Четыре дня бедного человека, стр. 13

— Да, я же позабыл про похороны Жермены. Жермена умерла, и тело ее все еще находится в больнице.

— Джанини знает об этом?

— Еще нет.

Итальянец заменил пресловутого плетельщика стульев г-на Магена. С каждой фразой он становится все реальней, все вещественней. Еще немного, и Франсуа сам поверит, что вечером у него и вправду встреча с Джанини.

— Послушайте, Рене. Нам обоим некогда. Вполне вероятно, что сегодня мы с ним не станем входить в детали. Он подпишет мне чек на десять тысяч на самые срочные расходы, а там посмотрим. Передайте Марселю, что мне очень жаль и что я сделаю все возможное, чтобы не слишком досадить ему.

Ну вот и конец. Вместо заранее приготовленного чека с подачкой бедному родственнику Рене вынимает из сумочки чековую книжку. Авторучка у нее золотая, как сигаретница, зажигалка и массивные часы-браслет. Подписывает.

— Возьмите, Франсуа. Думаю, вам нет необходимости встречаться с Артуро Джанини. Достаточно будет позвонить. Скажите ему, что вы подумали и предпочли работать на родного брата. В следующую среду я снова буду в Париже у своего дантиста. Позвоните мне часика в четыре… — И уже у двери, пожимая Франсуа руку, добавила:

— Примите мои соболезнования. В сущности, мне тут больше нечего делать, так что я выйду с вами.

Он проводил ее до машины. Фирмен уже распахнул дверцу.

— Вас подбросить куда-нибудь?

— Благодарю, Рене, нет. Привет Марселю.

Шести еще нет, и большинство магазинов работает.

Франсуа сгорал от желания одеться с головы до ног во все новое. Он поймал открытое такси и по пути не пропускал ни одних уличных часов — так велико было его нетерпение.

Глава 5

Франсуа выскочил из такси на углу бульвара Монпарнас напротив террасы кафе «Купол» и быстро свернул на улицу Деламбра, уже издали всматриваясь в большие часы над лавкой Пашона. За бечевочный хвостик он держал пакет в коричневой бумаге, на которой напечатано название магазина с бульвара Сен-Мишель. Туфли для Боба. Он подумал и о Бобе. Он все время думает о нем.

Думал и примеряя в магазине костюм; давным-давно он сказал себе, что когда-нибудь будет одеваться только здесь.

Франсуа рассматривал себя в трехстворчатом зеркале, но мысль о чеке портила настроение — и все по причине полученного им воспитания, воспитания поркой, как выразился Рауль. Он опасался, что, когда станет расплачиваться, его примут за мошенника.

Поначалу Франсуа собирался купить черный костюм, как и положено при трауре; в нем он в глазах Боба и всей улицы Деламбра, да и Марселя с Раулем в том числе, будет выглядеть почтенным вдовцом. Но вдруг он увидел костюм благородного серого цвета из прекрасной тонкой шерсти, легкий, мягкий, короче — костюм, о каком мечтал с восемнадцати лет.

— Но у меня, к сожалению, траур! — огорченно возразил он обслуживавшему его продавцу.

— Позвольте мне высказать свое личное мнение. Сейчас разгар лета, и вы, вероятно, поедете отдыхать. На мой взгляд, такой вот серый костюм, заметьте, без малейшей искры, в комплекте с черной шляпой, белой сорочкой и неярким галстуком будет как нельзя лучше отвечать трауру. В наше время мало кто, особенно в хорошем обществе, придерживается траура по старой моде.

Костюм сидел так, словно был сшит на Франсуа.

— Берете? А этот прикажете прислать или возьмете с собой?

— Я оставлю вам свой адрес.

И вот наступил тот неприятный момент, который Франсуа предвидел, еще входя в магазин. Он протянул чек, и кассир озабоченно начал исследовать его, видимо сожалея, что костюм уже на покупателе.

— Вы не подождете минутку? Я должен посоветоваться с хозяином.

Действительно, странная мысль покупать костюм после закрытия банков, имея в кармане только чек на десять тысяч франков. Особенно если оставляешь в магазине одежду, выношенную чуть ли не до дыр. Появился хозяин, иссиня-черный толстячок, франтовато одетый, наодеколоненный, немножко присюсюкивающий при разговоре. С недоверчивым видом, словно проверяя трюк фокусника, он долго вертел чек в руках, унизанных перстнями.

— У этой дамы есть телефон? — наконец осведомился он вежливо, но без всякого энтузиазма.

— Есть, но она только что уехала в Довиль. Это моя невестка, жена муниципального советника.

— Так вы, значит, брат советника? Ваша фамилия, я вижу, тоже Лекуэн.

— Да, я его брат.

— А нет ли у вас случайно при себе удостоверения личности?

Краснея, Франсуа полез в бумажник.

— Сейчас я не смогу выдать вам всю сдачу. На оставшуюся сумму я напишу расписку. Если вы соблаговолите прийти завтра утром после открытия банков, мы рассчитаемся с вами.

Франсуа получил наличными тысячу франков. Было уже поздно. Он злился, оттого что потерял столько времени. И вдобавок тревожился: ему не терпелось поскорее вернуться к Бобу. В магазине по соседству он купил туфли — сначала себе, потом мальчику, он помнил его размер. Ему пообещали, что, если туфли не подойдут, завтра их обменяют. Заодно Франсуа взял черные носки, а через несколько домов, все на том же бульваре Сен-Мишель, приобрел черную фетровую шляпу, сорочки и два неярких шелковых галстука. Еще ни разу в жизни не покупал он так много за такое короткое время и все равно считал каждую минуту. Надо бы в похоронное бюро… Но с этим успеется. Эти заведения открыты даже ночью. Он испытывал какое-то странное чувство, нечто вроде головокружения, непонятную потребность идти как можно быстрее, успеть сделать как можно больше.

Франсуа не помнил, ни как, ни когда получил он этот импульс, однако понимал, что ни в коем случае нельзя дать ему затухнуть. Подгоняемый им, Франсуа поймал такси и поехал на улицу Деламбра. Новый костюм приятно облегал тело. Франсуа даже в голову не пришло забежать в бистро и опрокинуть рюмочку.

А вдруг он сумеет воспользоваться случаем и вообще перестанет пить?

Если Боб не ждет его дома, можно будет сбегать расплатиться с торговцами, которым он должен. А задолжал он на своей улице почти всем, и внезапно мелькнувшая мысль, что его могут счесть нищим, неспособным отдать долг, показалась Франсуа невыносимой. Но Боб, конечно, дома: скоро время ужина. Мальчик безумно любит корзиночки с омарами под майонезом, однако у Франсуа редко выдавалась возможность побаловать его, а тут, кстати, они так соблазнительно красуются на витрине колбасной лавки.

Должно быть, из каждой витрины сейчас пялятся на него, так разительно отличающегося от того пришибленного, старающегося казаться незаметным Лекуэна, который несколько часов назад прошел по этой улице. Они же еще ничего не знают. В нем нет больше усталости, он не испытывает ни малейшего желания сказаться больным, суток на двое залечь в постель, бросив свою судьбу на произвол случая. А ведь как часто у него возникало такое желание! Не думать, не беспокоиться, превратиться в ребенка или в больного, о котором заботятся другие. Да только не оказывалось такого человека, который бы позаботился о нем.

— Дайте, пожалуйста, корзиночек с омарами.

— Сколько?

— Четыре, — после недолгого колебания произнес Франсуа. Каждому по две. Боб обрадуется! — И, пожалуйста, госпожа Блезо, мой счет. Заодно расплачусь по нему.

А почему бы не купить булочек со взбитыми сливками? Кондитеру он ведь тоже должен, да и кондитерская напротив его дома. Г-жа Буссак увидит, как он оттуда выходит. Главное, чтобы в квартале поскорей распространилась весть, что он больше не безработный, умоляющий о кредите. И неожиданно улица Деламбра с ее свойским, привычным смешением людей, несхожих и следующих каждый своей судьбе, показалась ему такой симпатичной, такой сердечной, что он даже задумался, а стоит ли переезжать.

Если сейчас заплатить долг за квартиру, это отнимет слишком много времени, да к тому же Франсуа не хотелось оставаться без наличных. Ладно, можно отложить до завтра. И без того он хорошо удружит г-же Буссак: она взбесится, так как лишится возможности срывать на нем дурное настроение. Впрочем, раньше для него это было просто необходимо, как для мамочки всевозможные превратности судьбы. Франсуа перешагивал через три ступеньки, а когда подошел к своей квартире, так разволновался, что на глаза у него навернулись слезы, но это были не слезы уныния. С этим покончено навсегда! Дрожащей рукой он вставил ключ в замочную скважину. Ноги у него были как ватные. Держа в левой руке сверток, Франсуа вошел в прихожую и, услышав голоса, вздрогнул.