Ребекка (другой перевод), стр. 38

Я сразу начал говорить о Фэвелле… Я достаточно долго терпел эту жизнь, полную унижений и позора. Но теперь — конец.

— Что вы делали в Лондоне, меня не касается. Можете быть там с Фэвеллом или с кем-то другим — это ваше дело. Но не здесь, не в Мандерли.

— А что если мне больше нравится здесь? Что вы сделаете?

— Вы знаете мои условия, я честно соблюдал наш позорный договор, чего нельзя сказать о вас. Я терпел достаточно долго, Ребекка. Но больше не желаю.

Она бросила сигарету в пепельницу, встала с дивана и потянулась, подняв руки над головой.

— Ты прав, Максим, пора начинать новую страницу в нашей жизни.

Она начала ходить по комнате — взад и вперед, засунув руки в карманы брюк, очень бледная, очень худая; в своем костюме матроса она была похожа на мальчика, но мальчика с лицом ботичеллиевской мадонны.

— Думали ли вы когда-нибудь о том, — заговорила она, — как трудно вам будет собрать какой-нибудь материал для суда, если захотите развода? Все ваши друзья, все ваши слуги убеждены, что мы очень счастливая супружеская пара.

— А Фрэнк, а Беатриса? — спросила я.

— У вашего Фрэнка нет никакого материала против меня, а Беатриса докажет в суде только то, что приревновала ко мне своего мужа, которому вздумалось однажды свалять дурака. О нет, Макс, чертовски трудно будет хоть что-нибудь доказать. — Она издевательски улыбалась. — А я могу заставить Дэнни дать любую присягу в суде, а за ней в слепом неведении присягнут и остальные слуги. Ведь все думают, что мы живем, как счастливые супруги. Ну и как же вы сможете доказать, что это не так?

Она села на край стола, покачивая одной ногой, обутой в сандалию из синих и белых полосок.

— Мы, Дэнни и я, могли бы выставить вас перед судом полным дураком. И вам бы после этого не поверил ни один человек.

И снова она встала передо мной, раскачиваясь на каблуках.

— Если у меня будет ребенок, Макс, вы никогда не сможете отказаться от него. Он будет расти здесь, в Мандерли, будет носить ваше имя, и вы ничего не сможете поделать. Вы ведь хотели бы иметь сына и наследника вашего дорого Мандерли? Это было бы величайшей радостью в вашей жизни, Макс. И вот вы увидите моего сына, Макс, в колыбельке под каштановым деревом, а затем бегающего по лугам и газонам за бабочками, когда он немного подрастет. Вы будете следить за тем, как он растет и развивается и радоваться тому, что после вашей смерти он останется здесь в качестве законного владельца Мандерли.

Она замолчала на минутку, а затем начала громко хохотать:

— О, боже, как смешно, как весело, как безумно увлекательно… Я сказала вам, что собираюсь открыть новую страницу своей жизни. Теперь вы поняли, в чем дело? И все ваши арендаторы, все местные жители будут в полном восторге: «Это то, что мы все ждали, на что надеялись, миссис де Винтер». А я буду безукоризненной матерью, Макс, как была безукоризненной женой. И никогда, и никому не придет в голову… — В одной руке она держала сигарету, а другую сунула в карман и глядела мне в лицо, все так же усмехаясь.

…Когда я выстрелил в нее, она продолжала стоять против меня. Я попал прямо в сердце, и пуля прошла навылет. Она не сразу упала, а продолжала стоять с широко открытыми глазами, все так же улыбаясь.

Голос Максима упал до шепота, а его рука, которую я держала в своих, была холодной, как лед.

— Я совсем забыл, — снова начал он, — что из тела вытекает так много крови. Я принес морской воды в ведре и стал тряпкой мыть пол. Все было залито кровью, даже у камина, к которому она не подходила, стояла большая лужа крови. После того, как я вымыл весь пол, я поднял тело Ребекки и отнес его на лодку. Положил ее на пол в каюте и попытался вывести лодку в море. Ветерок налетал порывами, и вывести судно против прилива было нелегко. Я давно не ходил под парусом, так как никогда не плавал вместе с ней и совсем отвык от этого спорта. С большим трудом я вывел судно из бухточки в залив, но дальше вести его не сумел. Было ужасающе темно. Абсолютно безлунная ночь. Кое-как, ощупью, я спустился в каюту, заклинил дверь и открыл водопроводные краны. Вода начала проступать на полу. После этого кинжалом, который специально захватил с собой, я пробил в днище одну за другой три дыры, а сам перешел на шлюпку. До этого сбросил с парусника в море спасательный круг, канат и весла, чтобы создать видимость крушения, и стал наблюдать за медленным погружением судна в море. Когда оно исчезло, я медленно отравился назад.

Вот и все. Больше мне почти нечего сказать.

Я привязал шлюпку к причалу, так это обычно делала она, и снова вошел в коттедж. Пол был весь мокрый, но это могла сделать и она сама. Затем я вернулся в дом, поднялся в спальню и разделся. В это время разыгралась непогода, подул сильный ветер и пошел дождь. Ко мне постучала миссис Дэнверс. Я открыл ей и разговаривал с ней, одетый в халат. Она беспокоилась о Ребекке, а я советовал ей идти лечь спать.

Я затопил судно слишком близко к берегу. Если бы я сумел вывести его подальше в залив, ее бы никогда не нашли.

— Это все из-за кораблекрушения. Если бы не это, ее бы так и не нашли.

Я очень устала, но Максим продолжал говорить:

— Я знал, что это когда-нибудь случится. Даже когда я ездил в Эджкомб и опознал то тело, я знал, что это только отсрочка и что, в конце концов, все-таки выиграет Ребекка.

Даже когда я встретил и полюбил тебя, я знал, что это ничего не изменит и, в конце концов, все-таки выиграет Ребекка. И она об этом знала. Я помню улыбку, которая осталась на ее лице.

— Нет, — сказала я. — Ребекка умерла, вот о чем мы должны помнить. Она не может вернуться и привлечь тебя к ответственности. Она не сможет больше причинить тебе вред.

— Но там лежит ее тело. Водолаз видел его.

— Придется давать объяснения, и нужно обдумать, что именно сказать. Это тело неизвестного тебе человека, которого ты никогда не видел.

— Что-то осталось из ее вещей, например, кольца на пальцах. Даже если все сгнило, какие-нибудь остатки вещей сохранились, каюта не тронула, и никто не прикасался к телу в течение всех этих месяцев. Это не тот случай, когда труп таскало по морю и било его о прибрежные камни.

— Но тело гниет в воде, даже когда его никто не трогает. Не так ли?

— Не знаю, не знаю.

— А как это выяснится? Что они собираются делать?

— Завтра в пять тридцать утра водолаз опустится в море, и они попытаются поднять лодку со дна. С тоже буду присутствовать при этом. Сирль пришлет за мной лодку в нашу бухточку к пяти утра.

— А что они будут делать дальше?

— Они попытаются отбуксировать лодку в Керритс. Если же не смогут, то при помощи крана поднимут ее на свое спасательное судно. Там же будет и врач.

— А зачем же врач, что он будет делать?

— Не знаю, не знаю.

— Если они установят, что тело Ребекки, ты должен сказать, что в прошлый раз, в Эджкомбе, ты просто ошибся. Ты был болен. Да и тогда не утверждал, а лишь высказал предположение.

— Никто не может свидетельствовать против себя. Ты был у себя дома в постели, и никто во всем свете не знает правды, кроме тебя и меня. Даже Фрэнк.

— Да, да. Они подумают, что лодка перевернулась и затонула в момент, когда она была в каюте. Она могла спуститься туда за ножом или веревкой, или еще за чем-нибудь, и вдруг налетел резкий ветер с мыса и опрокинул судно. Они именно так и решат, не правда ли?

— Не знаю, — ответил она, — не знаю.

В это время рядом с библиотекой в маленькой комнате раздался телефонный звонок.

Максим подошел к телефону и закрыл за собой дверь.

В библиотеке появился Роберт и начал убирать стол после чая. Я встала лицом к окну так, чтобы он не увидел моего лица. Впрочем, слуги в доме очень скоро узнают о наших неприятностях. Я слышала голос Максима из соседней комнаты и испытывала острую боль где-то в глубине, в желудке.

Я провела все время рядом в Максимом, внимая его тихому голосу и сопереживая всей душой.