Планета Вода (сборник), стр. 22
Тем временем игра прервалась. Инженеро-конструкторы бранили свого «хранителя цели» (goal-keeper) за пропущенные мечи. Тот обиделся, швырнул перчатки наземь, ушел.
Тогда один член команды – Жерар, приятель Фандорина – крикнул:
– Пит, выручайте! Господа, вот кто нам нужен! Я вчера смахнул со стола чашку чая, так, представляете, Булль подхватил ее на лету, пока она падала. Никогда не видел такой реакции!
Действительно, было вчера такое маленькое происшествие. Спасая свои белые брюки, Эраст Петрович не дал чашке удариться об пол, чтоб не разлетелись брызги.
Его обступили со всех сторон, начали уговаривать, объяснять правила.
«Собственно, почему бы нет? – сказал себе Фандорин. – Заняться все равно нечем, а, если Нэпа как следует раззадорить, он может открыться с неожиданной стороны. Этот человек явно не привык проигрывать».
– Хорошо, г-господа. Правила мне знать необязательно. Главное – не допускать, чтобы кожаный шар залетал в эту деревянную скобу. Но одно условие. Играть будете по-моему. Все десять человек – вперед, в атаку. Мне никто не нужен.
Так не бывает, стали ему втолковывать, голкиперу полагаются защитники, иначе противник сразу возьмет «ворота» штурмом.
– Если такое случится, я признаю вашу п-правоту. А пока все вперед.
Матч возобновился. Инженеро-конструкторы всей гурьбой прорвали оборону неприятеля, однако промахнулись по воротам, и через несколько секунд Эраст Петрович оказался наедине с тремя вражескими нападающими. Но пролететь мимо Фандорина у мяча не было ни малейших шансов. Эраст Петрович подпрыгнул, ударил кулаком по шару – и послал его прямо в ноги Жерару. Тот немного пробежал, ударил – и попал в сетку.
Все заорали, как безумные. Товарищи по команде стали обнимать Жерара, лупить его по плечам, а потом накинулись и на Фандорина. Он перенес это панибратство стоически.
Потом ситуация повторилась еще несколько раз. Химико-биологи нападали на «ворота» Эраста Петровича – то лупили сразу, то перебрасывались мячом, пытаясь обмануть «хранителя». Всё впустую. Выпускнику суровой школы «крадущихся», которые владеют техникой убыстренного движения, эти ухищрения были нипочем.
Семь раз по «воротам» бил диспетчер. Когда Фандорин ловил или отбивал мяч, у Нэпа на лице мелькала интересная гримаса: не огорчение и не злость, а веселое удивление – надо же, мол, какая незадача. Эраст Петрович пришел к выводу, что этот субъект органически не способен расстраиваться из-за неудач – воспринимает их как интригующее обстоятельство. Редкое свойство характера. И очень ценное для любого масшабного человека. Тот, кто доверил Нэпу руководить всей легальной деятельностью Сен-Константена, хорошо разбирается в людях.
Время матча закончилось при счете 3:3, но игра на этом не завершилась. По какому-то неведомому правилу начали поочередно бить «штрафы» (penalties), по десять ударов в каждые «ворота». Инженеры успешно поразили «цель» пять раз. Эраст Петрович ни разу не дал мячу влететь в сетку.
Потом его минут пять подбрасывали в воздух – несносный, дурацкий обычай. У Фандорина растрепался пробор и оторвались две пуговицы.
Подошел диспетчер, крепко пожал руку.
– Впредь буду играть с вами только в одной команде, Пит, – сверкнул он белыми зубами. Посерьезнел. – Давайте как-нибудь вместе поплаваем под водой. Испытаем ваш аппарат. При такой координации движений вы должны быть превосходным водолазом.
– Вот доведу конструкцию до ума, и мы с вами з-замечательно поплаваем, – пообещал Эраст Петрович. – Мне осталось совсем чуть-чуть.
Вечером, чтобы скоротать время, он еще наведался в санаторий – проверить, не отыгралась ли суровая фройляйн на девочке за неприятный утренний разговор.
Но Беллинду отпустили к «дяде», не чиня никаких препятствий.
Они немного прогулялись вдоль ограды. Приближалось время заката. Обычно Эраст Петрович наслаждался этим фантастическим, все время разным па-де-де, который исполняли небо и море, стараясь перещеголять друг друга, но сегодня хотелось, чтобы солнце зашло побыстрее. Фандорину не терпелось поскорее заняться настоящим делом.
– Красиво… – вздохнула девочка. – Один день – это как целая жизнь, только в маленьком масштабе, правда?
– Мхм, – промычал Фандорин, думая о своем.
– День рождается, живет, умирает, – продолжала она развивать тривиальную, но для ребенка не такую простую метафору. И вдруг сказала нечто, от чего Эраст Петрович вздрогнул: – Мы были вместе, когда этот день родился. И мы вместе, когда он умирает. Эта маленькая жизнь у нас была общей.
При свете заходящего солнца она была похожа не на Кагуяхимэ, а на врубелевскую царевну – только с золотыми волосами. Вырастет – будет совершенно феноменальной красавицей. К тому же умна, самостоятельна, с характером. Девочки с такими задатками становятся или очень счастливыми женщинами, или очень несчастными, а обычно – вперемежку. Но заурядной жизни у Беллинды Дженкинс не будет, за это можно поручиться.
– Я сегодня целый день про красоту думаю. Знаете, что мне пришло в голову? – Она взяла Фандорина за руку и посмотрела снизу вверх. – Люди представляют себе красоту шиворот-навыворот. Почему-то считается, что молодость – красиво, а старость – нет. А по-моему, это ошибка. Свежая кожа, густые волосы и всё такое бывают в молодости у кого угодно, никакой твоей заслуги тут нет. А вот если у кого-то лицо хорошеет с возрастом, это значит, что жизнь была красивая. Нет, правда! Морщины интереснее, чем гладкая мордашка. По морщинам видно душу. Седина – вообще заглядение. Вон у вас виски белые – мне жутко нравится! И вокруг глаз у вас такая чудесная сеточка…
Эраст Петрович, нахмурившись, потрогал подглазья, веки. Черт, в самом деле всё какое-то набрякшее.
– Старые лица вроде вашего ужасно красивые! – восхитилась жестокая девочка. – На них интересно смотреть. Уверена, что в молодости вы были не такой красивый, как в старости. Права я или нет?
Какой оригинальный склад ума, кисло подумал Фандорин, пообещав себе, что, как только покончит с немецкой базой, обязательно займется «чудесной сеточкой» возле глаз.
– У всякого возраста своя к-красота… – уклончиво ответил он. – П-пойдем назад. Мне пора.
На прощание она сказала:
– Вы завтра придете? Я буду ждать.
– П-постараюсь, но твердо обещать не могу.
Эраст Петрович понятия не имел, что будет завтра, и это согревало ему сердце.
Он сладостно улыбнулся. Ночь близка. Она будет захватывающе интересной.
В начале одиннадцатого Фандорин оттолкнулся веслами от причала, и течение само понесло лодку к выходу из маленькой бухты. Хватятся – решат, что кто-то из рассеянных ученых плохо закрепил швартов.
В окнах лаборатории горел свет – там, как обычно, кто-то работал в неурочное время, но в гавани было безлюдно.
Минут через десять Эраст Петрович начал грести. Поначалу плавно и бесшумно, потом все быстрее. В полумиле от берега включил мотор. Взял курс на зюйд-зюйд и, точно рассчитав скорость, плыл так двадцать две минуты. Застопорил двигатель, снова взялся за весла. Уже выглянула луна, и поверхность моря наполнилась неровным, рябоватым сиянием, однако надежней было полагаться на слух, а не на зрение. Еще какое-то время Фандорин медленно плыл, описывая круг, и прислушивался, оглядывался.
Вот близко, в какой-нибудь сотне метров раздался плеск, из воды полез темный бугорок, стал увеличиваться, и вынырнула спина чудо-рыбины, засверкала серебряной чешуей. Маса, умница, вывел «Лимон-2» точнехонько в указанную точку, почти минута в минуту.
Развернув лодку, Эраст Петрович направил ее к субмарине. Японец увидел в иллюминатор, откинул крышку люка.
Фандорин прыгнул на скользкую палубу, покачнулся, устоял на ногах. Осиротевшая лодка поплыла себе дальше. Теперь будет путешествовать по океану бог весть сколько дней, пока ее не утопит шторм. Или же через несколько месяцев окажется у берегов Южной Америки. Эраст Петрович пожелал лодке не первой судьбы, а второй.