Гензель - 3 (ЛП), стр. 1
Элла Джеймс
Гензель
Часть третья
Глава 1
Лукас
Один взгляд на ее лицо вызывает приступ тошноты.
Мне не следовало этого говорить.
Но я рад, что сказал.
Возможно, сейчас она уйдет.
Мы стоим в моей гостиной между диваном и гранитной столешницей, отделяющей кухню от гостиной. На мне надеты джинсы, грудь обнажена. Я натягиваю через голову футболку, чтобы спрятаться от взгляда ее широко распахнутых глаз.
Когда я вновь смотрю на нее, она остается абсолютно неподвижной. Ее глаза, широко раскрытые несколько мгновений назад, просто впиваются в меня. Ее рот при этом расслаблен. Выражение лица отстраненное. Такое чувство, будто кто-то нажал на паузу внутри Леа. Даже не похоже, что она дышит.
Слегка приоткрыв рот, выталкивая под нажимом пульсирующего горла, она роняет с губ пару слов:
— Мать... жива? — последнее слово звучит, словно битое стекло под ногами.
Несколько мгновений, просчитываю все "за" и "против", окончательно решая, могу ли солгать ей. Мать мертва. Я свернул ей шею. Леа знает, что она мертва. Да вся гребаная страна знает, но Леа все еще боится ее. А когда сознание охватывает страх, ощущение реальности размывается.
Если я совру Леа, что Мать жива, она, вероятно, уберется, куда подальше от нее. От меня.
Я пытаюсь выровнять дыхание. В груди становится так тесно, что я боюсь отключиться. Посреди внутренней борьбы в голове проясняется. Я не могу солгать ей. Не о Матери. Мне нужно, чтобы она ушла, но я не переживу того, что Леа будет бояться. Она, определенно, будет напугана, уверенная, что Мать жива, а я собираюсь встретиться с ней.
Я набираю воздух в легкие:
— Нет.
Она растерянно качает головой. Ее руки скрещены на груди, а брови сошлись на переносице.
— Но ты собрался к ней... в дом?
Я отвожу глаза от ее осуждающего взгляда, тем временем взвешивая, как провернуть задуманное. Как мне заставить ее узнать меня и посчитать ненормальным. Как я могу спровадить ее подальше от себя, не испугав, пока буду объяснять. Я направляюсь к шкафу с верхней одеждой, стоящему за диваном. Пока вытаскиваю ботинки, чувствую ее взгляд, готовый прожечь во мне дыру. Усевшись на диван, надеваю ботинки. Я не смотрю на нее, но чувствую, как она следит за мной. Так много всего, что я должен ей рассказать, именно того, что возможно заставит ее убраться, но ничего не получается, я не могу, потому, просто выкладываю ей правду.
— На данный момент — это мой дом. Я владею им.
— Ты купил тот дом? — она кажется удивленной. Настороженной.
Это хорошо.
— Его выставили на аукцион, — отвечаю я. Нас окружает тишина. Я заканчиваю завязывать шнурки на первом ботинке.
— Почему ты захотел его?
Я надеваю второй ботинок и поднимаю свой взгляд на нее.
— Мне нравится время от времени бывать там.
Ее лицо искажает беспокойство, а в глазах плещется потрясение.
— Что ты там делаешь?
Я снова хочу солгать. Я могу соврать, что трахаю там женщин, прямо в постели Матери. Могу сказать, что хожу туда поститься и молиться. Могу сказать, что езжу туда, чтобы поспать в ее спальне. Она видела мой клуб — он выглядит, как дом Матери. Леа, должно быть, уже считает меня ненормальным. И это будет еще одним доказательством, переломным.
Завязывая второй ботинок, я хмурюсь:
— Уверена, что хочешь знать?
— Да? — ее рот слегка приоткрыт, голова опущена, и она продолжает пялится на меня застывшим взглядом.
Закончив со шнурками, я поднимаюсь в полный рост. Для меня странно обнаружить, что я почти на фут выше, чем она. Я не знал этого. Я на пальцах могу сосчитать время, проведенное лицом к лицу с Леа.
Мой пульс учащается, когда я смотрю ей в лицо. Ее губы... я хочу провести по ним пальцем.
— Этот дом принадлежит мне, — в конце концов, я был там дольше, чем где-либо еще. На целых два года дольше, чем ее следующая пленница, девушка, которую она именовала Белоснежкой. — Ты ведь не знаешь, кто я, Леа? Я имею в виду, кто настоящий я? Неужели СМИ ничего не выяснили? Ты когда-нибудь пыталась сложить все кусочки вместе?
Она не пыталась. Я знал это. Если бы она пыталась, сейчас у нас был бы совершенно другой разговор. Она бы не подписалась на секс со мной, это уж точно.
Во мне возникла потребность упрекнуть ее в этом. Хочется подчеркнуть, насколько мало она меня знает. Заставить ее почувствовать себя глупой. Возможно, даже слегка напугать.
Она качает головой. Она определенно проявляет заинтересованность.
— Ты сказал, что тебя зовут Лукас.
Это было ошибкой. Ей не нужно знать, кто я. В этом отсутствует всякий смысл. Но зато заложена бомба, которую я могу взорвать в любой момент, чтоб обезоружить Леа.
— Я был там пять лет. Первые два года, только я, наедине с Матерью. В моем сознании это место — мой дом.
Я смотрю, как ее челюсть буквально отваливается.
— Ты... ты был там сколько лет???
— Пять.
Она пытается осознать сказанное.
— Пять лет? — пищит она.
Я медленно киваю.
— Но ты сказал мне...
— Нет, это не так, — она собирается сказать, что я упоминал ей про два или три года до ее появления в доме, но это неправда. Я всегда выражался размыто, и Леа даже не могла предположить, что я был там настолько долго. Мне было четырнадцать, когда Мать забрала меня из госпиталя и несколько месяцев мне оставалось до восемнадцати, когда я встретил Леа.
— Но...
— Думаешь, что знаешь меня? — тихо спрашиваю я. Я поднимаю руку к ее щеке и провожу ладонью по мягкой, теплой коже. — Леа, — я делаю шаг ближе. — Гензель был вымышленным мальчиком. Ты думаешь, сейчас я Гензель? Ты думаешь, я... твой друг?
Она сжимает губы, а у меня теплеет на душе.
— Нет.
Я киваю в сторону двери ванной комнаты, возле растения в кадке и развлекательным центром. Это место, где мои сабы, обычно, переодеваются. Там им позволено оставить их одежду, пока они играют свою роль. Пока они — Леа.
Я набираю воздух в легкие и впиваюсь в нее взглядом.
— Иди, оденься, Леа. Пришло время, тебе уйти.
Она хватает ртом воздух. Черты ее лица смягчаются, не сложно догадаться — она собирается спорить. Она в смятении. Она не готова уходить. Она не подвела итог. Я не знаю, что она скажет дальше, и не хочу знать.
— Уже понедельник, Леа. Лорен, — насмешливо бросаю я. — Ты не следуешь указаниям, а мне нравится подчинение. Думаешь, я наслаждался твоими смехотворными попытками доминировать надо мной? Думаешь, я хочу еще?
Выражение ее лица непроницаемо, но я замечаю, что мои слова задевают ее, поскольку на лбу и вокруг рта собираются морщинки. Она не может долго сохранять невозмутимое выражение лица. Уголки ее губ опускаются, а в глазах блестят слезы.
Чувство облегчения наполняет меня. Сейчас она уйдет. Я избавлюсь... от позора.
Тот момент в спальне эхом отдается во мне.
Отвернувшись от нее, направляюсь на кухню, чтоб взять со столешницы ключи и кошелек. Я прислушиваюсь к ее шагам, готовый к тому, что она отправится в ванную. Она оденется и уйдет, а я поеду в дом Матери.
Я хочу этого. Возможно, это даже нужно мне.
Пока я кладу кошелек в задний карман, слышу, как Леа подходит ко мне со спины. Она обходит меня и встает прямо передо мной. Я продолжаю смотреть на столешницу, подбадривая себя.
Когда наши взгляды встречаются, я поражен блеском ее глаз.
— Ты лжешь. Как тебя зовут? — бросает она.
— Сейчас — Эдгар, — резко обрываю я.
— Эдгар. Отлично, Эдгар. Ты лжец, — ее лицо великолепно. Каждая черточка движется, наполненная энергией и эмоциями. Я до чертиков обожаю, когда она такая оживленная. В течение всех тех месяцев, я не мог видеть ее лицо полностью.
— Леа... — благоговейно срывается с моих губ.