раз видел Жаклин. Мы с сержантом Эллсвортом сидели в раздевалке. Готовились к последнему занятию по самообороне. Нам не полагалось появляться в зале до перерыва, потому что сегодня мы играли только одну роль – нападающих. «Жертвы» должны были эмоционально дистанцироваться от нас.

Едва мы вошли, с головы до ног обложенные защитными подушками, мои глаза отыскали Жаклин. Она, как и другие женщины, тоже была в защитном костюме, который сделал ее похожей на уменьшенного борца сумо. Заметив меня, она тотчас опустила ресницы и прикусила губу. На меня незамедлительно нахлынули живые воспоминания о часах, проведенных с ней в постели. Она, судя по ее застенчивой улыбке, вспомнила то же самое.

Соблюсти эмоциональную дистанцию нам не удалось.

Я запоздало понял, что надо было прямо попросить Жаклин пойти в группу к Эллсворту. Отрабатывать отдельные приемы она могла и со мной, но инсценировка нападения – дело другое. Нам, «бандитам», полагалось подавать реплики типа «Привет, детка!», нападать, выбрав наиболее подходящий момент, и не отпускать женщину, пока она не выполнит приемы. Нас с Доном подготовили к этой роли и научили оценивать поведение «жертвы».

Заключительное занятие всегда давалось мне нелегко. Изобразив сексуального маньяка, я бежал в душ и включал обжигающе горячую воду.

Повторив под руководством Уоттса приемы, женщины приготовились делать с нами то, что Эрин называла «настоящими пинками по яйцам».

В четверг вечером перед тем, как я отвез Жаклин в общежитие, она сказала:

– Моя подруга ужасно рада от души вам навешать, а вы будете обложены подушечками и ничего не почувствуете.

– Ну да! – ответил я, сохранив невозмутимый вид.

Жаклин рассмеялась. Чуть позже, натягивая перчатки, она отвела глаза и мягко произнесла:

– Эрин была первой, кому я сказала. Теперь жалею, что не сделала этого раньше.

Я тронул ее за подбородок и привлек к себе:

– Жаклин, если ты выжила, то не могла сделать это правильно или неправильно. Тут сценария нет. – (Она, сглотнув, кивнула, но, видимо, я не совсем ее убедил: она думала о Минди.) – Ты пережила то, что с тобой случилось, и та девушка тоже переживет.

Подойдя к мату, я почувствовал на себе взгляд Жаклин и стал молиться, чтобы мне не пришлось «нападать» на нее. Вики захотела быть первой и «сделала» меня в два счета. Я ожидал, что Эрин будет рваться в бой, но она встала в конец очереди вместе с подругой, которая, похоже, вообще не спешила сразиться с «маньяком». Когда за нападающего был Эллсворт, я смотрел, как Жаклин и ее соседка болели за других женщин. Эрин давала им советы, во все горло крича: «Долбани его головой! Газонокосилка! Дай ему пинка! Не жалей!» Жаклин ободряюще улыбалась и хлопала в ладоши.

Наконец Эрин сжала ее руку и шагнула к Эллсворту. Остались только две женщины: Жаклин и еще одна – сотрудница медицинского центра, крайне робкая. Перед тем как выйти на мат, Дон бросил взгляд на свою очередную «жертву» и пробормотал: «Старик, если она меня покалечит, считай, что ты мой должник. Боюсь, с этой никакие подушки не помогут».