Бродяги Севера (сборник), стр. 22

Затем, когда окончился день, он повернулся к западу и быстро покрыл все пять миль, отделявшие его от логова.

Через полчаса по следу, оставленному им вдоль капканов, прошелся и сам Лебо. Подойдя к первому пустому капкану, он увидел около него следы, оставленные Мики.

– Черт возьми, волк! – воскликнул он. – Да притом еще и среди белого дня!

Вслед за тем по его лицу медленно пробежало выражение удивления. Он опустился на колени и стал внимательно осматривать эти следы.

– Нет! – проговорил он, задыхаясь. – Это собака! Проклятая дикая собака обкрадывает мои капканы!

Он поднялся на ноги и разразился ругательством. Затем вынул из кармана маленькую оловянную коробочку и достал из нее шарик, скатанный из сала. В него был положен стрихнин. То была приманка с ядом, специально заготовленная для волков и лисиц.

Предвкушая, как он отравит вора, Лебо засмеялся и прикрепил сало с ядом к колышку.

– Достанется же тебе на орехи, проклятая собака! – проворчал он. – Я тебя проучу. Завтра же околеешь!

И у каждой из обкраденных ловушек он поместил по заманчивому кусочку сала.

Глава XIV

На следующее утро Мики опять выступил на осмотр всей линии расставленных ловушек. В сущности, его привлекало не то, что он мог так легко добыть себе из них пищу. Ему было бы гораздо приятнее поохотиться на живую дичь самому. Его, точно магнитом, притягивал к себе след человеческих ног со своим запахом человека. И в тех местах, где этот запах был особенно силен, ему так и хотелось лечь прямо на снег и подождать. И тем не менее наряду с этим смутным желанием в Мики пробуждались и страх и сознание необходимости быть особенно осторожным. Он не задержался ни у первого, ни у второго капкана. Но, помещая свою приманку в третий капкан, Лебо почему-то очень долго провозился с ней, и комок жира с отравой вследствие этого сильно стал отдавать запахом от его рук. Лисица, наверное, сейчас же отвернулась бы от него. Однако Мики все-таки стащил его с колышка и бросил его на землю между передними лапами. Вслед за тем он огляделся по сторонам и стал прислушиваться в течение целой минуты. Далее он лизнул сало языком. Запах от рук Лебо помешал ему проглотить это сало сразу, как он сделал это с мясом оленя. И он стал подозрительно переваливать отравленную пилюлю между зубов. Сало имело приятный, сладковатый вкус. Мики совсем было уже приготовился проглотить его, как вдруг обнаружил в нем другой, уже менее приятный вкус. Тут он выплюнул решительно все, что было у него во рту. Но едкое, жгучее действие яда продолжало терзать ему язык и полость рта. Ожог стал забираться все глубже и глубже. Мики набрал полную пасть снегу и стал глотать его, чтобы хоть сколько-нибудь уничтожить жгучее ощущение, которое ползло все дальше и глубже, как бы подбираясь к самому существу его жизни.

Если бы он съел сальный комочек так, как съедал до этого все другие приманки, то через какой-нибудь час его не было бы уже в живых, и Лебо не пришлось бы далеко ходить, чтобы найти его труп. Однако и проглоченного яда было достаточно, чтобы уже и через четверть часа Мики почувствовал дурноту. Сознание беды заставило его покинуть человеческий след и поскорее направиться обратно к себе в логово. Но ему удалось пройти всего лишь несколько шагов, как он вдруг почувствовал, что силы стали оставлять его, и ноги у него подкосились. Он упал. Его охватила дрожь. Каждый мускул его тела дрожал так, точно отдельно бился в лихорадке. Зубы стучали. Зрачки расширились, и Мики почувствовал, что не может даже пошевельнуться. А затем – словно какая-то невидимая рука сдавила ему горло. Задняя часть шеи вдруг как-то сразу онемела, и дыхание стало с хрипом вырываться сквозь горло. Он задыхался. Затем, точно огненная волна, оцепенение разлилось по всему его телу. Там, где только за минуту перед этим дрожали и трепетали мускулы, теперь вытянулись окоченевшие и застывшие члены. Безжалостная хватка яда проникла в самые центры его головного мозга и заставила его откинуть голову назад и уставиться пастью прямо в небо. Но он не издал ни единого звука. Некоторое время каждый нерв в его теле был напряжен в агонии смерти.

Затем вдруг сразу наступила перемена. Произошло это так, точно во всем теле Мики вдруг лопнула струна. Ужасная хватка отпустила заднюю сторону шеи, оцепенение растворилось в потоке потрясающего озноба, и через мгновение он уже весь корчился в безумных конвульсиях и взрывал вокруг себя снег. Спазмы длились с минуту. Когда наконец они прекратились, то Мики едва дышал. Из его пасти текли на снег целые потоки липкой тягучей слюны. Он все еще жил. Смерть промахнулась всего только на волосок, и, еще немного спустя, он уже поднялся на ноги и, пошатываясь, медленно побрел назад к своему жилищу.

Теперь Жак Лебо уже мог сколько угодно расставлять на его пути хоть тысячи шариков с отравой. Мики все равно их больше уже не тронет. Теперь уж никогда больше он не притронется и к мясу в капканах.

Два дня спустя Лебо обнаружил то место, где у Мики происходила его схватка со смертью, и сердце его забилось от злости и разочарования. Он отправился по следам собаки. В полдень, добравшись до вытоптанной Мики тропинки в лес, он подошел наконец к самому его логову. Опустившись на колени, он заглянул под сучья и корни в темную глубину, но не увидал там ничего. Но Мики, все время державшийся настороже и находившийся там, со своей стороны увидел человека. Ему вспомнилось то загоревшее, обросшее волосами существо, которое как-то, уже давным-давно, еще летом, чуть не убило его брошенной дубинкой и стало потом разыскивать его вместе с индейцем Макоки, когда он спрятался от них в кусты. И теперь, в эту самую минуту, когда Лебо заглянул к нему в нору, его сердцем овладело вдруг глубокое разочарование, ибо где-то там, в его воспоминаниях, все еще теплилась память о Чаллонере – том хозяине, которого он когда-то любил и так неожиданно вдруг потерял. Но не Чаллонера нашел он, напав на этот запах человека.

Лебо услыхал его рычание, и кровь охотника взыграла в нем, когда он поднялся на ноги. Подлезть туда и дотянуться до собаки было невозможно, а выманить ее оттуда – еще того менее. Но у Лебо оставался для этого еще один способ. Это – способ огня.

Забившись в самую глубину своей засады, Мики все же услышал, как снег вновь захрустел под ногами у Лебо. А затем через несколько минут он вновь увидел, что человек-зверь снова возвратился и стал заглядывать к нему в нору.

– А ну-ка, иди сюда! – стал звать он к себе собаку, как бы стараясь ее подразнить.

Мики опять заворчал.

Жак Лебо был удовлетворен. Нагромоздившиеся ветви и корни, составлявшие крышу и стенки логова, были не больше тридцати – сорока футов в диаметре, и кругом во всем лесу больше не было никаких кустарников. Пространство между стволами деревьев было совершенно свободно. Никакая дикая собака не смогла бы здесь избежать пули из ружья Лебо.

С трех сторон логово всецело было погребено под глубоким снегом. Вход открывался только с той стороны, куда Мики протоптал свою тропинку. Став так, чтобы ветер дул ему в спину, Лебо сделал костер из березовой коры и сухого хвороста и зажег его перед буреломом. Прогнившие стволы и высохшие верхушки, свалившиеся с деревьев, вспыхнули как смола, и через несколько минут огонь уже затрещал и загудел таким могучим ревом, что Мики долго не мог понять, в чем было дело. Некоторое время, однако, дым еще не доходил до него. С винтовкой наготове, Лебо ни на минуту не спускал глаз с того места, откуда должна была выскочить наконец дикая собака.

Удушливая струя дыма вдруг наполнила ноздри Мики, а тонкое белое облако легкой дымкой заволокло вход к нему в логово. Тонкая, как змея, струйка стала проникать к нему внутрь через отверстие между двумя пнями на расстоянии всего только каких-нибудь десяти дюймов от носа Мики. Странный рев все продолжался и становился все более и более угрожающим. И тут Мики впервые пришлось увидеть сквозь переплетавшиеся между собою и изломанные ветки небольшие желтые язычки. Огонь легко пробивался к нему сквозь груды сухого, нагроможденного сосняка. Еще десять минут – и пламя высоко взметнулось в воздух. Лебо взял винтовку на прицел.