Мегрэ у коронера, стр. 22

— Такова была его первая реакция. Не забывайте, он ведь знал, что его сестра отдалась на кухне Маллинзу и что Уорд их чуть не накрыл.

— Нет!

— Что вы хотите сказать?

— Митчелл никогда не подозревал Уорда. Сейчас, во всяком случае, не подозревает.

— Это он вам сказал?

— Дал понять.

— Тут вы знаете больше моего, и мне, пожалуй, надо будет побеседовать с ним. Но в любом случае я вынужден вас покинуть и идти в офис. Вы остаетесь с комиссаром, Гарри?

Мегрэ вышел на улицу с Коулом, машина которого, как обычно, стояла поблизости.

— Куда вы намерены двинуть, Джулиус?

— Спать.

— Не кажется ли вам, что сейчас самое время выпить по последней?

Очень мило! Они только что вышли из клуба, где в приятной обстановке к их услугам были напитки со всех концов земли. Коул там всех знает; мог бы пить и болтать, сколько влезет. И тем не менее, едва выйдя, предлагает пойти посидеть в каком-нибудь баре.

Нет ли в этом некоего влечения к греху?

Мегрэ очень хотелось вернуться в отель и залечь спать, но это ему не удалось. Из малодушия, что ли, он согласился на предложение Коула, и через несколько минут тот затормозил, конечно, у дверей «Пингвина».

В этот вечер бар был почти пуст. Как всегда, там царил полумрак, и из сверкающего огоньками проигрывателя лилась музыка. Стол рядом с ними занимали две пары: Хэролд Митчелл с Эрной Болтон и музыкант с Мэгги.

Увидев комиссара, входящего в сопровождении офицера ФБР, Митчелл ухмыльнулся, наклонился к друзьям и что-то шепнул.

— Вы женаты? — спросил Meгpэ Коула.

— И отец троих детей. Они дома, в Новой Англии. Я же здесь всего на несколько месяцев.

В глазах Коула была тоска по дому.

— Как вам понравился клуб? — поинтересовался он в свою очередь.

— Я даже не предполагал, что он такой роскошный.

— Бывают и получше. В «Кантри», например, есть площадка для гольфа, несколько теннисных кортов и великолепный бассейн.

Сделав бармену знак подлить, Коул продолжал:

— Кормят в клубах гораздо лучше и куда дешевле, чем в ресторанах. Все самого высшего качества. Только, знаете, все это… В английском нет подходящего слова. Кажется, по-французски в таких случаях говорят ernmerdant [8], да?

Забавный народ! Навязали себе жесткие правила и старательно следуют им каждый час, каждый день, каждую неделю — всю жизнь.

Интересно, они все испытывают желание время от времени вырываться из-под гнета этих правил?

Много позже, перед самым закрытием, Коул, уже изрядно выпивший и не такой агрессивный, как обычно, начал вдруг изливаться перед Мегрэ.

— Знаете, Джулиус, как бы там ни шли дела на свете, человеку необходим определенный жизненный стандарт. И вот у человека есть уютный дом, набитый всевозможной электрической техникой, роскошный автомобиль, прекрасно одетая жена, которая дарит ему отличных детишек и заботится о них. Он ходит в свою церковь и в свой клуб. Зарабатывает деньги и вкалывает, чтобы в будущем году заработать еще больше. Разве во всем мире не так?

— У вас, пожалуй, это наиболее законченно.

— Потому что мы самые богатые. У нас даже бедняки имеют машины. Чуть ли не у каждого негра, который собирает хлопок, есть старый автомобиль. Мы почти уничтожили нищету. Мы — великая нация, Джулиус!

Мегрэ согласился — и не только из вежливости:

— Убежден в этом.

— Но изредка бывают такие моменты, когда кажется, что уютный дом, улыбающаяся жена, чистенькие детишки, клуб, контора, счет в банке — это еще не все. У вас там такое случается с людьми?

— Думаю, такое случается с каждым человеком.

— Тогда, Джулиус, дарю вам рецепт, который у нас знают и используют миллионы. Нужно зайти в бар, безразлично какой — они все одинаковы. Бармен обратится к вам по имени. Возможно, назовет и чужим именем, если не знает вас, но это не имеет значения. Потом поставит перед вами стакан, и всякий раз, как стакан опустеет, вы будете делать знак.

Через некоторое время кто-нибудь незнакомый хлопнет вас по плечу и начнет рассказывать о себе. Скорей всего покажет фото жены и малышей, а кончит признанием, что он страшная свинья.

А может быть и так: вы не понравитесь какому-нибудь типу, меланхолически накачивающемуся виски, и он безо всякой видимой причины врежет вам по физиономии.

Но это пустяки. Все равно все кончится тем, что в час ночи вас выставят за дверь, потому что таков закон, а закон не перескочишь.

Вы постараетесь вернуться домой, не сшибив по дороге ни одного уличного фонаря, иначе вам грозит отсидка за управление машиной в нетрезвом состоянии.

А утром — маленькая голубая бутылочка (вы с ней уже познакомились). После нее небольшая отрыжка, отдающая виски. Горячая ванна, холодный душ — и мир снова свеж и чист. Улицы хорошо убраны, машина катит бесшумно, в конторе кондиционированный воздух. И жизнь, Джулиус, прекрасна!

Мегрэ глянул в угол, где стоял музыкальный автомат: обе пары смотрели на них.

Итак, жизнь прекрасна, а Бесси мертва!

Глава 8

Выступление негра

Все пятеро в голубой арестантской форме уже стояли на галерее второго этажа. От частых стирок ткань их одежды полиняла и стала такой же бледно-синей, как мясо сардинок или чистое утреннее небо.

В тупичке, где была тень, еще сохранилось воспоминание о ночной предрассветной прохладе, но стоило пересечь границу тени, и сразу же сверкающая волна зноя обжигала кожу.

Скоро, когда солнце поднимется по небу чуть выше, один из пятерых, возможно, будет обвинен в убийстве или в доведении до смерти.

Интересно, думают они об этом? Те из них, кто убежден в своей невиновности, пытаются угадать имя убийцы? А может быть, даже знают его, но молчат из чувства товарищества или корпоративности?

Поразительна их отчужденность друг от друга!

Они служат на одной базе, в одной части. Вместе выходили в город, вместе пили, вместе развлекались. Звали друг друга по имени.

Но с самого начала расследования между ними воздвиглись незримые стены; сейчас кажется, что они незнакомы между собой.

Обыкновенно они старались не смотреть друг на друга, но если это случалось, взгляды у них были тяжелые, жесткие, исполненные подозрительности и злобы.

Им приходилось сидеть бок о бок, касаясь друг друга, но контакта от этого не возникало.

Однако между этими людьми существовали связи; Мегрэ с первого дня догадывался о них, а сейчас даже начал понимать.

К примеру, они четко делились на две группы — не только после службы, но и в казарме.

Сержант Уорд и Дэн Маллинз составляли одну группу. Они были старше (хотелось сказать, взрослее), и рядом с ними трое других выглядели новичками, младшеклассниками, У этой троицы, словно у новобранцев, сохранилась какая-то недотепистость и неуверенность; в их глазах читалось смешанное с завистью восхищение перед ветеранами.

Однако между Уордом и Маллинзом выросла самая глухая, самая непроницаемая стена. Разве мог Уорд позабыть, что Маллинз обладал Бесси в кухне у музыканта, чуть ли не у него на глазах, что он был последним ее мужчиной?

А он, Уорд, чтобы обладать ею, обещал развестись, что означало расстаться с детьми. Он готов был пожертвовать всем, а его приятелю достаточно было только глянуть на нее своими фатовскими глазами.

Уж не подозревал ли Уорд Дэна в чем-то гораздо более серьезном? Возможно, он совершенно искренне утверждал, что уверен, будто ему тайком вкатили наркотик?

Он внезапно заснул, но самомнение человека, умеющего крепко выпить, не позволяло ему признаться, что его свалила чрезмерная доза. Он не помнил, сколько времени проспал. Мегрэ сделал забавное наблюдение: всякий раз, когда этих парней спрашивали точное время, они отвечали: «У меня не было часов».

Это ему напомнило, как он сам отбывал воинскую повинность: в ту пору солдаты получали по одному су в день, и через несколько недель все часы их полка оказались в ломбарде.