Судьба открытия, стр. 26

Ротмистр наотмашь ударил его по лицу:

— М-мерзавец! Положить сейчас же на место!

— Всегда он, ваше благородие, — угодливо сказал Василь Иваныч. — Беда с ним работать. Либо нашкодит, либо сворует. А замки отмыкать — первый в Питере мастер!

…Вернувшись домой, Лисицын сразу заметил: в квартире что-то не так. Дверь из кабинета в лабораторию открыта, — уходя, он ее закрывает непременно. На полу битое стекло. Вдруг он вздрогнул от тревоги: что случилось?

— Егор Егорыч! Егор Егорыч!

Тишина.

Он пробежал по всем комнатам, на ходу поворачивая выключатели. Везде зажглись лампы.

«Кто-то был. Конечно, кто-то был. Воры?»

В лаборатории — фильтры на месте. Приготовленные накануне по новому способу вещества, жидкости в мензурках, навески порошков в бюксах стоят, как и утром и днем стояли. Воры к ним не прикасались. Но на полу — осколки разбитой колбы и рассыпанная, растоптанная ногами толченая пемза. На подоконнике часы из спальни. Они испорчены, погнуты, словно сильным ударом. Не успели их, значит, унести или забыли в спешке.

Только у письменного стола в кабинете Лисицын глубоко вздохнул, вытер пот со лба и сел. Самое главное: журналы, тетради, где записаны опыты за шесть лет работы, — все цело, все лежит в ящиках, как должно лежать. «Ничего, — подумал он. — Не больше, чем простые воры».

Потом принялся внимательно просматривать каждый из выдвижных ящиков стола. Хоть они и были заперты на ключ, чужая рука в них явственно хозяйничала. Бумаги кто-то перекладывал и мял. Шарили, наверно, всюду: понятно, деньги искали. Догадались, где найти их. Добрались…

Лисицын поднял глянцевую папку, под которой были деньги, и даже замер, неприятно пораженный. Удивительно: деньги и сейчас тут. По-прежнему две с половиной тысячи. И обе чековые книжки. Значит, воры не украли денег! Перевернули только: раньше чековые книжки были внизу — Лисицын это хорошо запомнил, — а теперь лежат сверху, прикрывая собой пачку ассигнаций.

«Что же украдено в конце концов?…»

Он до утра бродил по комнатам, заглядывал во все углы, распахивал тумбочки и шкафы. Все кто-то переставил, и все казалось грязным, но из дома не исчезло ничего.

Насколько было бы спокойнее убедиться, что здесь — обыкновенный случай воровства! Да нет — какое тут спокойствие!.. Понять бы: что произошло? Вдобавок, куда делся Егор Егорыч?

Глава VI. Великий князь

1

Пристав в полицейском участке спросил:

— Итак, у вас украли что-нибудь?

Лисицын с раздражением ответил:

— Ни единого предмета!

— Что же вы хотите? — удивился пристав.

— Выяснить хочу, кому понадобилось побывать в моей квартире.

— Смешно рассуждаете, господин хороший. Вам показалось, будто вещи кто-то трогал. А мне бы, например, не показалось. Слуга ваш был пьяный. Сами вы, извините… вы сказали мне, тоже после ужина приехали.

— Но вина я, прошу понять, не пью. Ферапонтов мой в то время у вас в участке сидел. Я законно встревожен.

— Охотно верю. Только при чем здесь полиция?

Лисицын наклонил голову, сердито покосился и потребовал:

— Расследуйте.

— Да расследовать-то нечего! — Посмеиваясь, пристав развел перед собой руками: стоит ли, ей-богу, говорить о пустяках?

Лисицын вышел, хлопнув дверью.

На своей улице, почти рядом со своим подъездом, он заметил бродячего торговца. Человек с ненатурально черной бородой, вроде как у разбойников в театре, стоял, прислонясь к тумбе для афиш, и придерживал лоток с товаром: с пуговицами, с нитками. Лисицын не обратил бы на него внимания, однако по случайности их взгляды встретились. Это продолжалось миг. На Лисицына остро посмотрели наглые светлые глаза, почему-то очень знакомые. Они тотчас потухли, прикрылись веками. Торговец отвернулся, подобрал лоток повыше. Не спеша пошел по тротуару, закричал фальцетом:

— Нитки, иголки кому! Булавки модные английские, простые! — И голос прозвучал неестественно.

Лисицын долго глядел вслед удалявшемуся торговцу. Наконец вспомнил: более двух лет назад, в позорное для царя воскресенье, во дворе, куда втиснулось множество людей, где Глебов держал речь, почти повиснув над толпой на пожарной лестнице, вот эти именно глаза смотрели из толпы.

Жестокие, с холодной наглостью. Ненавистные глаза. Нет, уж слишком, чересчур знакомы. Где он их видел еще?…

«Где же — разве только во сне? Да, такие, пожалуй, приснятся…»

2

Егора Егорыча мучил стыд. Лисицына обуревали мысли обо всем пугающем и странном, что произошло недавно. Егор Егорыч принимал хмурое его раздумье главным образом себе в укор. Он любил Лисицына и поэтому страдал теперь от угрызений совести. Нет-нет, да опять придет из кухни; остановится, руки — по швам, но сгорбившийся по-стариковски, будто пришибленный сознанием собственной вины. Начнет — уже в который раз:

— Ваше благородие, осмелюсь доложить — безобразия больше не допущу.

— Ладно, извинился — и хватит.

— Да ваше благородие…

— Я на тебя не сержусь. Иди, занимайся своим.

С сомнением вздыхая, Егор Егорыч пятился из комнаты.

С каждым часом Лисицын все тверже убеждался, что тайное вторжение к нему в квартиру было вызвано не иначе, как его работой. И полоумный оборванец — не такой уж вовсе полоумный. А полиция до отвратительного равнодушна. Только где не надо проявляет не по разуму усердие. Пристав же — на редкость небрежный человек. Дельный полицейский офицер хоть из приличия вмешался бы, назначил бы розыск — по свежим следам.

Лисицын думал: загадочные воры, ничего не взявшие, подосланы, скорей всего, кем-нибудь вроде Титова. Конечно, их вело стремление украсть секрет открытия, переписать либо просто унести готовые рецепты. Но архив опытов обширен, в нем не разберешься сразу. И, вполне возможно, здесь была лишь первая разведка.

— Егор Егорыч! — раздалось из кабинета.

Егор Егорыч прибежал стремглав.

— Садись, старина… — пригласил Лисицын. — Давай вместе раскинем мозгами. Знаешь, непременно снова к нам залезут…

Старик положил на колени худые, жилистые кулаки. Смотрел, озабоченно соображая.

Лисицын объявил, что впредь им надо установить такой порядок: один из них будет всегда дома.

— Ты не спросясь никуда не уходи. Понял?

— Слушаюсь, понял… Пса надо завесть, ваше благородие.

— Собаку? Правильно! Ты подыщи сегодня, где купить. Потом, с оружием умеешь обращаться?

— Так точно, умею.

— Я пистолет приобрести хочу. Пусть у нас с тобой на двоих… Скажем, в ящике стола, вот тут, положим. На всякий случай.

У старика промелькнула слабая улыбка:

— Да нешто грабители в атаку пойдут?

— Ну, в атаку не в атаку… Нет, я все-таки приобрету!

На следующий день вечером — Лисицын с Егором Егорычем, разумеется, не могли этого знать — в соседнем трактире, в темном углу, чья-то волосатая рука, сжимая обгрызанный карандаш, выводила на куске бумаги (другая такая же рука прикрывала бумагу горсточкой сверху):

Донесение соответствовало истине. Нонна поселилась в передней, присмотрелась, принюхалась и уже виляла хвостом, лизала пальцы Егору Егорычу; если с лестницы слышались чужие голоса или звук шагов, она звонко лаяла.

В лаборатории теперь почти круглые сутки не потухал свет дуговых ламп. От ламп веяло жаром. С утра до поздней ночи, пока Лисицын был в состоянии держаться на ногах, он не прекращал работы. То сдвинет черные очки на влажный, потный лоб, то снова, поворачиваясь к ослепительному свету, их опустит на глаза.

Чувство гнева и тревоги нарастало. Постепенно он пришел к уверенности, будто бы таинственные злоумышленники успели отыскать все главное в его тетрадях. Например, они могли сфотографировать страницы. Копии могли отдать своему агенту либо вдохновителю — умелому и знающему химику. И Лисицыну казалось, что сейчас он не один уже работает над синтезом, а параллельно с ним — и неизвестный его враг. Быть может, достаточно талантливый, ловкий.