Мегрэ и убийца, стр. 11

Около половины шестого позвонил Люкас.

— Я подумал, что вы не прочь были бы получить от меня первое донесение, шеф. Я в маленьком баре прямо напротив магазина рамочника. Его зовут Эмиль Браншю. На улице Фобур-Сент-Антуан обосновался года два назад. Приехал вроде бы из Марселя, но это не проверено. Говорят, был там женат, потом не то просто разошелся, не то развелся. Живет один. Квартиру убирает старуха соседка, питается он большей частью в ресторанчике для завсегдатаев. У него есть машина, зеленый «рено», — он держит ее в ближайшем дворе. По вечерам уходит, возвращается довольно скоро, часто с девушками, каждый раз с новой. Девушки не из тех, каких можно встретить в этом квартале или в кабачках на улице Лапп. Похожи на манекенщиц, в вечерних туалетах и меховых манто. Это вас интересует?

— Конечно. Продолжай.

Люкас работал с Мегрэ дольше других сотрудников, и комиссар иногда обращался к нему на «ты». Он тыкал и Лапуэнту, который пришел в полицию совсем молодым и напоминал тогда серьезного мальчика.

— В лавке побывало трое посетителей — двое мужчин и женщина. Женщина купила двухстороннее зеркало, с одной стороны увеличительное: Браншю торгует и зеркалами. Один из мужчин принес оправить крупный фотоснимок и долго обсуждал заказ. Третий вышел с холстом в раме. Я смог разглядеть картину, потому что мужчина подошел с ней к застекленной двери. Это пейзаж с рекой, работа любительская.

— Он звонил по телефону?

— С моего места хорошо виден аппарат на прилавке: он им не пользовался. Зато когда мимо проходил мальчишка-газетчик, вышел и купил две газеты.

— Лапуэнт там?

— Сейчас нет. Задняя дверь выходит во двор и переулок, каких много в квартале. Учитывая, что у рамочника есть машина, Лапуэнт посчитал, что будет неплохо, если Лурти и Неве, которые нас сменят, тоже приедут на машине.

— Понятно. Благодарю, старина.

Жанвье принес десятка полтора фотографий мужчин лет тридцати пяти с темными волосами и густыми бровями.

— Это все, что я нашел, шеф. Я вам больше не нужен? Сегодня день рождения у одного из моих ребятишек и…

— Поздравь его от меня.

Мегрэ зашел в инспекторскую, увидел Лурти и посоветовал отправляться на улицу Фобур-Сент-Антуан на машине.

— А где Неве?

— Где-то здесь. Сейчас придет.

Больше на Набережной Мегрэ делать было нечего. С фотоснимками в кармане он спустился во двор, прошел через подворотню, приветственно махнул рукой дежурному и направился к бульвару Пале, где поймал такси. Он не был в плохом настроении, но и не радовался. Расследование он вел, можно сказать, неуверенно, словно с самого начала совершил ошибку, и беспрестанно возвращался к сцене, разыгравшейся под проливным дождем на темной улице Попенкур.

Молодой Батийль выходит из полутемного бистро, где четверо играют в карты. Вдалеке — чета Пальятти под зонтиком. Г-жа Эспарбес у окна. Внезапно появляется человек лет тридцати с лишним. Никто не знает, ждал он Батийля у какой-нибудь двери или шел за ним по улице. Человек броском преодолевает несколько метров и наносит удар — раз, другой, третий. Слышит шаги бакалейщика и его жены, которые находятся метрах в пятидесяти. Доходит до угла улицы Шмен-Вер и вдруг возвращается. Почему он наклонился над раненым? Только для того, чтобы приподнять ему голову? Почему не попробовал нащупать пульс, проверить, жив ли Антуан? Нет, мужчина смотрит ему в лицо. Чтобы убедиться, что это именно тот, на кого он хотел напасть? Дальше что-то не так. Зачем он еще трижды бьет ножом простертого на земле человека?

Этот фильм Мегрэ снова и снова прокручивал в голове, словно в надежде на внезапное прозрение.

— Площадь Бастилии, — бросил он шоферу.

Владелец кафе «Друзья» с зачесанными на лысину волосами все еще сидел за кассой. Взгляды их встретились; хозяин кафе смотрел равнодушно. Мегрэ сел не в большом зале, а спустился вниз, где и занял место за столиком. Народу было больше, чем утром. Наступило время аперитива. Подошедший официант был уже менее любезен.

— Кружку пива, — заказал Мегрэ и протянул пачку снимков. — Взгляните, не узнаете ли вы здесь кого-нибудь.

— Но я занят…

— Много времени это у вас не отнимет.

Скорее всего, днем хозяин поговорил с ним, когда увидел, как Мегрэ после долгого отсутствия поднялся снизу.

Официант, поколебавшись, взял фотографии.

— Лучше посмотрю их где-нибудь в уголке. — Вернулся он почти сразу и протянул пачку Мегрэ.

— Не узнал никого.

Это прозвучало искренне. Официант ушел за пивом. Комиссару оставалось лишь пойти домой обедать. Он не спеша выпил пиво, поднялся по лестнице и увидел прямо перед собой сидящего за столиком Лапуэнта. Лапуэнт тоже его заметил, но виду не подал. Похоже, где-то в кафе сидел Эмиль Браншю, и комиссар не стал разглядывать посетителей. Он прошел метров двести и очутился дома, где разносился запах тушеной макрели. Г-жа Мегрэ готовила ее на медленном огне, с белым вином и горчицей. Она сразу же поняла, что муж недоволен ходом расследования, и ни о чем спрашивать не стала. Только сидя за столом, поинтересовалась:

— Ты не смотрел телевизор?

Это стало уже привычкой, манией.

— В семичасовых известиях много говорили про Антуана Батийля. Взяли в Сорбонне интервью у его приятелей.

— И что же они сказали о нем?

— Что он был хороший парень, не выпячивался, даже немного стеснялся, что он из такой известной семьи. Обожал магнитофоны и все ждал, когда ему пришлют из Японии миниатюрный аппарат, умещающийся на ладони.

— И все?

— Попытались расспросить его сестру. Та отвечала кратко: «Мне нечего сказать». — «Где вы были той ночью?» — «В Сен-Жермен-де-Пре». — «Вы были дружны с братом?» — «Он не лез в мои дела, а я в его».

Журналисты вынюхивали повсюду: на улице Попенкур, набережной Анжу, в Сорбонне. Делу они дали название «Одержимый с улицы Попенкур». Подчеркивали количество нанесенных ударов. Семь за два приема! Убийца вернулся назад, чтобы ударить снова, словно ему показалось, что жертва еще жива.

«Не наводит ли это на мысль о мести? — вопрошал один из репортеров. — Если бы семь ударов ножом были нанесены подряд, можно было бы говорить о более или менее бессознательной вспышке ярости. Большое число ударов — это всегда производит сильное впечатление на присяжных — чаще всего свидетельствует о том, что преступник себя не контролировал. Убийца же Батийля прекратил наносить удары, стал удаляться прочь, а потом спокойно вернулся, чтобы ударить еще трижды».