Святая Русь. Книга 2, стр. 55

По каменным ступеням наружной башни, закинув ее полою своего широкого плаща, Дмитр отвел плачущую королеву назад, во дворец…

Меж тем нешуточно испуганный происшествием коронный совет принял наконец решительные меры. Вильгельма искали, чтобы схватить. Обыскали и дом Марштинов. Но юный австрийский княжич спрятался в камин, и его в этот раз не нашли. Ясно было, однако, что упрямо оставаться в городе ему теперь просто опасно. Ядвига сама, узнав о намерениях вельмож, послала ему записку-письмо:

«Любимый мой супруг и князь!

Нам не суждено быть вместе! Уезжай! Я узнала, тебя непременно убьют! Память о нашей любви я сохраню вечно в своем сердце, что бы ни случилось со мною, и умирать буду с единой мыслью о тебе. Прощай! Целую тебя бессчетное число раз, твои уста, и очи, и ланиты, целую каждый твой пальчик на руках, целую ноги твои, которые готова омыть елеем и вытереть собственными волосами. Прощай, мой хороший, добрый мой, незабвенный супруг! Прощай и вспоминай обо мне! Вечно твоя Ядвига».

Ягайло уже въезжал в ворота Кракова, Вильгельм, другими, с письмом Ядвиги на груди, оставлял город.

В воскресенье четвертого марта 1386 года князь Вильгельм возвратился в Вену, потерявши в Кракове не только надежду на польский престол, но и все свои сокровища, присвоенные Гневошем из Далевиц.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

По точному смыслу декреталий папы Григория IX «О браках между малолетними» (второй титул IV книги декретов), совершеннолетие начинается между двенадцатью и четырнадцатью годами, а до этого срока, с семи лет, дозволено обручать детей и даже венчать их «для блага государства и в видах общественного спокойствия», но значения такой брак не имеет, если не состоится супружеское сожительство, и может быть признан игрой, посему в дальнейшем обрученный может вступить в брак с кем угодно «по свободному согласию невесты». Посему для брака с Ягайлой требовалось не только удалить Вильгельма, но и, что было гораздо важнее, получить согласие Ядвиги на этот брак.

Обрабатывать Ядвигу взялись, кроме замкового прелата, кроме Дмитра из Горая, а также членов капитула Св. Франциска, сам архиепископ гнезненский Бодзанта с епископом краковским Яном Радлицей.

Да, разумеется, можно вспомнить о роскошествах и разврате католического духовенства той поры (дело шло к Реформации!), помянуть покойного Завишу или его старшего товарища, Николая, епископа познанского, умершего от срамной болезни, можно вспомнить огромные хозяйства епископов, аргамаков, украшенных золотом, несколько десятков коней в колясках папских послов, «золотого епископа» Конрада Бреславского, который вручал бенефиции лишь по представлении бочонка мальвазии или хорошего итальянского вина, вспомнить наслаждения цветочными ароматами, хоры фокусников, шутов, разряженных мальчиков особого назначения, пляски с женщинами и девицами, маскарады, толпы проституток (даже при папском дворе!), соколиную охоту, вино и игру в кости… Очень характерен для этой эпохи папа Иоанн XXIII, бывший корсар, отравитель и распутник, человек необузданных страстей (как раз ему-то и принадлежала идея массовой продажи индульгенций по определенной таксе за каждый грех), и все это на фоне высочайшего почтения к сану духовного лица (юные итальянские девицы считали для себя высокой честью провести ночь с кардиналом!).

И вместе с тем из северной Европы в Рим ежегодно отправлялось до двух миллионов (!) пилигримов, клирики управляли королевскими имуществами, были дипломатами едва ли не всегда и всюду, монахи торговали, занимались ремеслами, капелланы, священники окружали каждого магната: молились, вели деловую переписку, читали господину вслух и т. п. Нередко духовные лица были управителями городов. Кроме главных церковных праздников, продолжавшихся по нескольку дней, были тридцать семь праздников менее важных, да еще местные, в каждом селении, да еще все корпорации, гильдии, цеха чтили особых святых: рыцари — Св. Георгия, богословы — Св. Иоанна, Фому и Августина, юристы — Св. Иоанна, лекаря и аптекари — Кузьму и Дамиана, философы и ораторы — Св. Екатерину, живописцы — Св. Луку и т. д. Были святые, оберегающие от различных болезней, хранители имущества и скота. Постоянно устраивались разнообразные церемонии, процессии, даже проклятья и брань заключали обязательные упоминания святых и самого Господа. «Во имя Божие» — повторялось через каждые три слова.

Нет ничего удивительного, что Ядвига, выросшая при «дяде» Альбрехте, периодически удалявшемся в монастырь, была очень набожна. Ей внушали, что, отказываясь от Вильгельма, она не совершает греха. Объясняли важность святого дела — крещения языческой Литвы, и что брак с Ягайлой — угодная Богу жертва, вроде ухода в монастырь. После этих разговоров она ощущала себя маленькой-маленькой, распростертой на холодном камне церковного пола, лишенной воли… Она все понимала, все принимала, она и вправду готова была уйти в монастырь, но этого надругательства над ее телом… Не хочу! — кричало все в ней при мысли о страшном литовском браке. Ее уговаривал Бодзанта. Ядвига молчала, затравленно глядя на архиепископа дикими глазами.

Ян Радлица явился уговаривать ее в тот же день, вечером, уже при свечах. Ядвига глядела на это доброе, умное старое лицо, здесь ставшее строгим и отрешенным, и не понимала ни слова. Потом взорвалась:

— Ягайло урод, старик! Убийца Кейстута! Говорят, он дик и безобразен, и даже похож на медведя!

Радлица коснулся ее пальцев своею сухою старческой рукой лекаря, воспрещая дальнейшие жалобы, чуть улыбнулся ее горячности:

— Ну, не так-то уж и стар, ему нет еще тридцати лет! К тому же он не убивал Кейстута! — Радлица помолчал, внимательно глядя в лицо девушки, столь пугающе изменившееся за эти немногие дни. — Мать не отдала бы тебя за убийцу!

Напоминание о страдающей матери, едва вновь не лишившейся престола, отрезвило Ядвигу. Как-то вдруг от спокойных слов отцова лекаря поняла, что и там, в Буде, куда хотелось убежать, свободы нет и, быть может, еще тяжелее, чем здесь. А убежав, она изменит и матери и сестре, отяготив их и без того шаткое положение.

— Каждый человек живет по велению долга! — говорил меж тем Ян Радлица. — Только низшие не понимают того или понимают плохо, но чем выше сан человека, тем выше и ответственность, и король самый несвободный человек на земле! Думаешь, твоему отцу легко было усидеть на двух престолах? Радости бытия, доступные другим, ему были недоступны. Поверь мне, девочка моя, я был поверенным многих тайн твоего родителя, и я знаю, о чем говорю! И менее всего свободны князья и короли в выборе спутников жизни! Не по любви, но по долгу и во благо подданных своих заключаются браки королей!

Они сидели в креслах, друг против друга, и Радлице ничего не стоило, протянув руку, тронуть юную королеву за пальцы, подкрепляя тем силу слов. Привычка прикасаться к пациенту осталась у Радлицы с прежних времен. Впрочем, он и сейчас, в сане епископа, не бросал своей лекарской практики.

— Дочь моя! В роду твоем святая Ядвига, прабабка великого Локетка, и тебе самой предстоит подвиг во славу апостольской церкви, сравнимый с подвигами Юдифи и Эсфири, возлегшей на ложе царя, дабы спасти от уничтожения народ Израиля! Ты мнишь уйти в монастырь, дабы охранить девство свое от варвара?

Ян проницательно заглянул в опущенные очи юной королевы, и она с трудом, чуть заметно кивнула ему, подтверждая сказанное.

— Но не думай, что та жертва станет угодной Господу! Ибо тебя ждет великий подвиг! Подвиг, коего не добились за столетия усилий орденские рыцари, ибо не в силе Бог! И единорога может поймать токмо девственница, но не сильный муж, облаченный доспехами. Тебе, именно тебе предстоит труд преодоления тягостной схизмы, воссоединения всех христиан под сенью престола святого Петра, ибо Бог един, и единой должна быть церковь Христова! А в княжестве литовском обитают не токмо и не столько язычники литвины, сколько заблуждающиеся схизматики! Не назову их нехристями и не стану повторять, что это такие грешники, от коих самого Господа Бога тошнит, но скажу: нет и не будет сил у римской церкви овладеть миром, ежели она не воссоединит вновь всех христиан, разделенных волею патриархов константинопольских после седьмого Вселенского собора! Победа над схизмою