Игроки из Гран-Кафе, стр. 1
Жорж Сименон
«Игроки из Гран-Кафе»
1
Это началось зимой. С наступлением вечера Мегрэ не знал, чем заняться. Целый месяц он развлекался, крутя ручки своего радиоприемника, оставляя его только на полчаса, чтобы пролистать три газеты.
Затем он покидал столовую, ставшую его постоянным местом обитания, и отправлялся с небольшой инспекцией на кухню.
— Все еще возишься? — спрашивал он у своей жены. — Еще не закончила?
Так он слонялся, не понимая, как это женщины могут целый день торчать на кухне, пока госпожа Мегрэ однажды не заявила:
— Ты не знаешь, куда себя деть. Почему бы тебе не пойти поиграть в карты в «Гран-Кафе»?
Мегрэ долго противился, несколько недель, кажется даже месяцев. Конечно, он уже познакомился со всеми в Мён-сюр-Луар, в котором поселился, уйдя на покой. Он не стыдился, что получал пенсию, копался в саду и что-то мастерил в летнем домике на берегу реки. Ему случалось заходить в «Гран-Кафе» возле моста, самое современное заведение Мена, и выпивать там бокал пива или, при случае, аперитив с водой.
И все-таки это было для него своего рода поражением — день, когда, поддавшись настояниям госпожи Мегрэ, он наконец уселся за стол с расчерченной скатертью, где играли в манилью, и спросил, словно новичок:
— На что играем?
— На выпивку, как обычно… Но уж вам-то не придется слишком часто вынимать свой кошелек…
Он решил сыграть один раз, на пробу. Но на другой день за ним прислали мальчишку передать, что его ждут.
Понемногу он усвоил специфический жаргон своих партнеров, вошел в их тесный кружок и стал, в сущности, одним из «этих из „Гран-Кафе“, которым Анжель приносила выпивку не спрашивая; и он так же, как и остальные, когда выигрывал, восклицал:
— Ну что, Анжель!.. Опять ни одной «кругляшки»?..
Ты их ешь, что ли?
Это стало привычкой, и было уже непонятно, нравится ему это или нет. Зимой, когда дороги покрывались грязью, Мегрэ, чтобы дойти до моста, охотно надевал покрытые лаком сабо, а во время сбора винограда и весь последующий месяц им подавали молодое белое вино прямо в маленьких бутылках.
В декабре и январе, а иногда и в феврале тянули грог или подогретое вино, весной — анисовый аперитив, который летом сменялся местными прохладными винами.
— Тридцать шесть…
— Если ты говоришь — тридцать шесть, то у тебя все сорок… Я говорю — мизер…
— Сорок один…
— На что?
Трое остальных игроков были с ним на «ты», называя по имени или чаще по его профессии.
— Под тебя, мясник!
Мясник приходил сюда прямо в рабочей одежде, иногда даже в запачканном кровью фартуке. Он проигрывал чаще, чем другие, бранился, потому что делал ошибки, но платил без разговоров; он был счастлив уже тем, что находился здесь, в этом храме, в этом обществе, составлявшем сливки Мёнсюр-Луар, где, как ему казалось, его охотно принимали.
Иногда за ним приходил сынишка, потому что в его лавку, расположенную как раз напротив «Гран-Кафе», из ИГРОКИ ИЗ «ГРАН-КАФЕ», которого даже виднелись ее окрашенные в красный цвет решетки, заходил какой-нибудь клиент; тогда он передавал одному из сидящих за столом свои карты, чем остальные обычно пользовались, чтобы приписать ему очки или сыграть с ним какую-нибудь иную шутку.
— Тебе, Ситроен!..
Так называли владельца гаража, игравшего серьезно и всегда выигрывавшего, но беспощадного к ошибкам партнеров.
Третьим из тех, кого можно было назвать завсегдатаем, считался Мегрэ; все называли его комиссаром и не отваживались на слишком грубые шуточки.
Четвертый же игрок менялся. Когда не было мэра, исполнявшего также обязанности ветеринара, и если случайно не заглядывал кузнец, звали Урбена, хозяина «Гран-Кафе».
Без пяти минут пять все уже знали, что мясник стоит на пороге своей лавки, ожидая только сигнала. Примерно тогда же приходил Мегрэ, посасывая свою трубку и глубоко засунув руки в карманы.
Напротив «Гран-Кафе» было другое кафе, «Коммерс», поменьше и потемнее, — второсортное заведение, о котором и говорить не стоило.
— Найди-ка своего отца, малыш… Передай ему, что его ждут…
И сынишка кузнеца, владельца гаража или ветеринара мгновенно бросал своих товарищей и мчался к дверям своего дома, крича:
— Папа!.. Тебя ждут «эти из „Гран-Кафе“…
— Уже иду…
Говорили и о политике, но только по окончании игры, если удавалось побыстрее закончить партию, а если выигрывал мясник, его называли «фашист».
О женщинах почти не говорили, потому что их здесь было всего две. Одна из них, жена хозяина, госпожа Урбен, бледная и унылая, как гриб-поганка, всегда беспокоилась о собственном кишечнике, пила кучу таблеток и рассказывала всем и каждому о своих болезнях, что не добавляло ей привлекательности.
Еще была Анжель, служанка лет двадцати.
— Лакомый кусочек, — заявил как-то Мегрэ владелец гаража. — Но Урбен за ней присматривает…
— А! Вы хотите сказать, что он…
— Тс-с!..
Было ли это правдой? Или нет? Мегрэ не обращал на нее внимания и не доверял мнению владельца гаража, считая, что Анжель — просто симпатичная девчушка с нервной походкой и тревожным взглядом. А остальные наверняка мечтали о том, что скрывалось за ее корсажем.
Во время игры в кафе заходили люди, выпивали стаканчик, усаживались ненадолго позади игроков, качали головой, одобряя или не одобряя сдачу карт, но разумеется, их мнение ничего не значило.
«Этими из „Гран-Кафе“ были четыре игрока в манилью, и именно для них в четыре тридцать вытирали стол и каждые две недели покупали новую колоду с золотыми уголками, потому что Мегрэ однажды заметил, что карты липкие.
И кто бы мог подумать, что здесь, в этом кружке, воплощающем все самое мирное во французской провинции, Мегрэ окажется вовлеченным в драматические события и впервые в жизни ему придется наблюдать случившееся не со стороны, как следователю-профессионалу, а принять в нем самое непосредственное участие.
И представьте себе, каково было ему, бывшему комиссару уголовной полиции, когда по всему городу разнеслась ужасная новость:
— Один из «этих из „Гран-Кафе“ — убийца!..
Это случилось в апреле, когда играть садились до захода солнца, и на улице было еще светло, а заканчивали в сумерках.
Было начало месяца. Мясник как раз накануне отправился в Вандею и вернулся в тот же день. Раз в месяц он ездил куда-то под Люсон. Он как-то объяснял, — но Мегрэ не особо интересовался этими мясницкими секретами, — что арендовал в Вандее заболоченные луга и откармливал там купленных по дешевке тощих коров…
Он вышел из своего грузовичка, так как ездил всегда только на нем, одетый, как и в каждую свою поездку, в охотничью куртку, гетры из коричневой кожи и вельветовые бриджи, на которые при случае ничто не мешало ему набросить свою рабочую блузу.
Это потом пытались вспоминать мельчайшие детали случившегося, а в тот момент об этом не думали — любовались прекрасным вечером и закатом над берегами Луары.
Мегрэ запомнилось, что он тогда подумал: «Странно, почему он не зашел к себе?..»
А ведь мясная лавка была расположена настолько близко от «Гран-Кафе», что из его окон можно было рассмотреть ее мраморные прилавки, но мясник не зашел туда даже на минутку.
В это время Анжель как раз подавала всем аперитив, только кузнец круглый год пил «Виттель-фрез».
Сегодня здесь был мэр-ветеринар, маленький, бородатый, усатый, чертовски подвижный, недовольный, когда он проигрывал, и оживлявшийся, когда разговор касался женщин. Он единственный громко приставал к Анжель с непристойностями, и, в подтверждение слов кузнеца, Мегрэ заметил, что в такие моменты если Урбен, как и положено хозяину кафе, ничего не говорил, то тем не менее мрачнел.
После недолгих разговоров приступили к игре.
— Сдавайте! — сказал мэр-ветеринар Урбену.
— Ни за что! Лучше вы! — ответил хозяин «Гран-Кафе».