А Фелиси-то здесь!, стр. 10

— Если и яы этого хотите, скажите! Я предпочитаю лучше…

— Нет, дитя мое, нет…

На этот раз он встает и отстраняет ее.

— Давайте спустимся вниз! Нам нечего делать в этой комнате…

— Это вы сюда явились…

— Но совсем не для того, чтобы здесь оставаться, тем более не для того, чтобы внушить вам такие мысли… Спускайтесь, прошу вас.

— Дайте мне привести себя в порядок.

Она неумело пудрится перед зеркалом. Дергает носом.

— Вот увидите, вы окажетесь причиной несчастья…

— Какого несчастья?

— Не знаю… Во всяком случае, если меня найдут мертвой…

— Да вы с ума сошли! Идемте!

Он пропускает ее вперед. От грозы вокруг стало темно. Ей приходится зажечь в кухне лампу. На плитке кипит кофе.

— Я думаю, мне лучше уехать, — произносит Фелиси, погасив газ.

— Куда уехать?

— Куда-нибудь… Я сама не знаю… Да, я уеду, и меня никогда не найдут… Зря я сюда вернулась…

— Никуда вы не уедете!

Она бормочет сквозь зубы так тихо, что он даже не уверен, правильно ли расслышал.

— А вот посмотрите!

И тут Мегрэ на всякий случай бросает:

— Если вы хотите поехать к юному Петийону, то могу вам сообщить, что он сейчас находится в пивной, где полно женщин, в Руане.

— Это не…

И тут же продолжает:

— А мне-то какое дело?

— Это он и есть?

— Кто он? Что вы имеете в виду?

— Он ваш любовник?

Она презрительно смеется:

— Мальчишка, которому нет еще двадцати лет!

— В любом случае, бедняжка Фелиси, если вы его хотите спасти…

— Никого я не хочу спасать… Впрочем, больше ничего я вам говорить не буду… Вы не имеете права целый день торчать возле меня и досаждать мне… Я буду жаловаться.

— Жалуйтесь!

— Вы считаете себя очень ловким, не так ли?.. И сила на вашей стороне… И вы нападаете на бедную девушку, потому что вы прекрасно знаете, что она не может защититься…

Он напяливает на голову шляпу и, несмотря на дождь, переступает порог дома, чтобы вернуться в «Золотой перстень».

Уходит, даже не простившись. С него хватит! Он допустил ошибку. Теперь нужно все начинать сначала, вести расследование с другого конца.

Если он вымокнет, так ему и надо! Но не успевает он шагнуть, как Фелиси бежит за ним.

— Не уходите!

— Почему?

— Вы сами знаете… Не уходите!.. Я боюсь грозы.

И это правда. Тут она не лжет. Она вся дрожит, умоляет его остаться. Она благодарна ему, что он вернулся, вошел в кухню, уселся хоть и с ворчливым видом, но все же уселся.

И в благодарность она тут же спрашивает:

— Хотите чашечку кофе? А может быть, хотите выпить рюмочку?

Она пытается улыбнуться и повторяет, подавая ему чашку:

— Почему вы со мной так жестоки? Ведь я вам ничего плохого не сделала.

Глава четвертая

Происшествие с выстрелом из такси

Мегрэ неторопливо поднимается по улице Пигаль. Уже миновала полночь, и после грозы стало свежо, на тротуарах еще не высохли лужи. Светятся вывески ночных кабачков. Швейцары сразу же узнают комиссара, когда он проходит мимо, а в табачной лавчонке на углу улицы Нотр-Дам де Лоретт клиенты, которые пьют у подковообразной стойки, при виде его переглядываются. Конечно, непосвященный вряд ли что-нибудь заметил бы. Однако по всему Монмартру, который только и живет полуночниками, чувствуется какое-то неуловимое движение, словно легкая рябь, предвещающая бурю на водянойглади пруда.

Мегрэ это знает. И он доволен. Здесь, по крайней мере, ему не нужно иметь дело с девчонкой, которая либо плачет, либо ведет себя вызывающе. На ходу он узнает знакомые силуэты, слышит слова приказа, которые передаются из уст в уста, и замечает даже, как в туалетных комнатах дансингов перепуганные уборщицы, так называемые «мадам пипи», поспешно прячут пакетики с кокаином.

«Пеликан» здесь, налево. Вот его голубая неоновая вывеска, негр-швейцар у дверей. Кто-то появился из темноты, поравнялся с комиссаром и произнес со вздохом:

— Я так рад, что вы приехали.

Это Жанвье. Он объясняет с безразличием, которое иные бы могли принять за цинизм, но которое все же немного наиграно.

— Он уже готов, шеф… Я боялся только одного: как бы он без вас все не выложил… Он вот-вот расколется…

Они останавливаются у края тротуара, словно наслаждаясь свежим послегрозовым воздухом, и Мегрэ набивает новую трубку.

— Начиная с Руана он совсем не в себе… Пока мы в ожидании поезда сидели в буфете, мне раз десять казалось, что вот он сейчас бросится ко мне и все расскажет… Он еще новичок…

От Мегре не ускользает ничего, что делается вокруг. При видел его многие из тех, у кого неспокойно на совести, пускаются наутек, другие поспешно прячут в надежное место какие-то запретные вещи.

— В поезде он сидел совсем обессиленный… На вокзале Сен-Лазар, когда мы приехали, он растерялся, не знал, что делать. Кроме того, он еще немного пьян. Ведь со вчерашнего дня он так много пил… В конце концов он потащился к себе на улицу Лепик, там, видимо, помылся, надел смокинг… Ел он без всякого аппетита в дешевом ресторанчике на площади Бланш, а оттуда явился на работу. Вы туда идете?.. Я вам еще нужен?..

— Иди поспи, старина…

Если Мегрэ понадобится помощь, на набережной Орфевр оставлены на всякий случай двое из его бригады.

— Пошли! — вздыхает Мегрэ.

Он входит в «Пеликан» и пожимает плечами, видя, что негршвейцар суетится вокруг него и считает своим долгом растянуть рот в улыбке до ушей. Комиссар отказывается оставить свое пальто гардеробщице…

Сквозь плюшевые занавеси у входа в зал до него доносятся звуки джаза. Налево маленький бар.

Две дамы, сидящие там, зевают. Какой-то папенькин сынок уже порядочно набрался. Навстречу Мегрэ спешит хозяин.

— Привет! — ворчит комиссар.

Хозяин, видимо, встревожен.

— Скажите… По крайней мере, ничего страшного?

— Да нет же… Нет…

И Мегрэ, отстранив его, усаживается в углу, неподалеку от эстрады, где играют музыканты.

— Виски?

— Кружку пива…

— Вы же знаете, что пива мы не держим…

— Тогда рюмку коньяка с водой…

Вокруг все так убого! Клиентов почти нет. Да разве зайдет сюда настоящий клиент, в этот узенький зал, где лампы под абажуром излучают красноватый свет, переходящий в лиловый, когда оркестр начинает играть танго? За столиками — женщины, в обязанности которых входит развлекать гостей. Теперь, когда они узнали, кто этот новый клиент, они не дают себе труда танцевать друг с дружкой, и одна из них берется за вязание.

На эстраде Петийон в смокинге кажется еще худее, еще моложе, чем на самом деле. Из-под длинных светлых волос смотрит мертвенно-бледное лицо, глаза покраснели от усталости и тревоги. Как бедняга ни старается, он не может отвести взгляд от комиссара, который ждет.

Жанвье прав: он совсем готов… Есть признаки, которые не обманывают, ясно показывают, что человек дошел до предела, механизм его вышел из строя, разум у него помутился, и он спешит покончить с этим, выложить все, что у него на сердце. Ему так тяжело, что вот-вот он положит свой саксофон и бросится к Мегрэ.

Зрелище не из приятных — человек, охваченный страхом. Мегрэ немало перевидел таких, сам умело направлял допросы, которые длились иногда по двадцать часов и больше, пока ему не удавалось довести своего собеседника, вернее даже человека, которого он подвергал пытке, до физического и морального изнеможения.

На этот раз он здесь ни при чем. Он не верил, что Петийон причастен к убийству, не почувствовал этого. Он не занимался Петийоном, околдованный этой Фелиси, о которой не перестает думать.

Мегрэ пьет. Должно быть, Петийон удивлен, видя комиссара таким равнодушным. Руки музыканта с длинными тонкими пальцами дрожат. Его товарищи по оркестру украдкой поглядывают на него.

Чего он так упорно искал все эти сорок восемь безумных часов? За какую надежду цеплялся? Кого поджидал в этих кафе, в этих барах, в которые поочередно заглядывал, сидя там, не сводил жадного взгляда с двери и, ничего не добившись, уходил разочарованный, чтобы искать в другом месте? Наконец, зачем дн поехал в Руан, где сразу же устремился в пивную с женщинами в районе казарм?