Всадник без головы (худ. Н. Качергин), стр. 81

Вудли Пойндекстера всего передернуло от этой дерзкой речи. В первый раз ему сказали, что он больше не хозяин Каса-дель-Корво.

Снова представились ему во всей реальности: богатство, плантации, рабы, положение в обществе, с одной стороны, и бедность с ее невзгодами — с другой…

И Вудли Пойндекстер решил пожертвовать счастьем своей дочери: он дал обещание Кольхауну помочь ему получить от Луизы согласие на брак.

— Лу!

— Отец!

— У меня к тебе просьба.

— Что такое, отец?

— Ты знаешь, что твой двоюродный брат Кассий любит тебя и хочет на тебе жениться?

— Но я не хочу выходить за него замуж. Нет, отец! Лучше умереть! Самонадеянный негодяй! Я знаю, что это значит. Он послал тебя, чтобы ты сделал это предложение. Так скажи же ему в ответ, что я готова бежать в прерию и зарабатывать свой хлеб охотой за дикими лошадьми, только бы не стать его женой! Пожалуйста, передай ему это.

— Послушай, дочка, ты, наверно, не знаешь…

— Что мой двоюродный брат — твой кредитор? Я все это знаю, дорогой отец. Но я также знаю, что ты — Вудли Пойндекстер и что я — твоя дочь.

Чувство собственного достоинства и гордости восторжествовало у плантатора, и он ответил:

— Милая моя Луиза! Как ты похожа на свою мать! А я сомневался в тебе. Прости меня, моя хорошая девочка. Забудем прошлое. Поступай так, как тебе подскажет сердце. Я больше не скажу ни слова!

Глава LXXXV

ДОБРЫЙ КУЗЕН

Луиза Пойндекстер полностью воспользовалась свободой, предоставленной ей отцом. Не прошло и часа, как она наотрез отказала Кольхауну.

Он уже в третий раз делал ей предложение. Правда, два первых раза он говорил намеками и не решался прямо ставить вопрос.

В третий раз он получил отказ, простой, но совершенно ясный. Она просто сказала: «Нет», и выразительно прибавила: «Никогда».

Кольхаун выслушал ее как будто без удивления. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Вероятнее всего, он ожидал этого.

— Ты ведь не серьезно это говоришь, Лу?

— Совершенно серьезно, сэр. Разве этим шутят?

— Ты ответила так, точно совсем не потрудилась задуматься.

— Над чем?

— Над многим.

— А именно?

— Прежде всего над тем, как я тебя люблю.

Луиза промолчала.

— Я люблю тебя, — продолжал Кольхаун, — люблю тебя так, Лу, как никто и никогда еще не любил! И это чувство сильнее меня. Оно может умереть только вместе со мной. Оно не угаснет и с твоей смертью.

Ответа не последовало.

— Что толку рассказывать историю моей любви! Она вспыхнула в тот же день, даже в тот же час, когда я впервые увидел тебя. Когда я приехал в дом твоего отца, шесть лет назад, ты попросила меня, как только я соскочил с лошади, прогуляться с тобой по саду, пока готовили к столу. Ты тогда была девочкой, подростком, но уже так же прекрасна, как теперь! Ты взяла меня за руку и повела по дорожке, усыпанной гравием, не подозревая, конечно, сколько волнения вызвало во мне прикосновение твоей ручки. Это ощущение останется у меня в памяти на всю жизнь. Его не могли стереть ни время, ни расстояние, ни, наконец, рассеянный образ жизни, который я вел…

— Твоя любовь ко мне напрасна, Кассий, — прервала его Луиза. — Должна сказать тебе это откровенно. Я не люблю тебя… Я не могу тебя любить.

— Значит, ты не выйдешь за меня замуж?

— Вот это уж по меньшей мере бесполезный вопрос. Я тебе сказала, что не люблю тебя. И этого, мне кажется, достаточно.

— А я сказал, что люблю тебя. И это лишь одна из причин, почему я хочу, чтобы ты стала моей женой. Но есть еще и другие. Хочешь ли ты выслушать все?

— Ты сказал, что есть и другие причины? Назови их, я не боюсь выслушать тебя до конца.

— Вот как! — усмехнулся он. — Ты не боишься?

— Нет, не боюсь. Чего мне бояться?

— Правда, не тебе надо бояться, а твоему отцу.

— То, что касается отца, не может быть мне безразлично. Я — его дочь. Теперь, увы, единственное дитя… Продолжай, Кассий. Что за несчастье нависло над ним?

— Не несчастье, Лу, но очень серьезные неприятности. Трудности, с которыми он не в силах справиться. Ты заставляешь меня говорить о вещах, которые тебе вовсе не нужно знать.

— О, неужели? Ты ошибаешься, Кассий. Я все уже знаю. Мне известно, что мой отец в долгах и что деньги ему давал ты. Как я могла не заметить этого? Та надменность, с которой ты держишься в нашем доме, та заносчивость, которую ты все время проявляешь, не стесняясь присутствием слуг, были достаточным доказательством даже для них, что у нас в доме неблагополучно. Ты хозяин Каса-дель-Корво. Я знаю это. Но надо мной ты не властен.

Кольхаун увидел, что прием его неудачен, и решил ударить по другим струнам.

— Да, это так! — ответил он с усмешкой. — Ну что же, если я не властен над твоим сердцем, то все же твое счастье в моих руках. Я знаю этого ничтожного негодяя, который заставил тебя отказать…

— О ком ты говоришь?

— Ты не догадываешься?

— Нет. Быть может, ты себя называешь ничтожным негодяем? Тогда я вполне с тобой согласна.

— Пусть так, — ответил капитан, побагровев от ярости, но все же еще сдерживая себя. — И поскольку ты считаешь меня таким ничтожеством, то вряд ли я пострадаю в твоих глазах, если расскажу, что хочу с тобой сделать.

— Сделать со мной? Ты слишком самоуверен, Кассий. Ты разговариваешь так, точно я твоя раба. К счастью, это не так.

Кольхаун, струсив под ее негодующим взглядом, промолчал.

— Интересно услышать, — продолжала она, — что это ты собираешься сделать со мной.

— Я тебе скажу.

— Ты меня хочешь пустить на все четыре стороны в прерию или же запереть в монастырь? Быть может, в тюрьму?

— Последнее, наверно, тебе бы пришлось больше всего по душе — в том случае, конечно, если бы ты была заключена в приятной компании с…

— Ну, говори же, пожалуйста, какая меня ждет судьба. Я сгораю от нетерпения, — сказала Луиза с насмешкой в голосе.

— Не торопись. Первое действие ты увидишь завтра.

— Так скоро? А где, можно ли узнать?

— В суде.

— Каким образом?

— Очень просто: ты будешь стоять пред лицом судьи и двенадцати присяжных.

— Вы довольны своим остроумием, капитан Кольхаун? Но я должна тебе сказать, что мне не нравятся твои шутки.

— Какие шутки? На завтра назначено судебное разбирательство. Мистер Морис Джеральд, или же Мак-Свини, или же О’Гогерни — как бы его ни звали, — будет стоять перед судом, обвиняемый в убийстве твоего брата.

— Это ложь! Морис Джеральд не мог…

— Не мог совершить это преступление? Это еще надо проверить. Его виновность будет доказана, я нисколько не сомневаюсь. И самые веские улики против него мы услышим из твоих же уст.

Точно испуганная газель, смотрела креолка на собеседника широко раскрытыми, полными недоумения и тревоги глазами.

Прошло несколько секунд, прежде чем Луиза была в состоянии говорить. Она молчала от внезапно нахлынувших сомнений, подозрений, страхов.

— Я не понимаю, что ты хочешь сказать, — наконец произнесла она. — Ты говоришь, что меня вызовут в суд. Для чего? Хоть я и сестра убитого, но я ничего не знаю и не могу ничего прибавить к тому, о чем все говорят.

— Так ли? Ты ведь можешь сказать гораздо больше других. Никто, например, не знает о том свидании в саду, которое было у тебя с Джеральдом именно в ту ночь. И никто не знает лучше тебя, что произошло во время этого тайного свидания: как Генри вмешался в это дело, как он был вне себя от возмущения при мысли о позоре, который ложится тенью не только на сестру, но и на всю семью, как, наконец, он грозил убить этого человека и как в этом ему помешало заступничество женщины, так бесстыдно обманутой. Никому также не известно, что произошло дальше: как Генри, точно дурак, побежал за этим негодяем и с какими намерениями. Кроме этих двух, было еще только два человека, которым пришлось быть свидетелями их расставания.