Мегрэ и дело Наура, стр. 8
— Я только от вас узнал, что было использовано огнестрельное оружие.
— Что вам известно о семейной жизни господина Феликса Наура?
— Ничего. Это меня не касалось.
— Это была счастливая супружеская чета?
— Я этого не знаю.
— У меня после ваших слов сложилось впечатление, что муж и жена редко бывали вместе.
— Я полагаю, что такое встречается довольно часто.
— Почему дети не живут в Париже?
— Вероятно, на Лазурном берегу им лучше.
— Где жил господин Наур до того, как снял этот дом?
— Везде понемногу… В Италии. Год на Кубе, до революции… Мы жили также в Довиле…
— Вы часто бываете в клубе на Сен-Мишель?
— Два или три раза в неделю.
— И никогда не играете?
— Редко.
— Не желаете ли пройти со мной?
Они направились к лестнице. Стоя, Фуад Уэни казался еще более высоким и сухопарым, чем сидя в кресле.
— Сколько вам лет?
— Не знаю. В горах, когда я родился, не существовало метрических книг. Судя по цифрам, записанным в моем паспорте здесь, во Франции, мне пятьдесят один год.
— А в действительности вам больше или меньше?
— Я не знаю.
В большой комнате люди Моэрса укладывали свои приборы в чехлы.
Когда фургончик отъехал и двое мужчин остались одни, Мегрэ попросил:
— Оглядитесь и скажите мне, не пропало ли чего-нибудь в комнате. А может быть, появилось что-то лишнее.
Уэни оторвался от созерцания большого пятна крови, открыл правый ящик письменного стола и заявил:
— Отсюда исчез пистолет.
— Какого типа было оружие?
— Браунинг калибра 6,35.
— С перламутровой рукояткой?
— Да.
— Почему Феликс Наур выбрал оружие, которое обычно считается дамским?
— Оно когда-то принадлежало мадам Наур.
— Сколько лет тому назад?
— Мне это неизвестно.
— Он забрал у нее пистолет?
— Он не говорил мне об этом.
— У него было разрешение на ношение оружия?
— Он никогда не носил с собой этот пистолет.
Считая, что вопрос исчерпан, ливанец открыл другие ящики, в которых лежало несколько папок, затем направился к книжным шкафам, открыл нижние дверцы.
— Вы не скажете мне, что это за столбики цифр?
Уэни поглядел на него с удивлением, смешанным с иронией, словно считая, что Мегрэ мог бы до этого додуматься сам.
— Это номера, которые выпадали во время игры в крупных казино. Списки, размноженные на ротаторе, рассылаются агентствами своим абонентам. Остальные господин Феликс получал по договоренности от одного крупье. Мегрэ собирался задать следующий вопрос, но в дверном проеме появился Лапуэнт.
— Вы не можете на минуту подняться, шеф?
— Есть что-то новое?
— Пустяки, но я считаю, что мне лучше сообщить вам об этом.
— Я попросил бы вас, господин Уэни, не покидать дом до тех пор, пока вам не разрешат.
— Могу ли я пойти приготовить себе кофе?
Пожав плечами, Мегрэ повернулся к нему спиной.
Глава 3
Мегрэ редко чувствовал себя в столь затруднительном положении, словно был выбит из привычной колеи. У него возникло неприятное ощущение, которое испытываешь во сне, когда почва уходит из-под ног.
По заснеженным улицам с трудом передвигались редкие прохожие, старавшиеся сохранять равновесие; машины, такси, автобусы двигались с замедленной скоростью, а вдоль тротуаров ползли грузовики, разбрасывая песок и соль.
Почти все окна домов были освещены, и снег все падал с серого, пасмурного неба.
Он мог почти с уверенностью сказать, что происходило в каждой из этих небольших квартир, где жили простые смертные. За тридцать лет он хорошо изучил Париж, каждый его квартал, каждую улицу, и тем не менее сейчас он как будто погрузился в какой-то иной мир, где реакция обитателей была непредсказуемой.
Как еще вчера жил Феликс Наур? Каковы были отношения между ним и его секретарем, который не признавал себя таковым, как он относился к своей жене и детям? Почему те жили на Лазурном берегу, и почему…
Этих «почему» скопилось столько, что он не мог даже выстроить их в один ряд. Ничего не было ясно. Никакой определенности. Ничто не происходило так, как в других семьях, у других супружеских пар.
Пардон, видно, испытал такое же неприятное ощущение, когда в его медицинский кабинет вторглась какая-то странная чета.
История с выстрелом, сделанным из машины, была маловероятна, как маловероятно и то, что некая пожилая женщина указала на дом врача.
Феликс Наур, с его трудами по математике и списками выигравших и проигравших номеров в различных казино, не вписывался ни в одну из известных Мегрэ категорий людей, да и Фуад Уэни был выходцем из какого-то другого мира.
Комиссару казалось, что все в этом доме было фальшивым, и, когда он поднимался по лестнице, Лапуэнт подтвердил его догадки.
— Я не могу понять, шеф, нормальна ли вообще эта девица. По ее ответам, если она и соизволит отвечать, по взглядам, которые она бросает на меня, кажется, что у нее ум десятилетней девочки, если это не притворство.
Войдя в комнату мадам Наур, где на стуле, обитом шелком, по-прежнему сидела Нелли, Лапуэнт заметил:
— В действительности, шеф, дети старше, чем на этой фотографии. Девочке теперь пять лет, а мальчику два года.
— Ты узнал, где они живут со своей воспитательницей?
— В Мужене, в пансионе «Пальмы».
— Давно?
— Насколько я мог понять, мальчик родился в Каннах и никогда не был в Париже.
Горничная смотрела на них ясными, прозрачными глазами и, казалось, не понимала ни слова из того, о чем они говорили.
— Я нашел другие фотографии в ящике, который она мне указала… Дюжину фотографий детей, когда они были грудными, когда уже научились ходить, а вот эта сделана на пляже — Наур и его жена, более молодые, вероятно, в период, когда они встретились… Вот, наконец, снимок мадам Шур с подругой, возле одного из каналов в Амстердаме…
Подруга выглядела некрасивой, с приплюснутым носом, слишком маленькими глазами, но, несмотря на это, ее лицо казалось открытым и привлекательным.
— Письма, найденные в комнате, написаны женским почерком по-голландски. Первое — семь лет назад, а последнее — около двух недель.
— Нелли никогда не ездила в Голландию со своей хозяйкой?
— Утверждает, что нет.
— А сама мадам часто туда ездила?
— Время от времени… По-видимому, одна… Но я не уверен, что даже по-английски Нелли хорошо понимает вопросы, которые я ей задаю…
— Поищи переводчика для этих писем… Что она говорит относительно вчерашнего вечера и этой ночи?
— Ничего. Она ничего не знает. Дом не настолько велик, однако каждый живущий в нем, кажется, представления не имеет, что делают другие. Она думает, что мадам Наур ужинала в городе…
— Одна? Никто не приходил за ней? Она не вызывала такси?
— Она утверждает, что не знает.
— Горничная не помогала мадам Наур одеваться?
— На этот вопрос она отвечает, что ее не вызывали. Она поела на кухне, как обычно, затем поднялась в свою комнату, почитала голландскую газету и легла спать… Показала мне позавчерашний номер…
— Она не слышала звука шагов в коридоре?
— Не обращала на это внимания… Говорит, что как только она засыпает, ее ничто не может разбудить…
— В котором часу она начинает работу?
— Точного времени ей не установили…
Мегрэ тщетно старался отгадать, что скрывалось за этим гладким цвета слоновой кости лбом горничной, которая слегка улыбалась, глядя на него.
— Скажи ей, что она может идти завтракать и что ей не разрешается уходить из дома. Когда Лапуэнт перевел эти указания, Нелли сделала небольшой книксен, на манер воспитанницы пансиона, и безмятежно направилась к лестнице.
— Она лжет, шеф…
— Почему ты так считаешь?
— Она говорит, что этой ночью не входила в гостиную. Сегодня утром местные инспектора не позволили ей выйти из ее комнаты. Однако же, когда я спросил ее о том, какое пальто было на ее хозяйке, она не колеблясь ответила: «Из морской выдры»… А ведь в шкафах у мадам Наур были шубы из норки и серого каракуля…