Кот, стр. 13

Буэн накинул на пижаму шерстяной халат, сунул босые ноги в шлепанцы и спустился. Он искал всюду; из-за высокой температуры у него болела голова, когда он нагибался, чтобы заглянуть под стул или кровать.

Время от времени он тихонько посвистывал — кот привык прибегать на свист, — а то принимался звать ласковым голосом, в котором сквозила тревога:

— Жозеф… Жозеф…

Потом он натянул сапоги, накинул поверх халата старую кожаную куртку — первое, что подвернулось под руку на вешалке. Вид у него стал, как у пугала, но ему было все равно.

— Эмиль! — кричала жена с верхней площадки лестницы. — Не выходи! Простудишься!

Тем не менее он прошел весь тупик, в потемках, по хрустящему снегу, несколько раз чуть не поскользнулся и не грохнулся на тротуар. Из освещенного окна второго по счету дома за ним следил какой-то ребенок, прижав лицо к стеклу так, что нос расплющился; потом малыш обернулся и позвал мать, видневшуюся сквозь отворенную дверь кухни.

Вырядился так, что дети пугаются! Буэн дошел до улицы Санте. Когда кота выпускали погулять одного, он никогда не переступал невидимой границы, отделявшей улицу от тупика.

— Жозеф!

Ему хотелось заплакать. Он никогда бы не подумал, что исчезновение кота может настолько разволновать его и расстроить.

На улице жили две собаки — коричневая такса, принадлежавшая одинокой даме, и шпиц, которого всегда водила на поводке девочка лет двенадцати-тринадцати. До сих пор у Жозефа не бывало с ними конфликтов. При встрече с собаками кот презрительно смотрел в сторону, а если требовалось, сходил с тротуара, уступая им дорогу.

Дверь Буэн оставил незапертой. Он толкнул ее, стащил с себя кожаную куртку и сапоги, поднялся в спальню и уже ложился в постель, как вдруг взгляд его стал жестким, лицо застыло: он вспомнил о подвале и пошел туда.

Маргарита, явно волнуясь, спустилась за ним по пятам на первый этаж.

— Ты за дровами? — спросил он.

— Надо бы затопить.

Он еще не обвинял ее, но у него уже зародились подозрения. В подвале он включил подслеповатую лампочку под потолком и начал шарить между старых ящиков, бутылок и дров.

— Жозеф!

Он нашел кота в самой глубине, у сырой стены, за кучей хвороста. Зверек закоченел, открытые глаза были неподвижны, туловище скрючено. Он казался гораздо более тощим, чем при жизни. На мордочке застыла пена, на утоптанном земляном полу виднелась зеленоватая рвота. Эмиль взял его на руки, безуспешно попытался закрыть ему глаза. От прикосновения к почти ледяному тельцу по спине у него пробежал странный холодок.

Буэн не был вспыльчив. Изредка ему приходилось драться, чаще в кафе, как-то раз — на стройке, и он никогда не терял при этом головы. Однако в тот день лицо его стало злым. Держа на руках кота, он озирался по сторонам с таким видом, словно что-то искал. И действительно, нашел.

В переулке было много крыс. Иногда из окон второго этажа было видно, как они рыщут ночью вокруг мусорных бачков, и Маргарита ужасно их боялась.

— Как тебе кажется, у нас в подвале есть крысы?

— Возможно.

— Если я узнаю наверняка, что у нас крысы, у меня не хватит духу спуститься в подвал.

Он купил препарат, содержащий мышьяк, — им торгуют во всех москательных лавках. Иногда по вечерам он смачивал этим снадобьем куски хлеба и раскладывал их в углу подвала. За все время он только раз обнаружил труп крысы — правда, огромной, чуть не с Жозефа. Вероятно, другие уходили умирать куда-нибудь подальше.

Металлическая бутылка с крысиным ядом стояла на грубо сколоченной этажерке, куда совали всякую рухлядь, не имевшую своего места.

Буэн положил кота, чиркнул спичкой и увидел круглый след, оставшийся на пыльном дереве от донышка. Рядом был другой такой же след. Он снова взял мертвого кота и пошел наверх, медленно, так медленно и тяжело, что Маргарита, оставшаяся на первом этаже, почувствовала, должно быть, некую угрозу.

Сперва она хотела спастись бегством на второй этаж, но Эмиль преградил ей путь, и она бросилась в гостиную. Попыталась запереться на ключ, тогда он выбросил ногу вперед, толкнул дверь, все так же медленно надвигаясь на жену, левой рукой сгреб ее за волосы, а правой поднес труп Жозефа к ее испуганному лицу:

— Смотри, мерзавка! Смотри хорошенько! Ее била дрожь, глаза вылезли из орбит, она пронзительно закричала, зовя на помощь. Она не владела собой, вид у нее был совершенно безумный:

— Эмиль! Эмиль! Умоляю, возьми себя в руки! Мне страшно…

Он все тыкал мохнатым зверьком ей в лицо, пока она не упала на пол — сперва на колени, затем ничком, словно потеряв сознание.

— Я же прекрасно вижу: ты ломаешь комедию. Все, что ты делаешь, — комедия, все пакость! Взять бы ту отраву да и влить насильно тебе в глотку!

Эмиль тяжело дышал. У него кружилась голова. Должно быть, он побагровел и был страшен. Маргарита не шевелилась. Чтоб дать выход напряжению, он одним махом смел с рояля все безделушки и фотографии.

Потом, не глядя больше на жену и по-прежнему держа кота на руках, поднялся по лестнице и тихонько положил его на комод.

У него наверняка поднялась температура. Голова кружилась. Он лег, выключил свет и замер с открытыми глазами.

Сперва в доме все стихло. Так длилось с четверть часа. Потом послышались неясные шорохи, поскребывание, осторожно приоткрылась одна дверь, другая. Маргарита прошла через столовую, направляясь на кухню: видимо, ей понадобился добрый глоток ее хваленого укрепляющего. Позднее он обнаружил возле раковины стакан.

Она медлила не меньше часа — боялась подняться наверх, потом постояла за дверью, прислушиваясь. Наконец вошла в спальню, поколебалась и прилегла, не раздеваясь, на свою кровать.

Оба они так и не заснули. Эмиль дышал с трудом. Несколько раз погружался в дрему, но его будили кошмары, которые он потом тщетно пытался припомнить.

В шесть утра Буэн окончательно проснулся, хотя и с больной головой, и чуть было не остался лежать в постели. Он сильно пропотел: пижама и подушка были мокры. Жена спала. Ей оказалось не под силу караулить до утра; она скрючилась на кровати, так же как кот в подвале.