Красный свет, стр. 25

Направляясь к старшей сестре, Стив не заметил табличку «Директор» на первой двери по коридору налево.

Как и другие, она была открыта. В кабинете работал лысый мужчина в одной рубашке, и лейтенант бросил ему тоном хорошего знакомого:

— Можно ненадолго занять конференц-зал?

Директор узнал его по голосу и, не оборачиваясь, молча кивнул. В конференц-зал вела следующая дверь.

Там царил золотистый полумрак: сквозь деревянные рейки опущенных жалюзи проникали лишь тонкие лучики света. На стенах пастельного тона висели фотографии почтенных пожилых мужчин, вероятно основателей больницы. В центре комнаты, окруженный десятью креслами со светлой кожаной обивкой, стоял длинный стол с такой отполированной поверхностью, что в нее можно было глядеться, как в зеркало. Дверь в коридор, по которому время от времени проходили сестра или больной, тоже была распахнута.

Лейтенант сел в конце стола, спиной к окну, вытащил из кармана блокнот, раскрыл его на чистой странице и нажал стержень шариковой ручки.

— Садитесь.

В холле он лишь мельком взглянул на Стива и ограничился тем, что знаком велел следовать за ним. Сейчас тоже не проявил к нему особого интереса: что-то записал мелким почерком наверху страницы, взглянул на наручные часы и сделал отметку в блокноте, словно ему было очень важно знать, когда начался допрос.

Это был человек лет сорока, атлетического сложения, с некоторой склонностью к полноте. Сняв и положив на стол кепи с твердым козырьком, он показался Стиву моложе и не столь внушительным из-за коротко подстриженных рыжеватых волос, вьющихся, как шерсть ягненка.

— Ваша фамилия Хоген, не так ли?

— Да, Стивен Уолтер Хоген. Обычно меня зовут Стив.

— Место рождения?

— Гровтон, штат Вермонт. Отец был коммивояжер, продавал химические товары.

Непонятно, для чего он это добавил. Может быть, потому, что всякий раз, когда он говорил, что родина его — Вермонт, люди перешептывались: «Значит, из фермеров» [2] .

Нет, отец у него не фермер, а дед был даже помощником губернатора. Вот у Ненси отец действительно канзасский фермер и потомок ирландских иммигрантов.

— Местожительство? — бесстрастно продолжал лейтенант, склонившись над блокнотом.

— Скоттвилл, Лонг-Айленд.

Окно было раскрыто, и в зал, где они занимали лишь ничтожную часть монументального стола, восемь кресел вокруг которого оставались свободны, все-таки проникал воздух. Его освежающая струя смягчала жару, но Стив предпочел бы закрыть дверь — хождение взад и вперед по коридору отвлекало его. Впрочем, не ему сейчас предлагать это.

— Возраст?

— Тридцать два. В декабре будет тридцать три.

— Род занятий?

— Сотрудник бюро «Международный туризм» на Медисон-авеню.

— Давно работаете там?

— Двенадцать лет.

— Значит, поступили туда девятнадцати лет?

— Да. Сразу после двух курсов колледжа.

— Полагаю, вы уверены, что ранена именно ваша жена? Видели ее?

— Нет, меня не впустили. Тем не менее я убежден, что это она.

— По описанию в газете ее внешности и одежды?

— И по месту, где это произошло.

— Вы были там?

На этот раз лейтенант поднял голову, но его взгляд, как бы случайно обращенный на Стива, остался равнодушным. И все же Стив покраснел, заколебался, проглотил слюну и наконец выдавил:

— Дело в том, что возле бара я ненадолго выходил из машины и…

Его прервали жестом.

— Думаю, нам лучше начать сначала. Сколько лет вы женаты?

— Одиннадцать.

— Возраст жены?

— Тридцать четыре года.

— Тоже работает?

— В фирме «Шварц и Тейлор», Пятая авеню, шестьсот двадцать пять.

Стив старался отвечать точно, постепенно отказываясь от мысли, что все эти вопросы не имеют значения.

Лейтенант ненамного старше его. На пальце у него обручальное кольцо, дети тоже, наверно, есть. Насколько Стив может судить, заработок у них приблизительно одинаковый, тип дома и семейного уклада тот же самый.

Почему же Стив в его присутствии чувствует себя таким скованным? За истекшие несколько минут в нем проснулась робость, которую он в школьные годы испытывал перед учителями, а теперь испытывает перед своим хозяином и от которой не может отделаться в отношении м-ра Шварца.

— Дети есть?

— Двое — мальчик и девочка.

Следующего вопроса Стив не стал дожидаться.

— Дочке десять, сыну восемь. Оба провели лето в Мэне, в лагере Уолла-Уолла у мистера и миссис Кин.

Вчера вечером мы поехали за ними.

Он был бы благодарен за улыбку, за любой одобрительный жест. Однако лейтенант только записывал, и Стив, не зная, что он пишет, тщетно пытался разобрать через стол перевернутые буквы. Этот человек не угрожал, не был ни угрюм, ни груб. Он, вероятно, тоже устал: всю ночь патрулировал, ни на минуту не прилег. Но он хоть принял ванну и побрился!

— В котором часу вы выехали из Нью-Йорка?

— В пять с минутами, самое позднее, в пять двадцать.

— Заехали за женой к ней на службу?

— Нет, мы, как обычно, встретились в баре на Сорок пятой улице.

— Что вы пили?

— Стакан мартини. Потом заехали домой поесть и взять вещи.

— Еще что-нибудь пили?

— Нет.

Врать Стив побаивался. Чтобы успокоиться, он напомнил себе, что дает показание не под присягой. Он не понимал, почему его так дотошно допрашивают: он же находился здесь лишь для опознания жены, на которую совершено покушение.

Он пришел в еще большее смятение, увидев за дверным проемом старика в коляске: тот смотрел на Стива, и на его парализованном лице с отвислой губой было такое выражение, словно он втихомолку посмеивается.

А вот лейтенант не обратил на это внимания.

— Вы, конечно, захватили одежду дня на два? Вы это подразумевали под словом «вещи»?

— Да.

Разговор только начался, и первый же с виду простой вопрос ошарашил Стива.

— В котором часу вы покинули Лонг-Айленд?

— Часов в семь, половине восьмого. Вначале из-за пробок ехать пришлось медленно.

— Какие отношения у вас с женой?

— Отличные.

Он не посмел сказать: «Мы любим друг друга», — его ответы заносятся в блокнот. Тем не менее это сущая правда.