Мегрэ ищет голову, стр. 23

Глава 8

Нотариус из Сент-Андре

Г-жа Канонж не преувеличивала. Муж ее был действительно красивый мужчина, лет шестидесяти, похожий больше на солидного рантье, чем на скромного провинциального нотариуса. Мегрэ, стоя возле ограды у входа на перрон, узнал его издали: он был выше остальных пассажиров, прибывших поездом в ноль двадцать две, шел размашистым шагом, с кожаным чемоданом в одной руке и с портфелем в другой, и по уверенности его осанки нетрудно было угадать завсегдатая и этого вокзала, и даже этого поезда.

Высокий и представительный, он один в толпе был одет с почти чрезмерной изысканностью. Его коричневое пальто было редкого каштанового оттенка — Мегрэ раньше не доводилось такого видеть, — а покрой выдавал дорогого портного.

Превосходный цвет его лица оттенялся серебристой сединой, и даже в тусклом свете вокзала было видно, что это человек холеный, чисто выбритый, от которого наверняка пахнет хорошими духами.

Канонж был метрах в пятидесяти от ограды, когда взгляд его обнаружил Мегрэ в группе встречающих. Брови Канонжа слегка нахмурились, как у человека не уверенного в своей памяти. Наверно, он тоже часто видел фотографии Мегрэ в газетах. Подойдя ближе, он все не решался улыбнуться и протянуть руку.

Мегрэ сам сделал несколько шагов ему навстречу:

— Мэтр Канонж?

— Да. А вы комиссар Мегрэ?

Он поставил чемодан на землю и пожал протянутую руку:

— Вы не станете утверждать, что оказались здесь случайно?

— Нет. Я звонил вам сегодня вечером. Ваша жена сообщила, что вы уехали и что обычно вы останавливаетесь в гостинице «Орсе». Я счел более надежным встретить вас здесь.

Оставалась еще одна деталь, непонятная нотариусу:

— Вы прочли мое объявление?

— Нет.

— Любопытно! Полагаю, сначала нам нужно выйти отсюда. Вы поедете со мной в гостиницу? Они сели в такси.

— Я приехал в Париж специально для того, чтобы встретиться с вами. Собирался позвонить вам завтра же утром.

Мегрэ не ошибся. От его спутника действительно пахло духами и дорогим табаком.

— Госпожа Калас в тюрьме?

— Следователь Комельо подписал постановление об аресте.

— Это совершенно необычная история. Они ехали вдоль набережных, через десять минут были в гостинице «Орсе», портье которой встретил нотариуса как старого клиента.

— Ресторан уже закрыт, Альфред?

— Да, господин Канонж.

Нотариус пояснил Мегрэ то, что комиссар знал и без него:

— До войны поезда линии Орлеан — Париж прибывали сюда, и вокзальный ресторан был открыт всю ночь. Это было удобно. Думаю, что беседа в гостиничном номере вас не слишком привлекает? Может быть, пойдем куда-нибудь, выпьем по стаканчику?

Идти пришлось довольно далеко, пока на бульваре Сен-Жермен они не нашли еще открытый ресторан.

— Что будете пить, комиссар?

— Кружку пива.

— У вас найдется для меня приличная водка, официант?

Сбросив шляпы и пальто, оба удобно уселись. Мегрэ раскурил трубку. Канонж обрезал кончик сигары складным серебряным ножичком.

— Я думаю, вам никогда не приходилось бывать в Сент-Андре?

— Никогда.

— Это в стороне от большой дороги, и там нет ничего интересного для туристов. Если я правильно понял из сегодняшней передачи, человек из канала Сен-Мартен, расчлененный на куски, есть не кто иной, как эта каналья Калас?

— Отпечатки его пальцев соответствуют тем, что найдены в доме на набережной Вальми.

— Когда я прочел в газетах о найденном теле, интуиция подсказала мне, что это он. Я даже чуть не позвонил вам.

— Вы знали Каласа?

— Очень давно. Более знакома мне та, которая стала его женой. Ваше здоровье! Сейчас я спрашиваю себя, с чего начать, потому что эта история сложнее, чем можно подумать. Алина Калас вам не говорила обо мне?

— Нет.

— Вы считаете, что она замешала в убийстве мужа?

— Не знаю. Следователь в этом убежден.

— Что она сказала в свою защиту?

— Ничего.

— Она созналась?

— Нет. Она просто молчит.

— Знаете, комиссар, это самый необыкновенный человек, которого я встречал в жизни. А уж мы-то в деревнях видим достаточно феноменов, уверяю вас.

Собеседник Мегрэ, должно быть, привык к вниманию слушателей; он и сам не без удовольствия слушал себя, держа сигару в холеных пальцах, на одном из которых красовался золотой перстень с печаткой.

— Лучше, пожалуй, начать с начала. Вы, очевидно, ничего не слышали об Оноре де Буассанкуре? Комиссар покачал головой.

— Еще месяц назад он был одним из богатейших людей в наших краях. Кроме замка Буассанкур ему принадлежали полтора десятка ферм общей площадью две тысячи гектаров, да добрая тысяча гектаров леса, да два пруда. Если вы знакомы с провинцией, вы представляете себе, что это значит.

— Я родился в деревне.

Мегрэ не только родился в деревне: отец его служил управляющим в имении, весьма похожем на то, о котором говорил нотариус.

— Теперь следует вам рассказать, что за человек был этот Буассанкур. Для этого мне придется начать с его деда, которого звали не Буассанкур, а Дюпре, Кристоф Дюпре. Он был сыном фермера, торговал сначала скотом и, так как был плут и выжига, быстро сколотил себе состояние. Думаю, вам приходилось встречать людей такого склада.

У Мегрэ было впечатление, что вернулись годы детства; у них в деревне тоже был свой Кристоф Дюпре, ставший одним из самых богатых людей края; сын его сейчас сенатор.

— Затем Дюпре принялся скупать и перепродавать зерно, спекуляции его шли успешно, и на вырученные деньги он покупал землю — одну ферму, другую, третью, так что в руках его, незадолго до смерти, оказался и замок Буассанкур со всеми угодьями, принадлежавший до этого бездетной вдове. У Кристофа были сын и дочь. Дочь он выдал за кавалерийского офицера, а сын по смерти отца стал именовать себя Дюпре де Буассанкур. Мало-помалу «Дюпре» исчезло, и под конец, пройдя в члены Генерального совета департамента, он добился декрета, узаконившего его новое имя.

Все это также было близко к воспоминаниям Мегрэ.

— Вот то, что относится к предшествовавшим поколениям. Оноре де Буассанкур — внук Кристофа Дюпре, основателя династии, так сказать. Месяц назад он умер.

Некогда он женился на девице Эмилии д'Эсписсак из старинной разорившейся семьи, жившей по соседству. Жена родила ему дочь и вскоре после этого погибла, упав с лошади. Ребенок был тогда совсем крошкой. Я хорошо знал мать, милую, меланхоличную женщину, которая безропотно пожертвовала собою ради родителей. Говорили, что Буассанкур дал им миллион в уплату за дочь. Как семейный нотариус, могу свидетельствовать, что цифра эта преувеличена; тем не менее верно, что старая графиня д'Эсписсак получила в день подписания брачного контракта солидную сумму.

— Что представлял собой последний Буассанкур?

— Я как раз подхожу к этому. Я был его нотариусом. Много лет каждую неделю обедал в его замке и охотился на его землях. Следовательно, хорошо его знал. Прежде всего, он был хром, что отчасти объясняет его вечную угрюмость. К тому же история его семьи была всеобщим достоянием, двери большинства замков были перед ним закрыты, и это отнюдь не располагало его к общительности.

Всю жизнь ему казалось, что его презирают и собираются обворовать, так что время свое он проводил в непрерывной обороне, хотя никто на него не нападал.

В одной из башен замка он устроил себе нечто вроде рабочего кабинета. Целыми днями он сидел над счетами не только фермеров и сторожей, но и самых незначительных поставщиков, исправляя красными чернилами подсчеты мясника и бакалейщика. Он часто спускался на кухню в час обеда прислуги и проверял, достаточно ли дешевые блюда им готовят.

Думаю, я не слишком нарушаю свой профессиональный долг, выдавая вам эти подробности: любой человек в Сент-Андре мог бы рассказать вам то же самое.

— Госпожа Калас — его дочь?

— Вы угадали.