Непрощенные, стр. 35
По словам летчика, он не заметил второго танка большевиков. Возможно, они разделились. (Пометка на полях: «А был ли второй танк?»)
Помощь, запрошенная с самолета, прибыла к месту боя в сумерках, когда преследование большевиков утратило смысл. На рассвете поиск русских диверсантов продолжился, однако ни с воздуха, ни на земле следов передвижения обнаружить на удалось. Скорее всего, большевики бросили мотоцикл и танк где-то в лесу, а сами отошли пешим порядком.
По свидетельству Вайсса, русский танк, атаковавший его группу, относится к типу «БТ» и имеет бортовой номер 27. Из оперативных сводок известно, что такой же танк и с таким же номером пять дней назад атаковал нашу часть в селе Белицы, где диверсанты захватили секретные документы. Ранее этот же танк разгромил ремонтную базу вермахта в деревне Петришки и уничтожил отправленный на их поиски сводный взвод отремонтированных легких танков и полувзвод пехоты. Из чего следует, что мы имеем дело с действующей в нашем тылу специально подготовленной и чрезвычайно опасной диверсионной группой противника. Нетрудно предположить, что их действия координируются командованием советов. По нашим предположениям, группа той же ночью была переправлена в расположение русских самолетом. Танк и мотоцикл оставлены в тайном месте для возможного использования в других операциях.
Наши потери:
1. Танки Т-II – 2 шт. Восстановлению не подлежат.
2. Бронетранспортер – 1 шт. Восстановлению не подлежит.
3. Грузовик – 1 шт. Восстановлению не подлежит.
4. Мотоциклы – 3 шт. Один можно отремонтировать.
5. Личный состав. Убито – 19 человек, из них трое унтер-офицеров и один фельдфебель, ранены – 14, из них один унтер-офицер.
Потери большевиков неизвестны. На месте засады трупов и следов крови не обнаружено.
Гауптман Вайсс не пострадал. Его поведение в бою вызывает сомнения, однако командир танковой дивизии генерал-майор Вайсс ручается за своего племянника.
Жду ваших указаний.
Командир 267-й дивизии генерал-майор фон Вахтер».
Резолюция:
«Позор! Полудюжина большевиков с одним танком дважды разгромила превосходящие их по силам части германской армии, не понеся при этом потерь! Гауптмана Вайсса, проявившего преступную беспечность и личную трусость, разжаловать в рядовые и направить на передовую для искупления вины перед Рейхом! Мне плевать, чей он племянник! Достоинство германского офицера – в его храбрости, а не в наличии высокопоставленных родственников. Поиски диверсантов продолжить! Принять необходимые меры предосторожности в тылу Панцергруппы! Привлечь к поискам люфтваффе и местных жителей, лояльных к нам. В случае повторения происшедшего виновные будут смещены с должности и отданы под суд!
Гудериан. 4 июля 1941 г.».
Глава 9
Олег
Рядом кто-то дышал. Я открыл глаза и скосил взгляд. Попова сидела у кровати и мирно спала, уронив голову рядом с моей. Затылок и макушка ее утопали в мягком пухе: в обрамлении белой наволочки виднелось только лицо. Оно было насупленным: строго сдвинутые брови и поджатые губы. И во сне бдим…
Попробовал приподняться. В груди кольнуло, я зашипел, но сдержался. Будить ее не хотелось – пускай спит.
Грудь укрывали бинты. Осторожно исследовал их рукой, наткнулся на выходное отверстие пули и скрипнул зубами, ощутив толчок боли. Вот ведь гад! Удружил, фашист! За тарахтеньем танкового дизеля не услышал, как подлетел. Хорошо, Горовцов помог: приласкал ганса из «МГ». Не то лежать бы нам… Я вдохнул, выдохнул и продолжил исследование. Та-ак, остальное в целости, уже легче. Кружится голова, одолевает слабость, однако тело подчиняется. Стащил одеяло. Вот те раз! На мне не было даже белья. Совсем не уважают командира! Пошарив взглядом по комнате, заметил на лавке сложенную стопкой форму и поковылял туда.
Все оказалось на месте. Гимнастерка, шаровары, майка с трусами. Выстиранные и поглаженные. Дырки от пуль заштопаны. Морщась от уколов боли, оделся. Сапоги оказались здесь же – под лавкой. Кое-как намотав портянки, натянул их и выбрел наружу. Двор хутора был тих и безлюден. Только Коля-мехвод сидел на ступеньках и, неловко пуская дым, тянул цигарку.
– Брось! – сказал я, подходя. – Не стоит привыкать.
Он смутился и опустил руку.
– Дай!
Взял из протянутой руки цигарку, затянулся. Жгучий дым крошеного самосада ободрал горло и ударил в голову. На мгновение повело. Я оперся о стену и осторожно присел. Коля смотрел с тревогой.
– Все путем! – успокоил бойца. – Давно не курил.
«И не стоило!» – сказал его взгляд, но сам мехвод промолчал.
– Где танк? – спросил, чтоб сбить возникшую неловкость.
– В лесу. Вы ж сами приказали. Там же тележка и мотоцикл. Замаскированные.
Такого приказа я не помнил. Я вообще ничего не помнил. Только смутные обрывки.
– Что тут было? – спросил осторожно. – Пока лежал?
– Немцы приезжали.
– И?
– Переполох случился. Хлопцы в лесу, здесь только Люба, хозяйка и я. Вас скоренько спустили в подпол, тяжелый вы, товарищ командир! – Коля вздохнул. – Я следом заскочил. Попова в платье была, потому осталась. Они подпол закрыли, сверху половик бросили. Слышу – топот над головой, немцы загергетали. А вы зашевелились, думаю: все! Застонет командир, немцы услышат – и хана! Рот вам закрыл, – показал он ладонь, – а вы зубами – хвать! Больно, но стерпел. Немцы, к счастью, не задержались. Походили, посмотрели, забрали яйца, нахватали курей и уехали. Спешили. Хозяйка до сих пор по курям убивается. Говорит, уж лучше б нам несушек на суп, чем немцам… Еще говорит…
– Так. Отставить кур! Давай сначала, – попросил я. – С той поры, как немцев раздолбали. Ничего не помню.
Он глянул удивленно. Я молча ждал.
– Ну… Эта… Как отъехали после боя, вы, товарищ командир, приказали елку срубить и привязать сзади танка – следы гусениц заметать. У нас же траки плоские, не такие, как у немцев, замести легко. Сделали. Ехали без фар – луна светила. Как добрались, велели танк, тележку и мотоцикл в лес отогнать и укрыть – чтоб ни с воздуха, ни с земли… Следы колес и гусениц замаскировать. Сказали: немцы непременно будут искать. Мы занялись, а вы к дому двинулись. Только не дошли. Вот здесь упали. – Коля указал на середину двора. – Как сноп.
Не помню.
– Мы, конечно, бросились к вам, занесли в дом. Зажгли лампу, а у вас гимнастерка в крови. Отсюда, – Коля указал на грудь, – и до пояса. И сзади. Попова кричит: «Врача!» – хозяйка вспомнила, что в селе фершал есть. Съездили.
– Не стоило! Проболтается.
– Хозяйка сказала: надежный – в Гражданскую за красных воевал. Раны врачевать умеет. Фершал сказал: повезло вам. Пуля вошла сюда, – он коснулся мышцы за ключицей, – а вышла здесь, – он ткнул пальцем в грудь, – наискось. Жизненно важных артиллерий не задела. А вот крови потеряли много. Фершал сказал: надо было сразу перевязать…
– Артерий.
– А?
– Артерий, а не «артиллерий».
– Ну да, товарищ лейтенант, фершал так и сказал.
Я кивнул: надо было подумать. Что еще важного я пропустил?
– Самолет прилетал?
– Вчера ночью. Забрал немца и документы. Хотели вас отправить, но товарищ младший лейтенант побоялся, что помрете дорогой. Вдруг раны откроются. Сказал: лучше здесь. Товарищ Попова поддержала.
– Немцы когда явились?
– В следующий день. Много их наехало: деревни прочесали, в каждый хутор заглянули: искали нас. Но теперь тихо: второй день как никого…
– Постой! Выходит, я…
– Двое суток без памяти пролежали.
Я сплюнул.
– Снедать будете? – спросил Коля.
Машинально кивнул. Он сходил в дом, принес ломоть хлеба и кринку молока. Я почувствовал, что зверски проголодался. Пока ел, Коля сидел рядом и смотрел на меня, как мать на больного ребенка. Довоевался, блин!
– Кто стирал? – Я ткнул в гимнастерку.
– Люба… То есть товарищ сержант, – поправился мехвод. – Все ж в крови было. Я говорю: «Давай я!» – а она – ни в какую! Постирала, выгладила… Две ночи от вас не отходила. Глаз она на вас положила, товарищ командир.