Трудности языка (СИ), стр. 13

Глава 5

«?Quieres tocarme?»

Твой шепот до сих пор звучит причудливой реверберацией в мыслях. То приближаясь, то отдаляясь. То замолкая, то звуча настойчивым эхом. Резонирует во внутренней пустоте. Пустоте, которую ты сначала поселил во мне, а потом заполнил собой. Став частью меня. Став мной. Сегодня. До последней грани.

До сих пор не могу поверить, что мы целовались. Ощущение, будто это был всего лишь сон или чересчур осязаемая фантазия не покидает ни на секунду. Если бы на твоем месте был кто-нибудь другой, возможно, я не чувствовал бы сейчас себя частью какой-то сюрреалистической картины, балансирующей на тонкой грани сна и реальности. Абсурдное сочетание, привнесенное тобой в мою жизнь.

Почему ты это сделал? Случайно или осознанно? Значит ли это, что чувствуешь то же, что и я? И если так, тогда что будет между нами дальше? И будет ли? Где-то в глубине застряла как заноза мысль о том, что я не должен был уходить. Нужно было остаться. Сказать…что-нибудь. Что тебе не за что было извиняться, что я хотел этого. И уже очень давно. Показать, что я хочу большего… Тебя. Хоть и не знаю, что именно делать и с чего начать.

Знаю только одно — моя «болезнь» начинает прогрессировать с каждой минутой. Не нахожу себе места с того самого момента, как вернулся домой. Отказался есть. В голову ничего не лезет. Не могу ни на чем сосредоточиться. И только отвратительная нервная дрожь. Потому что не знаю как себя вести в среду. Как смогу теперь пытаться что-то понять и запомнить, глядя на твои губы и помня их влажный шелковистый вкус. Помня твои ладони на своих бедрах. Кончики пальцев на коже… А если ты теперь откажешься от наших занятий из-за того, что произошло?

Беспомощно валюсь на кровать и накрываю голову подушкой. Похож на страуса, прячущего голову в песок. Если я не вижу мир, значит, и он не видит меня. Детское наивное заблуждение. Ты уже не в этом «невидимом» мире. Ты во мне. Невозможно спрятаться.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем чувствую, как кто-то тянет подушку, лишая меня моего сомнительного убежища.

— Ты чего на звонки не отвечаешь? — на кровать рядом плюхается Арсений в джинсах и кремовом свитере, обнимая мою подушку.

— Звук выключил… — не шевелясь.

— Сань, ты чего?

Чего именно? У меня трудный возраст. У меня экзамены на носу, про которые даже думать не получается. Я гей. Влюбился первый раз в жизни. Причем во взрослого парня, который почти ни слова не понимает по-нашему. Который является моим репетитором, и который до сегодняшнего дня в упор не замечал во мне ничего, кроме своего ученика, а потом вдруг взял и поцеловал. Да так, что я до сих пор не могу найти себе места. Этого достаточно, чтобы объяснить мое состояние? Меня прямо таки распирает от необходимости с кем-нибудь поговорить, но… Но это не та история, к которым привык мой друг и какая у него будет реакция я не знаю.

— Все нормально, — привстаю и усаживаюсь напротив, подтягивая колени к себе. — Как дома?

— Не похож ты на «все нормально», — игнорирует мой вопрос. — Сань, тебе нужно оторваться. Пойдем, погуляем, — подбрасывает в воздух подушку и ловит, а я чувствую, как по капле меня заполняет острое непреодолимое желание выговориться. И если и есть человек, с которым я могу это сделать, то только Сеня. Но для такой роскоши, как откровенность, ему нужно кое-что знать обо мне. Арсений продолжает что-то говорить, пока я мучительно взвешиваю все за и против того, что собираюсь сказать.

— …познакомлю тебя с Маришкой. Симпатичная. Очень…

— Сень, не думаю, что это удачная мысль… — осторожно. Издалека.

— Или с Анютой… — продолжает, будто не слышит меня.

— Сень, я влюбился, — уже теплее.

Переводит на меня взгляд. Подушка на миг замирает в руках.

— В своего репетитора, — добавляю спустя паузу. Горячо.

— Серьезно? — поворачивается ко мне всем корпусом, замирая в предвкушении подробностей. Обсидиановые глаза сверкают от пикантной подробности. Он еще не знает, что это не самое главное в моей истории. — Мда… Прости, конечно, но по-моему это безнадежно.

Будто я сам не знаю. Даже больше, чем мой друг может себе представить.

— Значит, тебе тем более нужно отвлечься, — делает вывод. Подушка вновь взлетает в воздух. — Кстати, а как ее зовут?

Глубокий вдох. Последние секунды сомнений. Последний шанс передумать и соврать. Светочка?

— Винсенте… — выдох, — мой репетитор — парень, — не громко, но решительно. Замираю, не дыша. Ну все. Меня можно поздравить с первым сознательным камин аутом.

— Можно, кстати, Русе позвонить тоже… — спокойно произносит через долю секунды, продолжая играть подушкой. Даже ни один мускул на лице не дрогнул.

— Сень, ты вообще слышал, что я сейчас сказал?

— Руся, в смысле Руслан, — поясняет, опять игнорируя мой вопрос. — Вроде ничего. Заодно отвлечешься…

Продолжает что-то рассказывать о своем однокласснике Руслане, описывая мне его внешность. Он это серьезно? Шокировано смотрю на друга. Такое впечатление, что это не я только что признался в своей ориентации, а он. Хотя вероятно эта тема в их семье уже затрагивалась, раз Соня слышала от мамы подобные слова. Наконец, вновь поворачивается ко мне.

— Ну так что? Идем?

— Сень, ты, наверное, не до конца еще понял.… Понимаю, вот так сразу трудно поверить и принять тот факт… что я… что мне нравятся парни…

— Санек, любишь ты над всякой херней заморачиваться, — перебивает и, вздыхая, поднимается с кровати. — Собирайся, я пока чай попью. Мне твоя мама сделала. А потом пойдем погуляем.

Хлопает меня по плечу и выходит из комнаты. Несколько минут сижу не в состоянии сдвинуться с места. И что, это все? Ни тебе шока или удивления. Ни недоверия или брезгливого отвращения. Или вопросов типа: «А ты уверен?», «А почему ты так думаешь?» Ну да, вероятно после того, что он пережил вчера, новость о том, что его лучший друг — гей уже действительно кажется «херней».

Встаю с кровати и переодеваюсь в джинсы и синий джемпер с воротником на молнии. Расчесываю волосы. Смотрю на себя в зеркальную раздвижную дверь шкафа-купе. Это что, так бросается в глаза? Ничего манерного во мне вроде нет. На девчонку тоже вроде не похож. Достаточно долго занимаюсь спортом, поэтому тело не как у неженки. Ну, волосы, конечно, не брутальный «ежик», как у Ваньки, чуть длинноватые… и челка. И пирсинг… теперь. Ну, есть еще одна смазливая деталь — небольшая родинка справа над верхней губой, из-за чего Ванька меня периодически называет «Хардематьяном» — собственное достижение его серого вещества, симбиоз «гардемаринов» и «Харатьяна».