Откровения (ЛП), стр. 55
Селим бесстрастно посмотрел вниз, а потом развернулся и пошел к Эцио.
— Ты должно быть ассассин Эцио Аудиторе?
Эцио кивнул.
— Я Селим, отец Сулеймана. Он хорошо отзывался о тебе.
— Он славный юноша, Ekselanslari [57], мудрый не по годам.
Но равнодушию Селима пришел конец. Приветливость слетела с него, глаза сузились, а лицо потемнело. Эцио ощутил жестокость, исходящую от этого человека, который наконец-то добился желаемого.
— Давай внесем ясность, — приблизившись к Эцио почти вплотную, сказал Селим. — Если бы он не просил за тебя, я бы убил тебя на месте. Нам не нужны здесь чужеземцы. Уезжайте отсюда и не возвращайтесь.
Эцио не удалось сдержать ярость, поднявшуюся в нем при этом оскорблении. От Селима не скрылось, как ассассин сжал кулаки. Но жизнь Эцио спасла София, положившая ему на плечо руку.
— Эцио, — прошептала она. — Пойдем. Это не твой бой.
Селим снова посмотрел на него с вызовом, а потом повернулся и пошел к своим людям.
Спустя несколько минут они уже были в седлах и вскоре отправились в сторону Константинополя. Эцио и София остались рядом с погибшими и толпой перепуганных жителей.
— Да, это не мой бой, — согласился Эцио. — Но где заканчивается один и начинается другой?
ГЛАВА 73
Год и месяц спустя Эцио снова стоял у подножия крепости Масиафа.
С тех пор как он в последний раз был здесь, произошло многое. Турки захватили регион, поэтому замок опустел. Одинокий орел парил в небе, но людей не было видно. Замок стоял одинокий и молчаливый, храня свои секреты.
Ассассин двинулся по длинной крутой тропинке, что вела по склону к воротам. Пройдя немного, он остановился и обернулся к спутнице, которая немного отстала, переводя дыхание. Эцио подождал ее в тени старого, искривленного тамаринда.
— Такой крутой подъем! — выдохнула София, догоняя его.
Эцио улыбнулся.
— Представь, если бы ты была солдатом в полном снаряжении и с тяжелым оружием…
— Это утомительно. Но веселее, чем сидеть в книжной лавке. Надеюсь, Азиза хорошо там справляется.
— Не волнуйся. Держи, — он протянул ей флягу с водой.
Она с благодарностью попила, а потом спросила:
— Как долго крепость пустует?
— Сюда приходили тамплиеры и пытались открыть ее секреты, но им это не удалось. И им не удалось собрать ключи, которые помогли бы им найти искомое. А теперь…
Они немного помолчали, София обозревала окрестности.
— Здесь так красиво, — наконец сказала она. — И здесь появилось твое Братство?
Эцио вздохнул.
— Орден возник сотни лет назад, а тут он возродился.
— И возродил его тот, кого ты как-то упоминал — Альтаир?
Эцио кивнул.
— Альтаир ибн Ла'Ахад. Он сделал нас сильными и отпустил нас, — он помолчал. — Он считал безумием оборонять такой замок. Масиаф стал символом высокомерия, и маяком для всех наших врагов. В конце концов, он понял, что лучший способ служить справедливости — жить простой жизнью. Защищать людей, не ставя себя выше их, а живя бок о бок с ними.
София кивнула и тихо сказала:
— А эти ваши зловещие капюшоны тоже придумал Альтаир?
Эцио рассмеялся.
— Ты упомянул Кредо, — продолжила София. — Что это?
Эцио задумался.
— Альтаир провел великое… исследование в последние годы своей жизни, оставив определенный кодекс, систему правил, которые составил сам. Я наизусть помню отрывок из его работ. Прочитать тебе?
— Прошу.
— Альтаир писал:
Любое изречение, произносимое достаточно долго и громко, со временем становится истиной. При условии, конечно, что тебе удастся пережить оппонентов и заткнуть рот несогласным. Но если это удается, и все возражающие устранены, то навязанное становится по определению единственно верным. Будет ли это истиной в объективном значении? Нет. Но как же достичь объективной точки зрения вообще? Ответ — никак. Это, в буквальном смысле, физически невозможно. Слишком много переменных, слишком много неизвестных факторов и взаимных связей нужно учесть. Сократ понимал это. Он говорил о асимптотическом подходе к истине. Линия никогда не пересечется с кривой, они будут лишь бесконечно приближаться друг к другу на бесконечно малое расстояние. Но бесконечная борьба следует из самого определения асимптоты. Мы можем, конечно, попытаться приблизиться к откровению еще чуть-чуть, затем еще. Но мы никогда не достигнем цели. Никогда… Так я понял, что, пока Тамплиеры существуют, они будут пытаться изменить и подчинить себе окружающий мир. Они осознают, что абсолютной истины не существует, или, если она все же есть, то мы совершенно не способны ее увидеть. Поэтому вместо нее они предлагают свою собственную версию. Это и есть основной принцип их так называемого «Нового мирового порядка»: изменить мир в соответствии со своими представлениями. Дело не в людях и не в артефактах — это всего лишь инструменты. Все дело в идеях. Это очень умно с их стороны — ведь как можно воевать против идей? Идея — это идеальное оружие. У нее нет физического воплощения, однако она может изменять мир разными путями, в том числе и с помощью насилия. При этом веру невозможно уничтожить: даже если убить всех ее приверженцев и сжечь все религиозные тексты, в лучшем случае это даст только передышку. Когда-нибудь кто-нибудь откроет веру заново. Возродит ее. И я полагаю, что даже мы, Ассассины, всего лишь в очередной раз открыли Порядок, который старше самого Старца. Все знания — химера. Все со временем повторяется. Бесконечно. Безостановочно. И возникает вопрос: а есть ли надежда? Я отвечу так: мы должны достичь такого состояния, чтобы этот вопрос был неактуален. Борьба сама асимптотична. Чем ближе она к завершению, тем меньше вероятность, что она закончится. Лучшее, на что мы можем рассчитывать, немного сгладить последствия этой борьбы. Временно обеспечить стабильность и мир. Пойми, Читатель, мир всегда будет лишь временным явлением. Пока мы продолжаем восстанавливать утраченное, мы будем сомневаться и изменяться. Те, кто восстают против статуса кво, иногда делают это лишь потому, что не способны на большее — доказывать свою правоту в самой природе человека. Война лишь один из способов достижения этой цели. Думаю, многие до сих пор не понимают смысла Кредо. Но таков процесс. Задаваться вопросами. Разочаровываться. Учиться. И, наконец, понять. И обрести мир.
Эцио замолчал на мгновение, а потом вздохнул:
— Есть ли в этом смысл?
— Спасибо. Да, он есть, — София глядела на него, а Эцио задумавшись, смотрел на крепость. — Ты жалеешь о своем решении? О том, что всю жизнь прожил ассассином?
Он вздохнул.
— Я не помню, чтобы делал выбор. Это жизнь решила за меня.
— Ясно, — отозвалась женщина, опустив взгляд.
— Тридцать лет я жил ради памяти моего отца и братьев, защищал тех, кто страдал от несправедливости. Я не жалею о тех годах, но теперь… — Он глубоко вздохнул, будто с его души свалился огромный камень, и перевел взгляд с замка на парящего орла. — Теперь пришло время жить для себя, и отпустить их. Отпустить все.
София взяла его за руку.
— Тогда отпусти, Эцио. Отпусти. И живи дальше.
ГЛАВА 74
День близился к концу, когда они добрались до ворот крепости. Они были открыты. Вьющиеся растения опутывали арку и подъемник. Они прошли во внутренний двор, где повсюду виднелись следы поспешного отъезда. Возле огромного засохшего дерева стоял брошенный полупустой фургон с провиантом, а под деревом располагалась сломанная каменная скамья.
Эцио с факелом осторожно пошел вниз по лестнице, в недра замка. Свет от факела освещал мрачные коридоры, по которым они шли. Наконец, они добрались до огромной двери из гладкого зеленого камня, на которой полукругом на уровне плеч располагались пять отверстий.
Эцио скинул с плеча сумку и достал ключи.
— Вот и конец пути, — взвесив в руке ключ, сказал он больше себе, чем Софии.
57
Блистательный (тур.)