Негритянский квартал, стр. 15

И еще более шутовская подпись:

— Ты видел Веронику?

Дюпюш поднял голову.

Он думал о другом, и ему пришлось сделать усилие, чтобы оторваться от своих мыслей. Перед ним стоял молодой негр и улыбался.

— Она сейчас пошла в гостиницу с туристами — двумя женщинами и мужчиной. Взяла с собой мальчишку, Тефа, этого паршивого негра…

Парню, который стоял перед Дюпюшем, было лет шестнадцать, он тоже был негр, но это еще ничего не значило: для негра другой негр — всегда паршивый негр.

— Что ты ту плетешь? Пошел к чертям!

Негр убежал. Дюпюш опять уселся на свой складной стул. Он не поверил негру, но почувствовал беспокойство. Ему стало не по себе. Было уже за полночь.

Проехал автомобиль Эжена, и Дюпюш успел заметить силуэт г-жи Монти в вечернем платье.

Прошло полчаса, три четверти часа. Улицы пустели еще больше, машин становилось все меньше. В тишине отчетливо разносились звуки джаза, игравшего в баре «У Келли». Одна из платных партнерш пришла оттуда съесть сосиску.

— Там задохнуться можно, — сказала она. — Шведов набилось полным-полно.

А потом на углу появилась тоненькая фигурка Вероники. Она подошла к нему как ни в чем не бывало.

— Где ты была?

— Что с тобой, Пюш?

— Я спрашиваю: где ты была?

Он оттащил ее подальше, в темноту пустынной улицы. Он не хотел устраивать ей сцену при неграх.

— Больно, Пюш!

Она говорила правду — он сильно стиснул ей руку.

— Ты что же это устраиваешь?

— Отпусти меня… Послушай…

В ее больших глазах не было и тени раскаяния — одно лишь ребячье желание, чтобы ее поскорее простили.

— Послушай, Пюш. Это все Джим…

— Какой Джим?

— Джим, шофер. Тот, что живет рядом с нами, у торговца арбузами.

— Ну?

— Он обогнал меня и остановился. В машине были господин и две красивые дамы.

— Значит, это правда?

— Подожди, Пюш. Я не сделала ничего плохого. Они предложили мне десять долларов.

Он сжимал ей руки, и она боялась, что ей опять будет больно.

— За что?

— Если я приду к ним в гостиницу со своим дружком. Только надо было притвориться, будто он мой брат.

— Ну?

— Я не захотела. Тогда господин протянул мне в окно двадцать долларов.

— И ты согласилась?

В руках Вероника держала старенькую, потертую сумочку. Она открыла ее и вытащила две бумажки по десять долларов.

— Он ко мне и не прикоснулся. Они стояли и смотрели, все трое, господин и две дамы. Одна была очень красивая. Ей чуть дурно не стало. Пришлось ее усадить в кресло.

— Значит, ты…

— Неужели ревнуешь, Пюш?

— Как ты могла…

— А что здесь особенного? Ведь он же мальчишка, я даже не знаю его. Его откуда-то привез Джим.

Вероника протягивала ему кредитки как подарок. Он грубо вырвал их, скомкал, бросил в канаву.

— Мразь! — прорычал он, повернулся и большими шагами направился к сосисочной. Вероника тут же выловила кредитки, разгладила и спрятала в сумочку.

Дюпюш был так взбешен, что с трудом переводил дыхание. Он набросился на одного из поваров — зачем тот дает к сосискам слишком много хлеба.

До закрытия оставался еще час, а то и больше. И все из-за этих шведов, которые ни за что не хотят убраться на свой пароход.

Одна за другой проезжали машины. В них сидели дамы, украшенные цветами и фальшивыми драгоценностями в волосах. Они возвращались из морского порта.

Это были жены официальных лиц — посланников и дипломатов, остальные обычно танцевали до утра.

Народу в сосисочной было немного: несколько таксистов, завсегдатаев заведения, и молодые дельцы из города. У них не хватало денег на ресторан, и они старались развлекаться, несмотря ни на что.

— Закрываем! — объявил наконец Дюпюш подручным.

Они заперли сосисочную и закрыли окна ставнями.

Когда Дюпюш поворачивал в замке ключ, рядом появилась тень. Вероника стояла возле него, обеими руками вцепившись в сумочку.

— Ты зачем пришла?

Она не ответила. Она просто пошла за ним следом.

Быть может, знала, что злиться Дюпюш будет недолго.

— Ты говоришь, он не тронул тебя?

— Кто?

— Швед.

— Нет. Они только смотрели.

— И все?

— Все. Ты очень злой, Пюш…

Еще бы! Они перешли через железную дорогу и вступили в молчаливую жаркую тьму негритянского квартала.

— Зачем ты это сделала?

— Так ведь двадцать долларов! За десять я не соглашалась… — Она умоляюще вцепилась в его руку. — Пюш!..

На своих высоких каблучках Вероника с трудом ковыляла по неровной дороге.

— Такие пустяки, Пюш!

Вдалеке слышался шум машин, направляющихся в порт. Это отвозили шведов, завтра они поплывут на Таити, и таксисты будут там вечером подбирать для них незанятых девчонок.

— Нет, надо нам в Колон переезжать.

— Заткнись! — грубо оборвал он.

Дюпюш на цыпочках пересек мастерскую Бонавантюра, который его презирал.

— Спокойной ночи, Пюш.

— Спокойной ночи.

Он поднялся к себе и вскоре услышал, как Вероника устраивается спать на веранде подле своих храпящих родителей.

Можно поспорить, что Жермена еще танцует. Она будет танцевать до последней минуты, пока музыканты не уберут инструменты и не погасят половину люстр, что послужит сигналом к разъезду.

И, конечно, этот идиот Кристиан утопает в блаженстве!

VI

Иногда казалось, что Коломбани подстраивает это нарочно. Когда бы Дюпюш ни проходил мимо Соборной площади, он через окно отеля обязательно видел Кристиана, облокотившегося о кассу. Того самого Кристиана, который утверждал, что ему плевать на дела отеля.

Каждое утро Кристиан появлялся в новом костюме, а иногда переодевался и в течение дня. От него пахло парикмахерской еще сильнее, чем обычно. Он мог часами стоять около Жермены и рассказывать ей смешные истории.

Если Дюпюш входил, Кристиан касался его руки кончиками пальцев и небрежно справлялся:

— Как дела?

А Жермена чувствовала себя отлично, даже похорошела. Она, казалось, родилась для того, чтобы сидеть за кассой большого отеля. В ней появилось спокойствие, невозмутимость, уверенность в себе. Завидев мужа, Жермена равнодушно выпрямлялась, словно перед ней стоял посетитель.

— Ты хотел мне что-то сказать?

— Да… Впрочем, нет.

Начни он ей обо всем рассказывать, на это ушло бы слишком много времени. К тому же их отношения после такого разговора стали бы еще более натянутыми.

— Просто я шел мимо, — говорил он извиняющимся тоном.

Потом уходил — и все продолжалось по-прежнему.

Кристиан и Жермена смеялись по пустякам, как могут смеяться только влюбленные. А старики Коломбани смотрели на них и радовались.

Они действительно радовались, в этом не приходилось сомневаться. Все знали, что Кристиан попался.

Че-Че с женой были довольны, сочувственно улыбаясь Кристиану и Жермене, предоставляли им возможность побыть наедине, совсем как жениху и невесте.

А как же быть с Дюпюшем? Ведь он — супруг. Как же будет он выглядеть во всей этой истории? Может быть, они поняли буквально предсказание Жефа, что Дюпюш не протянет и года, а следовательно, освободит место.

Дюпюш предпочел уехать. То есть решил не совсем он — просто однажды Эжен Монти обратился к нему с просьбой, и он ухватился за эту возможность.

Эжен сказал:

— Не свезешь ли этот пакет Жефу? Вернешься следующим поездом.

Маленький пакетик, запечатанный, аккуратно перевязанный бечевкой. Жеф должен был через кого-то переправить его во Францию.

Поезд шел. Дюпюш смотрел в окно на лесные заросли, сквозь которые не пробраться человеку. Он сидел на теневой стороне вагона, курил сигарету и чувствовал себя превосходно. Он не был счастлив в полном смысле этого слова, но на душе у него было легко.