Мегрэ и виноторговец, стр. 25

— А вечером, когда вернулись домой, жена заметила, что вы много пили?

— Я сказал, что получил повышение, что переведен в контору на авеню Опера, и по этому случаю сослуживцы угостили меня аперитивом.

Мегрэ не улыбнулся, услышав это наивное признание, напротив, лицо его стало еще серьезней.

— Каким образом вы сумели через два дня вручить жене деньги? Ведь Шабю не уплатил вам за июнь?

— У меня не было сбережений. Ежемесячно я получал от жены сорок франков на сигареты и метро. Нужно было что-то придумать. Эта мысль мучила меня почти всю ночь. К утру я решился на следующий шаг. Уходя из дому, я предупредил, что к ужину не вернусь: часть вечера займет устройство в новом кабинете. Дело в том, что, уходя из конторы Шабю, я забыл вернуть ключ от сейфа. А там должна была находиться порядочная сумма, побольше, чем обычно: завтра предстояла получка.

За годы службы у Шабю мне приходилось возвращаться в контору по вечерам, когда бывала сверхурочная работа. Ключ от входной двери я тоже унес.

Сперва я о нем забыл, обошел здание, припомнив, что задняя, почти незаметная дверь плохо запирается и можно легко открыть язычок замка простым перочинным ножом.

— Ночного сторожа там нет?

— Нет. Я дождался темноты и проскользнул во двор. Задняя дверь, как я и предполагал, открылась без труда, и я пробрался в свою прежнюю комнату. Взял в сейфе, не считая, пачку денег.

— Сумма оказалась крупная?

— Побольше моего трехмесячного заработка. Я спрятал деньги дома на шкафу, а потом вручил Лилиан сумму, равную месячному жалованью. Я не решился сказать жене, что меня выгнали со службы.

— Почему вас так беспокоило, что она об этом подумает?

— Она была в какой-то степени свидетелем. Все эти годы следила за моей жизнью, следила критическим взглядом. А мне так хотелось, чтобы хоть один человек верил в меня! Теперь я стал проводить дни на улицах в поисках нового места. Мне казалось, найти его будет нетрудно. Я регулярно читал объявления и ходил по указанным адресам. Мне задавали вопросы. Прежде всего интересовались возрастом. Когда я отвечал, что мне сорок пять, дальше этого разговор обычно не шел: «Мы ищем молодого человека, максимум тридцати лет…» До сих пор я считал себя молодым, чувствовал себя полным сил. С каждым днем я все больше мрачнел. Через две недели я уже не искал обязательно место бухгалтера, я довольствовался бы и должностью рассыльного в бюро или продавца в универмаге… В лучшем случае записывали мою фамилию и адрес: «Вам сообщат письменно». Там, где меня уже собирались взять на работу, — такое бывало — неукоснительно спрашивали, где я служил прежде. Памятуя угрозу Шабю, я не решался им сказать правду. «Везде понемногу. Я долго был за границей». Тогда приходилось уточнять, где: в Бельгии или в Швейцарии. Я ведь не знаю никакого языка, кроме французского. — У вас есть рекомендации?» — «Есть. Я их представлю». Само собой разумеется, там я больше не появлялся. Конец июня — время трудное. Многие конторы закрыты, хозяева уезжают отдыхать. Я еще раз принес жалованье жене. Вернее, взял нужную сумму из моих резервов на шкафу… «Последнее время ты стал каким-то странным, — сказала мне Лилиан. — Ты, мне кажется, устаешь здесь больше, чем на набережной Шарантон»… «Я еще не привык к новой работе, мне необходимо приспособиться к вычислительной машине. На авеню Опера осуществляется контроль над всеми торговыми точками, а их свыше пятнадцати тысяч. Это накладывает на меня серьезную ответственность»… «Когда у тебя отпуск?»… «В этом году ничего не получится: не будет времени. Разве только на Рождество? Хотелось бы хоть разок отдохнуть зимой. Ты можешь ехать без меня. Почему бы тебе не провести недельки три, а то и месяц у родных?» И она уехала на месяц. Две недели провела у родителей в Экс-ан-Прованс, где ее отец работает архитектором, потом еще две недели в Бандоле, на вилле, которую летом снимает ее сестра, та, что с тремя детьми. Я почувствовал себя совсем одиноким в Париже. Продолжал читать объявления на улице Реомюр и ходил по указанным адресам. Но, как и прежде, безуспешно. Только теперь до меня дошло, что Шабю был прав — никакого места я не найду. Я стал бродить возле его дома на площади Вогезов, так, без всякой цели, просто, чтобы его увидеть, но оказалось, что он уехал. Наверняка в Канны. Там у них квартира.

— Вы его ненавидели?

— Да, всеми фибрами души. Мне казалось несправедливым, что он загорает на солнышке, а я тщетно пытаюсь найти работу в опустевшем Париже. Денег у меня оставалось немного больше той суммы, которую нужно было вручить в конце месяца жене. А потом? Что мне делать потом? Признаться, сказать правду? Я был убежден, что тогда она меня бросит. Лилиан не из тех женщин, что остаются с мужьями и в беде.

— Вы к ней питали еще какие-то чувства?

— Думаю, что да. Не знаю.

— А теперь?

— Мне кажется, теперь она стала для меня совсем чужой. Я даже удивлен, что меня когда-то интересовало ее мнение.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Еще двадцать дней после ее возвращения мы жили вместе. Я прекрасно сознавал, что в конце месяца необходимой суммы у меня не окажется.

Однажды утром я ушел с мыслью не возвращаться больше домой. Я ничего с собой не взял, кроме нескольких сот франков, которые у меня оставались.

— Вы сразу же отправились на улицу Гранд-Трюандери?

— Вы и это знаете? Нет. Сначала я снял комнату в дешевой, но приличной гостинице возле площади Бастилии. Там я не рисковал встретить жену.

— Тогда-то вы и стали следить за Оскаром Шабю?

— Теперь я всегда знал, где он находится в тот или иной час, и бродил по авеню Опера, то по площади Вогезов, то по набережной Шарантон. Я был также осведомлен, что почти каждую среду он приезжает со своей секретаршей в дом свиданий на улице Фортюни.

— Что вы задумали?

— Ничего я не задумал. Просто он меня интересовал как человек, сыгравший самую большую роль в моей жизни. Это он отнял у меня мое достоинство, всякую возможность снова стать человеком.

— Вы были вооружены?

Пигу вынул из кармана маленький вороненый пистолет, поднялся и положил его на круглый столик, напротив Мегрэ.

— Я взял его с собой из дома на тот случай, если решу покончить с собой.

— У вас было искушение это сделать?

— Много раз, особенно по вечерам. Но я всякий раз пугался. Я всегда боялся выстрелов, физической боли. Шабю, вероятно, был прав, я трус.

— Мне придется на минутку вас прервать, чтобы позвонить по телефону, — сказал Мегрэ. — Сейчас вы поймете, почему. — Он вызвал набережную Орфевр. — Мадемуазель, пожалуйста, инспектора Лапуэнта!

Пигу пытался что-то сказать, но тут же смолк.

А на кухне мадам Мегрэ готовила новую порцию грога.

Глава 8

— Ты, Лапуэнт?

— Вы все еще на ногах, патрон? Голос у вас не сонный. Пока никаких сообщений.

— Знаю.

— Откуда? Ведь вы из дому…

— Да.

— Сейчас три часа утра.

— Можешь отозвать людей. Розыск прекращен.

— Его удалось найти?

— Он здесь, у меня, и мы спокойно беседуем.

— Сам пришел?

— Не стану же я бегать за ним по бульвару Ришар-Ленуар.

— И как он?

— Ничего.

— Я вам нужен?

— Пока нет. Но оставайся на месте. Сними патрули, поставь в известность Жанвье, Люка, Торранса и Лурти. Я еще позвоню попозже.

Мегрэ повесил трубку и молча подождал, пока мадам Мегрэ снова наполнит стаканы.

— Я забыл вам сказать, Пигу, что хоть мы и находимся у меня на квартире, а не на набережной Орфевр, я и здесь остаюсь должностным лицом и сохраняю право использовать все, что вы найдете нужным сообщить мне.

— Естественно.

— Знаете ли вы какого-нибудь хорошего адвоката?

— Ни единого — ни хорошего, ни плохого.

— Но адвокат вам понадобится завтра же, когда вы начнете давать показания судебному следователю. Я назову вам несколько фамилий.

— Благодарю.