Ценою крови, стр. 50
— Ты что?
— Ребенок! — ответила Солей. — Он живой! Все хорошо! — И она заплакала от счастья. Да, да, это было настоящее счастье!
43
Жители Акадии, которые предпочли укрыться от англичан в лесах, оказались в отчаянном положении: октябрь и ноябрь не те месяцы, когда там можно найти кров и пропитание. Но и тем, кто сдался, было не лучше; они тоже страдали от голода и холода. Установленный их надсмотрщиками рацион — фунт муки, полфунта хлеба в день и фунт мяса в неделю — был едва достаточен, чтобы не умереть с голоду. Но и этот мизер не всегда доставался несчастным: судов не хватало, шторм задерживал отплытие, и порой все запасы акадийцы съедали еще на берегу, а на само путешествие уже ничего не оставалось.
Многие умирали — особенно старики и дети. Те, кто добирался до предназначенных им мест поселения, тоже вряд ли могли считать себя счастливчиками: там их никто не ждал; граждане Бостона или Нью-Йорка воспринимали прибытие чужаков как какое-то нашествие: чужой язык, враждебная религия — все это вызывало отрицание, ненависть либо презрение. Трагедия, впрочем, только начиналась.
Обходя пепелище, которое некогда было городком и носило звучное название Бобассен, трое беглецов еще дважды едва не натыкались на солдат. Вокруг — сожженные дома, почерневшие от гари поля, трупы животных…
— За что они нас так ненавидят? — не выдержала однажды Солей.
— Из-за земли все. На нашу землю зарились. Ну, теперь своего и добились. Нет, надо было драться, драться с ними…
— Ну ты-то, по-моему, так и делал! — Солей уже давно догадывалась, но высказала свою догадку брату в первый раз.
Франсуа помедлил — откуда сестра это знает? — но потом решительно кивнул:
— Да. Антуан… — он замолчал: как тяжело произносить это имя! — Антуан считал, что это правильно. Мы не верили, как отец, что англичане нас оставят в покое. Ну, а что это дало? Надо было вместе, всем, тогда, глядишь, и победили бы…
Селест поплотнее запахнулась в свое одеяло:
— Может, если бы все подписали эту их присягу, то ничего не было бы…
Франсуа отрицательно покачал головой:
— Под конец многие уже соглашались, даже без наших оговорок. Но полковник Лоуренс сказал: поздно…
Они вновь двинулись в путь. Насколько все было непохоже на ее путешествие с Реми! Беременная, она теперь быстро уставала. Одеяла и мокасины, которыми они разжились, конечно, здорово их выручили, но все равно не защищали от холода. С едой было совсем плохо: запруды, некогда полные рыбы, были разорены, вода из них спущена; стрелять было нельзя, и ту живность, которую Франсуа удавалось подстрелить из лука, приходилось есть почти сырой: запах дыма от костра мог привлечь внимание английских патрулей.
Дважды они натыкались на погреба, оставшиеся целыми и невредимыми рядом с сожженными домами и сараями. Там они находили овощи — капусту, моряк, репу, турнепс; часть съедали сразу, часть брали с собой впрок.
Когда они достигли одной из излучин Малого Кодьяка, Франсуа задумчиво произнес:
— Река уходит здесь на север, потом, наверное, опять на юг повернет. Может быть, напрямик двинем, срежем немного?
Он боялся, что вот-вот начнется настоящий снегопад, а к тому времени им бы следовало найти себе постоянное прибежище.
— Я только эту дорогу знаю, — устало возразила Солей. — Если бы был путь короче, наверное, Реми им бы меня и повел тогда…
Франсуа помолчал, потом согласился:
— Ладно. Наверное, лучше держаться русла, куда-нибудь да выведет…
Ночью пошел сильный снег. Они проснулись на рассвете от холода; вдобавок было еще и сыро. Сердце Франсуа дрогнуло, когда он посмотрел на Селест: губы синие, пальцы едва сгибаются…
— Идем до полудня, — объявил он свое решение. — Потом разыскиваем первую попавшуюся берлогу и устраиваемся. От англичан уже оторвались, думаю. Потом попробую подстрелить оленя. И настоящую еду приготовим.
Он надеялся больше не на то, что англичан в округе уже нет, а на то, что в такую погоду они вряд ли носы из домов высунут. Им повезло: через несколько часов пути, в полдень — хотя трудно сказать, был ли это полдень: небо было монотонно-серым — они наткнулись на деревянную дверь в склоне невысокого холма, рядом с торчащей печной трубой. Это было все, что осталось от сожженной хижины. Дверь вела в погреб. Франсуа распахнул ее, заглянул внутрь. Оттуда повеяло могильным холодом, но Франсуа обернулся к спутницам, радостно улыбаясь:
— Кто-то здесь был недавно, костер жгли и даже дрова оставили! Попробую разжечь, если не очень сырые, а вы посмотрите по углам: может, еще что-нибудь отыщется.
И действительно отыскалось: мешок с горохом, небольшой котелок. Не много, но и то хорошо…
Дрова отсырели, конечно, но Франсуа удалось их разжечь. Через час было уже достаточно тепло, чтобы снять с себя одеяла; их развесили, чтобы просушить. В котелке кипел горох: ему долго еще развариваться, но это будет настоящий обед. Франсуа отправился на охоту. Через несколько часов он вернулся; на лице его была широкая улыбка — напоминание о прежнем Франсуа. Он сбросил на пол здоровый кусок оленьей туши.
— Отрежьте, и в котелок! — скомандовал он.
Запах мясного бульона вскоре заполнил все помещение. Устоять перед искушением было трудно: не дожидаясь, пока мясо и горох разварятся, они по очереди отведали необычайно вкусного бульона.
Вечером был настоящий ужин, а ночью настоящий сон — на сытый желудок, в тепле. Они по очереди вставали подбросить дров в огонь и помешать в котелке. Солей приснился Реми: он был наполовину в тени, но было видно, что улыбался. И говорил ей: "Не переживай, любимая. Я скоро приду".
Она проснулась с улыбкой и опять почувствовала, как в животе шевельнулся их ребенок. Наверное, правда, стоит жить, стоит бороться…
Даниэль и Венсан, крепко держа друг друга за руки, спустились со сходней на причал Бостонского борта. Вид у них был — кожа да кости, да еще и перепуганные насмерть.
Что же с ними теперь будет?
Отовсюду им кричат что-то непонятное на английском языке. Но вот и французская речь, хотя и с акцентом:
— Слушайте! Внимание! Стройся в одну шеренгу, вот здесь! Ваши хозяева сейчас будут вас выбирать! Денежки свои вы все припрятали, теперь у вас ни гроша, придется отрабатывать — за еду и жилище. И учтите: без пропуска вы не имеете права выходить из их владений. Вы должны быть послушными, старательными и соблюдать чистоту. Побыстрее выучите английский. Ваша католическая ересь здесь запрещена. Всякий ваш священник, который осмелится здесь объявиться, будет предан смертной казни. Сообщников ждет суровое наказание.
Венсан, ничего не понимая, округлившимися глазами смотрел на все вокруг. Сколько кораблей! А дома какие! А людей-то — так и кишат!
"Они не заберут его от меня!" — повторяла и повторяла про себя Даниэль, но сердце билось все сильнее: а вдруг? Если их разлучат, как она его потом разыщет? Как вернет к своим?
— Ты! — прозвучал резкий женский голос. — Как тебя зовут?
В ужасе, ничего не понимая, Даниэль недоуменно уставилась на спрашивающую.
— Имя как? — женщина лет тридцати пяти, по виду вполне благополучная, повысила голос, как будто это могло помочь.
— Она спрашивает твое имя, — пришел кто-то сзади на помощь Даниэль.
Она оглянулась: парень лет двадцати, исхудавший, но симпатичный, наверное, с другого судна, тоже их, акадиец. Он ободряюще улыбнулся ей, и Даниэль сумела выговорить:
— Даниэль Сир, мадам!
Англичанка скривила губы.
— У нас так не обращаются. Будешь называть меня миссис Монро.
Парень перевел ей.
— Миссис Монро, — повторила Даниэль, с трудом выговаривая незнакомое имя.
— Что, ее правда зовут Даниэль? — осведомилась женщина у переводчика. — Это же мужское имя! Я тебя буду звать Мартой. Мне нужна служанка. У тебя будет, где спать и что поесть. Пошли!