Бродяги Севера (сборник), стр. 14
Он жадно его понюхал. Затем он обернулся и увидел, что черный, со смешною обезьяньей мордочкой Нива уже неуклюже сползал к нему вниз, чтобы вместе с ним приняться за завтрак.
Глава IX
Они ели, как только могут есть проголодавшиеся животные. Будучи в высокой степени практичными, они не оглядывались назад и не думали о том, что с ними случилось, а целиком погрузились в использование настоящего. Несколько дней встряски и приключений, через которые они прошли, показались им целым годом. Скорбь Нивы по матери стала все более и более затихать, а Мики уже совсем примирился с потерей своего хозяина и уже освоился со своим положением. От последней ночи у них еще свежи были в памяти громадная таинственная птица в лесу, олень, затравленный и зарезанный волками, и (в частности для Мики) короткая, жестокая расправа с ним волчицы. В том месте, где она хватила Мики зубами за плечо, у него все еще стояла жгучая боль, но тем не менее это не лишало его аппетита. Все время ворча во время еды, он нажирался до тех пор, пока наконец, как говорится, не отвалился от нее совсем.
Тогда он сел на задние лапы и стал смотреть по тому направлению, куда скрылась волчица. Оказалось, что она ушла на восток, по направлению к Гудзонову заливу, через обширную долину, тянувшуюся между двух невысоких горных хребтов, которые, как две стены леса, окрашенные утренними лучами солнца в желтый и зеленый цвет, уходили далеко-далеко к горизонту. Мики даже и не воображал до сих пор, как все на свете обстоит совсем иначе, чем он это себе до сих пор представлял. Перед ним широко открывался полный чудес, многообещающий рай: широкие, мягкие, зеленые луга, группы лесов, похожие сперва на городские парки, а затем переходившие постепенно в более густые и более дремучие леса, большие полосы кустарников, весело зеленевших на солнце, там и сям проблески воды, а в полумиле далее – озеро, точно гигантское зеркало, оправленное в ярко-зеленую раму из листьев и хвои.
Вот туда-то и ушла волчица. Он подумал: не вернется ли она обратно? И понюхал: не пахнет ли ею воздух? Но в его сердце уже больше не было тоски по матери. Что-то уже стало говорить внутри его, что между волком и собакой – большая разница. Вначале он еще смутно надеялся, что где-то на свете еще есть его мать, – и вот ошибся, приняв за нее эту волчицу. Но теперь уж его не проведешь! Еще бы немножко – и волчица вовсе откусила бы у него плечо или, что еще хуже, точно в клещах сжала бы его горло. Но уж это больше не повторится. В него уже стал внедряться Единый Великий Закон, непримиримый закон, состоящий в том, что выживает всегда и остается победителем всегда только сильнейший. Жить – значит бороться, убивать; уничтожать все, что только ходит и летает. Повсюду подстерегают его опасности – и на земле, и в воздухе. После потери Чаллонера только в одном Ниве, в этом осиротевшем медвежонке, он нашел сердечного друга. И он направился к Ниве, оскалив по дороге зубы на какую-то ярко оперенную птицу, которая по крошечным кусочкам склевывала с оленя мясо.
За несколько минут перед тем Нива весил двенадцать фунтов; теперь же стал весить целых пятнадцать. Его брюхо распухло, как бока туго набитого дорожного мешка, и он сидел теперь, сгорбившись, на теплом солнышке, облизываясь и безгранично довольный собою и всем окружающим. Мики потерся об него, и Нива по-приятельски захрюкал. Затем он повернулся на спину и пригласил Мики поиграть с собой. Это случилось с его стороны в первый раз; и Мики с веселым лаем стал на него прыгать. Царапаясь, кусаясь, давая друг другу пинки и сцепившись в дружеской свалке, во время которой Мики сердито ворчал, а Нива хрюкал и взвизгивал, как настоящий поросенок, оба они неожиданно скатились с откоса вниз. До конца откоса было не менее сотни футов, и они полетели, точно два шара, перевертываясь через головы на всем его протяжении. Ниве это понравилось. Он был кругл и жирен и катился вниз легко.
Совсем другое дело было для Мики. Он весь состоял из ног, кожи и выступавших наружу костей и, катясь, то и дело сбивался, перекувыркивался и съеживался в комок, пока наконец, скатившись вниз окончательно, не шлепнулся об землю с такой силой, что почувствовал головокружение, и уже решил, что из него уже и дух вон. Кое-как с глубоким вздохом он поднялся на ноги. Некоторое время весь мир кружился и вертелся вокруг него с такой настойчивостью, что его стало тошнить. Затем он встряхнулся, овладел собой и отошел от Нивы на несколько шагов.
Нива только что очухался от такого развеселого открытия. После мальчика на санках и бобра на его плоском хвосте никто так не наслаждался катаньем с горы, как маленький черный медвежонок, и, пока Мики приходил в себя и собирался с духом, Нива уже вскарабкался обратно на двадцать или тридцать футов в вышину и преспокойнейшим образом скатился вниз еще раз! Мики даже раскрыл рот от удивления. И опять Нива взобрался наверх и снова скатился вниз – и у Мики даже перехватило от этого дыхание. Целых пять раз он наблюдал, как Нива то поднимался наверх на двадцать или тридцать футов, то скатывался обратно. После пятого раза он набросился на Ниву и дал ему такого тумака, что дело чуть не кончилось дракой.
После этого Мики стал производить разведки вдоль подошвы ската, и на пространстве сотни футов Нива охотно следовал за ним, но далее наотрез отказался идти. На четвертом месяце своей жизни, полный юношеского самоудовлетворения, он был доволен тем, что природа произвела его на свет и что поэтому он с бесконечным удовольствием мог наполнять свой желудок. Для него еда была единственной и главной целью его существования. То же, что Мики, по-видимому, задумывал вовсе бросить такой вкусный и сочный остов молодого оленя, наполнило Ниву тревогой и вызвало в нем дух сопротивления. Несмотря ни на что, он отбросил в сторону всякие помышления об играх и прямо отсюда отправился к тому занятию, которое составляло сто процентов всей его деятельности.
Заметив это, Мики бросил все свои разведки и присоединился к нему. Они побежали вместе к остову оленя и, когда были от него всего только в двадцати ярдах, принуждены были спрятаться за ближайшую груду камней, чтобы наблюдать оттуда. То, что они увидели, заставило их смутиться и остолбенеть. Две громадные совы, одна белая, а другая коричневая, отдирали мясо от костей и пожирали его. С другой стороны из-за невысокого кустарника выходила волчица. С облезлой спиной, с красными глазами, с лохматым хвостом, извивавшимся, точно змея, она была похожа на злодейку и серой, мстительной тенью прокрадывалась на открытое место. Отвратительная внешне, она все-таки не оказалась трусихой. Она бросилась прямо на белую сову с таким рычаньем и стремительностью, что это заставило Мики еще плотнее припасть к земле.
Волчица глубоко вонзила свои клыки в перья белой совы. Захваченная врасплох, сова, наверное, лишилась бы своей головы еще раньше, чем успела бы приготовиться к борьбе, если бы не сова коричневая. Подняв от оленьего мяса свою измазанную кровью голову, она с пронзительным горловым криком, с таким криком, какого не бывает больше ни у одного живого существа на свете, бросилась на волчицу. Она вонзила ей в спину свой клюв и когти, и волчица выпустила свою жертву из пасти и яростно бросилась на своего нового врага. Таким образом, на некоторое время белая сова была спасена, но зато на долю коричневой выпала самая трагическая судьба. Каким-то случайным, счастливым движением волчице удалось схватить своими длинными, зубастыми челюстями ее за огромное крыло и буквально вырвать его из тела. Визг агонии, который испустила коричневая сова, говорил о смерти; тогда белая сова поднялась на воздух, несколько поколебалась и затем быстро и с такой силой опустилась на спину волчицы, что у той подкосились ноги.
Белая сова глубоко запустила волчице под кожу свои острые когти и с мстительностью и с жестоким упорством вступила с ней в борьбу не на жизнь, а на смерть. В этой схватке волчица почувствовала около себя призрак конца. Она бросилась на спину и стала кататься из стороны в сторону; она громко завыла и забарахталась ногами в воздухе в тщетных усилиях освободиться от острых когтей, все глубже и глубже впивавшихся в ее внутренности. Белая сова цепко висела на ней, перекатываясь вместе с нею с боку на бок, хлопая своими гигантскими крыльями и сжимая свои когти с такой хваткой, какую была бы не в состоянии разжать сама смерть. А тем временем на земле умирала ее коричневая товарка. Кровь ее жизни вытекала у нее из раны на боку, но, уже видя перед собою призрак смерти, она все-таки старалась напрячь последние усилия, чтобы хоть чем-нибудь помочь своей заступнице. И, героиня до конца, белая сова не разжимала своих когтей, пока не умерла и сама.