Ценою крови, стр. 69
Они провели в вигваме микмаков неделю. Дома она бы еще вылежалась, но здесь было некогда. Солей сама торопила их:
— Индианки через несколько часов уже в работе. А чем я хуже? Чувствую я себя прекрасно. Чем скорее двинемся, тем лучше. Скоро весна. Там, на Мадаваске, дел полно.
Снег уже сошел, река очистилась от льда. Франсуа и Селест сели за весла. Солей с ребенком на руках пристроилась так, чтобы защитить крошку от ветра. Как забавно дочурка морщила мордашку, а глазки еще не могли в одну точку смотреть! Преждевременные роды никак не сказались на ней; Мишлен расцветала с каждым днем, особенно после того, как у Солей все наладилось с молоком.
Вдали послышался шум водопада. Селест, которая видела Ниагару впервые, даже поежилась от грандиозной картины падающих с огромной высоты потоков. Они направились к берегу: здесь придется тащить лодку и груз волоком. И тут лодка наткнулась на подводный камень. Секунда, и все они, включая малышку, оказались в ледяной купели. На счастье, было мелко, и Солей удалось быстро выбраться на берег. Мишлен залилась отчаянным ревом. Франсуа, подавая руку сестре, неожиданно улыбнулся.
— Раз так громко кричит, значит, все в порядке!
Она бросила на него испуганный взгляд: боже, на виске кровь! Селест без сил рухнула наземь, задыхаясь, крикнула:
— Лодка!
Они все повернули головы: лодка быстро удалялась вниз по течению. Франсуа теперь и сам уже заорал:
— Наши вещи!
И вправду, несколько мешков тоже плыли вслед за удаляющейся лодкой. Котелок утонул на месте и сейчас был хорошо виден в прозрачной воде; Селест бросилась за ним.
Слава Богу, и все остальное удалось спасти: на повороте лодка и мешки запутались в прибрежных зарослях.
— Повезло! — заметил Франсуа, возвратившийся к ним в лодке, уже нагруженной промокшими одеялами и шкурами.
Солей стучала зубами от холода, но думала не о себе, а о дочери.
— Надо бы согреться, но как?
— Возвращаемся обратно, — решительно распорядился Франсуа: он уже все продумал. — Там все-таки крыша над головой и огонь разжечь можно. Двигаем!
Впервые они отступили, направились назад. Но другого выхода не оставалось. Солей изо всех сил прижала тельце Мишлен к себе, надеясь согреть ее, но все было тщетно.
Они совсем окоченели, пока добрались до знакомой поляны с вигвамами. Франсуа первым заметил причалившую там чужую лодку.
— Эге! Да мы не одни! Кто-то уже занял наше жилье!
— Надеюсь, они впустят нас! — пробормотала Солей, спрыгивая с Мишлен на берег. — Если я ее не согрею немедленно, она погибнет!
Они вытащили лодку из воды и направились к вигваму. Оттуда вышли его новые обитатели. Двое. Какое-то время все молча смотрели друг на друга. Вдруг Солей испустила крик восторга и бросилась вперед — прямо в раскрытые объятия ее матери. Это были Барби и Эмиль!
59
Оба сильно постарели, причем Эмиль, пожалуй, больше. Как и все беженцы, они были худые и оборванные, но, кажется, в добром здравии.
— Там, в Сен-Анн, нам сказали, что вы неделю как ушли. Мы боялись, что не догоним вас, — рассказывала Барби, когда все они, согревшиеся, поменявшие одежды, сидел вокруг костра. Ребенок был теперь уже на руках у Барби, она никак не могла с ним расстаться. — Это перст божий, что вы назад вернулись!
Никто не стал с этим спорить.
— Ну, расскажите же, что с вами было! — обратилась к родителям Солей.
История была простая. Барби не потребовалось много времени, чтобы поведать ее…
Дождавшись, пока лодка с детьми скрылась из их глаз в водах пролива, Эмиль и Барби двинулись в глубь леса, надеясь встретить других беженцев.
— Или найти место, где я мог бы спокойно умереть, — вставил Эмиль. — Только твоя мать разве даст помереть спокойно?!
— Я знала: если отец помрет, то и мне не выжить, — продолжала Барби, покачивая ребенка. — И мы шли, шли, пока не стемнело. И увидели огонек…
Случайно или волей провидения они наткнулись на небольшой индейский поселок. Большая часть племени уже откочевала подальше от англичан. Остались только старые, малые да больные, не больше дюжины. Они тоже собирались уйти, а пока дожидались, когда срастется нога у одного молодого воина.
— Они нас приняли, — рассказывала Барби, — покормили, дали ночлег. Пуйона там не было, но все они понемножку знахарят. Они делали горячие припарки на папину рану, давали ему какой-то настой — в общем, когда этот молодец встал на ноги, папа тоже… Потом мы кочевали с ними вместе — до самого Сент-Джона. Затем они двинулись дальше в леса, а мы — вверх по реке. Спрашивали у всех встречных о вас. Наконец, в Сен-Анн узнали о вас. И вот благодаря господу мы снова вместе!
— Многие считают, что весной и сюда солдаты придут, — тяжело обронил Эмиль. — Говорят, что только под Квебеком можно надежно укрыться. Не знаю. Но главное: мы нашли вас. Может, и остальные найдутся…
Они замолчали. Было слышно только, как потрескивают головешки в костре. Солей посмотрела на мать: она так счастлива со своей первой внучкой! Улыбнулась. Жизнь снова обрела свою ценность. Это ли не чудо? А значит, можно надеяться и на другие чудеса.
За несколько тысяч миль отсюда, по ту сторону Атлантики, снялся с якоря корабль с грузами, предназначенными для американских колоний Англии. В его трюме находились Пьер и Анри. Несколько недель до Галифакса, потом многие месяцы опасными тропами через полуостров. Но цель была ясна — долина Мадаваски. Если кто-нибудь из их семьи уцелел, они найдут их там. Надо только постараться и не терять надежду.
Даниэль, Венсан, Жак и Андре стояли на берегу залива Фанди. Их корабль бросил якорь не в Аннаполисе, в гавани Сент-Джон: страшный шторм потрепал оснастку, и капитан решился зайти в порт, принадлежащий французам. Это была неслыханная удача. Стояла середина марта, весна еще не наступила, но они были счастливы. У Андре остались кое-какие деньги, так что можно экипироваться и подкормиться. А потом — вперед, на Мадаваску! Даниэль была уверена: она найдет своих. И у нее есть Андре!
Заплакал ребенок. Мадлен оторвала голову от подушки. Не хотелось вылезать из теплой постели, но ничего не поделаешь. Оказывается, он разметался во сне, а потом замерз. Она проверила, как Марк; мальчик спал, все в порядке. Взяла замерзшего малыша к себе; согревшись, он быстро уснул. Но у Мадлен сон пропал. Она лежала, глядя в темноту; в уголках глаз копились слезы, вот и потекли по щекам.
Да, верно: летом на Сен-Жане совсем неплохо: красный песок побережья, буйная поросль травы, кленовые рощи. Но зимой — такой холод! А тут еще этот поток беженцев — даже рыбы мало стало, не говоря уже о прочем. Не раз ей приходилось отдавать свою порцию детям, и все равно они глядят на нее голодными глазами, а Марк все чаще говорит ей одно и то же: "Есть хочется, мам!"
"Нет, не надо было нам сюда приходить, — думала она с какой-то безнадежной печалью. — Но Луи не виноват, он хотел как лучше. Хорошо хоть, что из Гран-Пре вовремя выбрались. И все-таки здесь нам долго не прожить. Конечно, скоро весна, Луи будет рыбачить, хотя это дело он любит меньше, чем копаться в земле. Наловит, на еду хватит, но ведь одной рыбой сыт не будешь, да и не только еда нужна. А здесь ничего не продать, не купить — все нищие…"
— Мадлен? Ты спишь?
Она виновато шевельнулась, не хотелось, чтобы Луи видел, что она плачет. Но он уже повернулся к ней, прикоснулся губами к ее мокрой щеке. Он не спрашивал ее, что случилось. Только мягко проговорил:
— Лед уже тает, скоро гавань откроется. Я говорил с Мишелем Дюперром насчет его лодки.
Мадлен дернулась.
— У нас нет денег, чтобы ее купить!
— Да нет, речь идет о том, чтобы он нас с собой захватил. Он отсюда уезжает. Мы тоже.