Бродяги Севера (сборник), стр. 176
При первой вспышке спички обнаружилась вся внутренность каютки. Это было маленькое помещеньице, чуть-чуть больше, чем ящик из-под мыла. Около шести футов в длину, два с половиной в ширину, а потолок был так низок, что, даже стоя на коленях, Кент упирался в него головой. Спичка догорела, и он зажег другую. На этот раз он увидел свечку, которая была вставлена в расщепленную березовую лучину, торчавшую из стены. Он подполз к ней и зажег ее. Он огляделся вокруг себя и на этот раз благословил Фингерса. Все было приготовлено для далекого путешествия. Две узкие койки были устроены у противоположной стены и так низко одна над другой, что Кент усмехнулся при одной только мысли о том, что ему придется пролезать на одну из них. На них были постланы матрасики. Тут же под рукой стояла печечка, а около нее была сложена охапка мелко изрубленных сухих дров. Все это показалось Кенту маленьким детским игрушечным домиком. Картину дополнял низенький стол, на котором лежало множество пакетов.
Кент сбросил с себя ранец и вернулся за Мареттой. Она услышала, как он шлепал по воде, протянула к нему в темноте руки и наткнулась на него. Он поднял ее на руки, пронес по целому морю воды, плескавшемуся у него под ногами, и со смехом положил ее на край плота у самой дверцы. Это был тихий радостный смех. Желтый свет от свечи упал на их лица. Кент едва мог различать подробности, но видел, что глаза ее сияли.
– Ваше гнездышко, Серая Гусочка! – ласково сказал он.
Она протянула руку и коснулась его лица.
– Как вы добры ко мне, Джимс, – ответила она с дрожью в голосе. – Поцелуйте меня!
Несмотря на все еще ливший как из ведра дождь, сердце Кента просто пело от радости. Ощущая на себе трепетное прикосновение губ Маретты, он почувствовал себя сверхчеловеком, и когда он выполз снова на берег и перерезал ножом привязь, то ему вдруг страстно захотелось запеть ту свободную песню моряков, которая донеслась до него тогда, когда он лежал в больнице и караван отходил на Север. И, еле удерживаясь от смеха, он все-таки вполголоса запел ее. А потом, напрягая все свои силы, как гигант оттолкнул плот от берега и вывел его на середину реки. В маленькой каютке, по ту сторону двери, находилось то, что теперь составляло всю его жизнь. Повернув голову, он мог видеть мерцавший из окошечка свет свечи. Свет… каютка… Маретта!
Он засмеялся весело, глупо, как мальчуган. Он мог уже слышать, как шумела и ревела меж камней река. Но он не боялся этого рева. Это была его река; она была его другом. Все возраставший ее шум был для него не угрозой, а радостным громом тысяч голосов, звавших его к себе и радовавшихся его шествию. Над его головой снова открылось свободное небо, темное, как чернила, и потоки дождя полились ему прямо в лицо, но он испытывал от этого наслаждение. Река несла его к Невольничьему озеру, затем к Макензи и далее за Полярный круг.
И он снова, уже в последний раз, бросил вызов непогоде, и этот его крик был радостным и торжествующим; в нем звучала надежда, которая была выше всяких законов и условностей, созданных людьми; затем он обернулся назад к шалашу, откуда ему ласково и приветливо желтым пятнышком улыбалось освещенное окошечко.
Глава XVII
Кент подошел к домику и постучался в него. Маретта отворила ему дверцу и посторонилась, чтобы дать ему пролезть. Он влез туда, как большая мокрая собака, на четвереньках. Маретта уже сняла с себя берет и дождевик. Печечка была уже затоплена, и в ней весело потрескивал огонь. За этим треском не было слышно дождя, стучавшего по крыше. Кент посмотрел на Маретту. Мокрые волосы свешивались ей на лоб, ее руки, ноги и часть тела тоже были мокры. Но глаза у нее сияли, и она улыбалась. Она казалась ему теперь маленьким ребенком, который был рад, что нашел наконец убежище. Он ожидал, что пережитые в эту ночь ужасы все-таки будут отражаться у нее на лице, но от них не было и следа. Она теперь даже и не думала о громе, молнии и темноте или о Кедсти, который остался мертвым в своем доме. Она думала только о Кенте.
Он радостно смеялся. Сколько было веселого, возбуждающего в этой непроглядной бурной ночи и в гремевшем над их головами громе, в этой бурливой реке, плескавшейся теперь под ними, и как забавно находиться в этой собачьей конуре, в которой ни встать, ни сесть, ни пройтись!.. Веселое настроение и теплота от печки стали согревать их продрогшие тела, а потрескивание березовых дровишек и уют заставили Кента подумать о тихой пристани и о той жизни, которая могла бы открыться для него впереди. А Маретта, глаза и губы которой все еще ласково улыбались ему при тусклом свете свечи, тоже, казалось, позабыла обо всем, что осталось позади. Только одно это маленькое окошечко все еще напоминало им о пережитой трагедии и о бегстве. Кенту казалось, что двигавшийся во мраке свет может быть замечен с берега. Ведь на целые мили ниже пристани Атабаски кое-где попадались на берегу отдельные хижины поселенцев, которые, приглядевшись, могли бы заметить огонек даже сквозь дождь. И он подполз к окошечку и завесил его своим пальто.
– Поехали! – воскликнул он, потирая руки. – А что, Серая Гусочка, не покажется ли нам здесь еще уютнее, если я закурю?
Она разрешила, но подозрительно посмотрела на пальто.
– Нет, закрыто плотно, – успокоил он ее, выколотив трубку и набив ее табаком. – Вероятно, все теперь крепко спят. Но, конечно, мы должны быть настороже!
В это время плот покачнулся с боку на бок. Кент заметил это и опять успокоил ее.
– Не бойтесь, – добавил он, – нам не грозит крушение. Здесь на целые тридцать миль нет ни камней, ни порогов. Река гладкая, как пол. Если мы даже стукнемся о берег, то и тогда будьте покойны. Не бойтесь ничего.
– Да я и не боюсь, – ответила она, – в особенности реки!
А затем, точно вдруг действительно испугавшись чего-то, она неожиданно спросила:
– Как вы думаете, где они завтра будут нас искать?
Кент закурил трубку и пытливо на нее посмотрел. Она низко склонилась к нему, ожидая ответа.
– В лесах, на реке, везде! – ответил он. – Конечно, хватятся этого плота. Мы должны теперь зорко оглядываться назад и использовать для себя каждый момент.
– Смыл ли дождь наши следы, Джимс?
– Да. Все исчезло.
– А там, под окнами? Ведь там ходил Муи?
– И его следы смыты.
– Я рада. Мне не хотелось бы, чтобы он и Фингерс были замешаны в нашей истории. Кстати, как поступит Муи?
– Вероятно, убежит. Ведь он превосходный следопыт! Лучше его не скроется никто.
Она не старалась скрыть от него, какое облегчение почувствовала от этих его слов. Его немного удивило, что она в час их собственной опасности так интересовалась судьбой Фингерса и индейца. А он так хотел отвлечь ее внимание от той беды, которая угрожала этим двум людям! Но она и сама представляла себе чуть не воочию все то, что могло их ожидать. Ведь не дура же она, чтобы не понимать, что через каких-нибудь три-четыре часа убийство Кедсти уже будет обнаружено и длинные руки закона уже примутся за свою работу. И если их схватят…
Она протянула к Кенту ноги и пошевелила пальцами внутри сапог, так что он услышал, как забулькала в них вода.
– Уф! – передернула она плечами. – Промокли совсем! Будьте любезны, Джимс, расшнуруйте их и стащите с меня!
Он положил трубку в сторону и опустился перед ней на колени. Целые пять минут провозился он с ее сапогами. А затем он сжал между ладонями ее маленькую ступню.
– Холодная, холодная, как лед! – воскликнул он. – Снимите чулки, Маретта! Обязательно!
Он подкинул в печку дров, стащил с койки одеяло, придвинул к печке маленькую скамеечку, покрыл ее одеялом. Через минуту Маретта уже сидела в импровизированном кресле с ногами, укутанными в согретые на печке одеяла. Кент отворил в печке дверцу, загасил свечу, и от пылавших березовых дров помещение осветилось ласковым уютным светом. Это прибавило девушке румянца. При этом освещении она показалась Кенту удивительно нежной и прелестной. И когда он кончил заворачивать в одеяла ее ноги, она протянула руку, провела ею по его лицу и мокрым волосам так легко, что он почувствовал на них только трепетную ласку, но отнюдь не тяжесть этой маленькой руки.