Дом судьи, стр. 21

Как приятно было в восемь утра спуститься по узкой лесенке с блестящими на солнце сосновыми перилами, войти в пустой зал гостиницы, усесться за тот же столик, что всегда, и обнаружить на нем прибор, кружку из толстого фаянса, домашнюю колбасу и свежие креветки утреннего лова!

— Тереза, кофе! — крикнул Мегрэ, усаживаясь.

Однако кофе ему принесла хозяйка.

— Тереза пошла к мяснику.

— Растолкуйте мне, хозяйка: в порту ни души, хоть вода стоит низко… Неужто местные жители боятся холода?

— Нынче мертвая вода, — объяснила собеседница.

— Что это значит?

— В прилив на устричных отмелях делать нечего.

— Выходит, половину времени собиратели мидий сидят без дела?

— Вот уж нет! Здесь чуть ли не у каждого земля, или болота, или скот…

Комиссар обошелся приветливо даже с Межа, хотя тот благоухал бриллиантином и нацепил нелепый ядовито-зеленый шарф.

— Садись. Угощайся. И рассказывай, что ты обнаружил у этой несчастной старухи.

Мегрэ имел в виду мать Марселя. По правде сказать, он был доволен, что переложил эту обязанность на плечи инспектора.

— Наверняка старый деревенский домишко? Мебель ветхая, допотопная? Стоячие часы с медным маятником, который поблескивает при качании?

— Не угадали, шеф! Этот дом ежегодно красят. Старую дверь заменили на новенькую, с накладками из поддельного кованого железа. Мебель куплена в универмаге на бульваре Барбес.

— Хозяйка первым делом поднесла тебе выпить.

— Было дело.

— И ты не нашел в себе сил отказаться?

Бедняга Межа так и не взял в толк, какую провинность он совершил, не отказавшись от рюмки сливянки — ароматной местной водки.

— Не красней. Я не тебя имею в виду. Скорее, самого себя, — он ведь и ел, и пил в доме судьи. — Одни находят в себе силы отказаться, другие нет. Ты пошел к этой старухе, чтобы вытянуть из нее сведения против сына, а начал с того, что отведал ее сливянки… Мне кажется, что судья — из тех, кто умеет отказаться. Отказаться от чего угодно, хоть от самого себя! Не ломай себе над этим голову… Она плакала?

— Знаете, она не меньше сына ростом, да и в силе ему не уступает. Сначала хорохорилась, потом заговорила сквозь зубы. Заявила, что если мы не отстанем, она прибегнет к какому-нибудь «законнику». Я спросил, находился ли ее сын в отлучке последние дни. Чувствую — она в нерешительности. «Насколько я знаю, он поехал в Ниор по делам». — «Вы уверены, что он именно в Ниоре? Где он ночевал?» — «Не знаю». — «Как так — не знаете? Вы ведь живете в доме вдвоем! Может быть, разрешите осмотреть комнаты? У меня нет постановления, но, если вы откажете…» Поднялись мы с ней на второй этаж… Там-то все по-старому, мебель старинная, точно как вы сейчас говорили, — огромные шкафы, сундуки, увеличенные фотографии. — «В каком костюме ваш сын ездит в город?» — Она сняла с вешалки синий саржевый костюм. Я проверил карманы. Нашел вот этот счет из нантской гостиницы. Посмотрите на число: пятое января — за несколько дней до того, как в Эгюийон приехал доктор Жанен.

— Ты не пожалел о той рюмке сливянки? — спросил Мегрэ, поднимаясь навстречу разносчику телеграмм. Вернувшись на место с несколькими телеграммами, он разложил их перед собой, но, вопреки обыкновению, не распечатал сразу же.

— Между прочим, знаешь, почему старая Дидина со своим Юло так возненавидели судью? Я забирался во всякие дебри, а причина-то простая, такая же простая, как эта деревенька, как этот маяк, когда его освещает солнце. Когда вышедший на пенсию таможенник и его жена узнали, что судья переехал в Эгюийон, Дидина навестила его, напомнила ему детское знакомство. Предложила ему взять их в услужение — ее кухаркой, а самого Юло садовником. Форлакруа отказался: он хорошо ее знал. Вот и все!

Комиссар вскрыл одну из телеграмм и протянул Межа.

«Марсель Эро состоит учете как моряк проходил службу на борту эсминца „Мститель“.

— Но судья же сознался! — воскликнул Межа.

— Вот как! Сознался?

— Об этом пишут все газеты.

— А ты, оказывается, еще веришь всему, о чем пишут газеты?

У него хватило терпения дождаться десяти часов в полном, так сказать, бездействии — он бродил между вытащенных на берег лодок, поглядывал на дом и только два раза зашел в гостиницу пропустить рюмочку, потому что было и впрямь холодно. При виде двух подъехавших одна за другой машин он улыбнулся: потешная, прямо-таки трогательная приверженность установленной форме! Двое, приехавшие в такую рань из Ларош-сюр-Йон, были старинными друзьями. Они на «ты» со школьной скамьи. Им приятнее было бы проделать этот путь в одной и той же машине. Но один из них — судебный следователь, ведущий эгюийонское дело; другой — адвокат, приглашенный судьей Форлакруа. Потому накануне они долго спорили, прилично ли им ехать вместе.

Оба пожали Мегрэ руку. Г-н Куртье, мужчина средних лет, слыл лучшим адвокатом департамента.

— Мой клиент сообщил, что передал все ключи вам.

Мегрэ извлек ключи из кармана, и все трое направились к дому, возле которого по-прежнему дежурил жандарм. Следователь, явно не придавая этому значения и желая лишь показать, что от его внимания ничего не ускользает, заметил:

— По правилам, дом следовало опечатать. Ну, не беда! Поскольку господин Форлакруа сам вручил ключи комиссару и попросил его…

Как странно! Мегрэ вошел сюда, как к себе домой, повесил пальто на хорошо знакомую вешалку, направился в библиотеку.

— Нам придется задержаться здесь на некоторое время, поэтому затоплю-ка я камин…

На сердце у него заскребли кошки: он снова увидел два кресла у камина, невыметенный трубочный пепел, окурки…

— Советую устраиваться поудобней, господа. Адвокат не без обиды начал:

— Мой клиент сказал мне: «Расспросите обо всем комиссара». Следовательно, вам, господин комиссар, придется рассказать нам, что он делал после того, как убил того человека и замуровал его, так сказать, у себя в колодце.

— Проходите, господин следователь, — по-хозяйски предложил Мегрэ. — Заметьте, я не рассчитываю найти здесь ничего сенсационного. Я просил разрешения на обыск, в сущности, для того, чтобы лучше представить себе, как жил судья Форлакруа в последние годы. Поглядите, с каким вкусом подобрана вся эта мебель, насколько удачно расставлено все, вплоть до последней безделушки.