Ребекка (другой перевод), стр. 6
— Вы знаете обо мне решительно все. Правда, рассказала я вам немного, но ведь и прожила-то я короткую жизнь и со мной ничего не случилось, кроме потери моих близких. О вас же я знаю столько же, сколько знала в первый день знакомства.
— А что вы знали тогда?
— Что вы жили в Мандерли и потеряли свою жену…
Слово «жена» соскользнуло с языка, но тут же я испугалась: нельзя было это говорить, он никогда не простит мне этого, никогда уже не вернутся часы нашей приятной дружбы и болтовни. Возможно, он завтра же уедет, а миссис ван Хоппер встанет с постели и возобновится наш, опостылевший мне образ жизни. Я так углубилась в свои мысли, что не заметила, как автомобиль остановился перед отелем.
Я взглянула в его лицо, оно было совсем чужим. Не было ни друга, ни брата, который еще недавно бранил меня за привычку грызть ногти. Наконец, он повернулся ко мне и заговорил:
— Сегодня вы сказали, что хотели бы сохранить свои воспоминания. Ну, а у меня как раз обратное: я хотел бы забыть прошлое, так будто его никогда и не было. Мне не всегда удается изгнать свои воспоминания, иногда они выскакивают, как джин из запечатанной бутылки. Так было, например, во время нашей самой первой прогулки, когда я привез вас на край пропасти. Вы спросили меня, изменилось ли здесь что-нибудь, и я ответил — нет. На самом деле изменилось что-то во мне. Я был там несколько лет назад с женой. А сейчас вдруг почувствовал, что воспоминания изгладились из памяти и прошлое стало мне безразличным. Изгладились благодаря вашему присутствию. Лишь из-за вас я остался в Монте-Карло, иначе уже давно уехал бы в Италию, Грецию, а может быть, и дальше… К черту ваше пуританство, ваши слова насчет моей доброты и милосердия!.. Я ездил с вами на автомобиле потому, что хотел быть с вами, находиться в вашем обществе. А если вы мне не верите, можете вылезать из автомобиля и идти домой пешком…
Я сжалась на сиденье рядом с ним и не знала, как поступить.
— Ну так что же? Почему вы не вылезаете?
— Я хочу домой… — голос предательски дрожал, я покраснела и могла сейчас заплакать.
Он молча включил мотор. Быстро, слишком быстро мы доехали до отеля. По моим щекам текли слезы, но я не хотела, чтобы он их заметил, не доставала платок и молча глотала их. Он вдруг взял мою руку, поцеловал ее и вложил в нее свой носовой платок.
В романах, описывающих страдания героини, обычно говорят, что «слезы украшали ее». Я взглянула в зеркальце. Со мной случилось как раз наоборот: красные глаза, распухший нос, в своей убогой одежде я выглядела еще хуже, чем обычно.
Меня больше не ожидали никакие радости. Мне предстоял ленч наедине с миссис ван Хоппер, так как сиделка отпросилась у нее на сегодня. После завтрака она заставит меня играть с ней в безик. Я буду задыхаться в душной комнате, а он в это время уедет куда-нибудь к морю и будет наслаждаться свежим ветром и солнцем.
Я чувствовала себя брошенной маленькой девочкой, но, несмотря на свое смущение, высморкалась в его платок и вытерла лицо.
— К черту! — со злостью произнес он, затем неожиданно положил руку на мои плечи и привлек меня к себе. — По возрасту вы годитесь мне в дочери, а я уже отвык обращаться с такими молоденькими.
Правя одной рукой, он все ускорял и ускорял ход машины.
— Можете ли вы забыть все, что я наговорил вам сегодня? В семье меня называли Максимом, может быть, и вы станете называть меня так же? Мы слишком долго обращались друг к другу официально.
Он снял с меня шляпу, забросил ее на заднее сиденье, наконец наклонился ко мне и поцеловал в макушку.
— Обещайте мне, что никогда не будете носить черные шелковые платья, — и он рассмеялся.
И снова солнце засияло для меня, и жизнь заиграла всеми красками, и миссис ван Хоппер была изгнана из моей жизни. Ленч и игра в карты отнимут лишь несколько часов, а затем начнется другая жизнь. И если она спросит, почему я опоздала к игре в безик, я отвечу: «Я забыла о времени, я завтракала с Максимом».
Сегодняшний день сблизил нас больше, чем все предыдущие. Он поцеловал меня, но я вовсе не смутилась. Это произошло так естественно, и мне было приятно, но никакого волнения, непременно сопровождающего поцелуй, судя по романам, не вызвало.
— А что, Макс де Винтер все еще живет в отеле? — спросила миссис ван Хоппер после завтрака.
— Да. Он бывает в ресторане, — ответила я.
Я боялась, что теннисный тренер или еще кто-нибудь рассказал ей о моем время провождении, но она больше ничего не спросила и принялась неудержимо болтать:
— Он очень привлекателен, но труднодоступен. Конечно, он мог бы и пригласить меня в Мандерли, но не сделал этого, был очень сух и сдержан… Я никогда не видела его жену, но, говорят, она была очень красива и элегантна, словом — блестящая женщина. Насколько я знаю, он обожал ее. А погибла она трагически и совершенно неожиданно… Говорят, что, когда она была жива, они устраивали в Мандерли грандиозные приемы… И она называла его Максом, а не Макисом, как остальные родственники — бабушка, тетки. Я тоже должна называть его Максимом. Максом называла его только она, и только она имела на это право.
6
Мы с миссис ван Хоппер вели жизнь на колесах, а я всегда ненавидела деятельность, связанную с переездами, — укладывать чемоданы, запаковывать вещи… Заглянешь в опустевшие шкафы и ящики стола, и становится грустно, будто что-то утеряла навсегда. Частичка нашей души, частичка прожитой жизни остается там, где мы были и куда уже никогда не вернемся. Очередная глава нашей жизни заканчивается, тяжелые вещи запакованы и стоят в коридоре, а мелочь будет уложена в последний момент. Корзина для бумаг заполнена разорванными письмами и записками, везде валяются полупустые пузырьки из-под лекарств и пустые банки из-под кремов.
Утром, когда я наливала ей кофе, миссис ван Хоппер передала мне письмо и сказала:
— Элен уезжает в субботу в Нью-Йорк. У маленькой Нэнси был острый приступ аппендицита, и Элен возвращается домой. Я тоже решилась. Европа надоела мне до смерти. Я тоже еду домой. Как вы относитесь к тому, чтобы побывать в Нью-Йорке?
Это сообщение подкосило меня, что, по-видимому, отразилось на моем лице.
— Какая вы странная девушка. И вечно недовольны. Не могу вас понять. Неужели вы не знаете, что в Штатах девушка, не имеющая ни копейки, может очень удачно устроиться? Там много молодых людей вашего класса, много развлечений и веселых сборищ. У вас там будет свой маленький круг знакомых, и вы сможете развлекаться, как вам захочется. Ведь вам не нравится в Монте-Карло?
— Я уже привыкла к нему.
— Ну, а теперь вам придется привыкнуть к Нью-Йорку! Мы едем на том же пароходе, что и Элен. Ступайте в контору и распорядитесь, чтобы билеты и все остальное было немедленно заказано. Сегодня у вас столько работы, что некогда будет огорчаться из-за отъезда из Монте-Карло.
Я не сразу пошла вниз. Зашла в ванную, села там и уронила голову на руки. Итак, это случилось. Я должна уехать и уже завтра буду сидеть в купе спального вагона, напротив миссис ван Хоппер и держать на коленях ее шкатулку с драгоценностями или большую сумку, как горничная. Мы будем мыть руки и чистить зубы в крохотном туалете, где всегда стоит графин с водой до середины, лежит кусок мыла с прилипшим волоском, а неизбежная надпись гласит: «Таз под умывальником».
Каждый стук колеса будет напоминать мне, что я все больше и больше удаляюсь от него, а он спокойно сидит в ресторане и даже не вспоминает обо мне. Я, конечно, сумею увидеть его и попрощаться, но нам нечего будет сказать друг другу: мы будем прощаться, как чужие. А голос внутри меня будет кричать: «Я так тебя люблю! Я так несчастна!» Мы перебросимся несколькими ничего не значащими фразами и расстанемся навсегда. В последний момент из мрака выйдет миссис ван Хоппер и, увидев ее, он вернется на свое место, за свой столик и углубится в газету.
Я пережила все это, не выходя из ванной, и даже представила себе наш приезд в Нью-Йорк. Услышала пронзительный голос Элен, этой несколько уменьшенной копии с миссис ван Хоппер. Увидела ее маленькую уродливую дочку Нэнси. Представила себе американских студентов и банковских клерков с их стандартной внешностью и стандартными разговорами: «Давайте встретимся в среду», «Любите ли вы джаз?» А я должна отвечать вежливо и любезно, хотя хочу только одного: остаться совсем одна, как сейчас в ванной.