Волшебники Маджипура, стр. 38
— Вспомни, что все это было предсказано. — А затем, найдя взглядом непроницаемые лица Санибак-Тастимуна, одиноко стоявшего возле дальней стены комнаты, добавила: — Это твое предназначение, брат.
— Да, мое предназначение, — Корсибар ожидал, что на него нахлынет горячая волна душевного подъема, которую это слово порождало в нем на протяжении последних дней, но на сей раз этого не случилось, и он снова поднял бокал. Еще один глоток молодого пенного вина согрел его и несколько отогнал внезапно овладевшую им усталость. Он ощутил тот прилив возбуждения, который тщетно искал в себе несколько секунд тому назад. «Мое предназначение». Да. И этому должно быть подчинено все остальное. Все. Все!
2
— Несмотря на все перемены, лорду Конфалюму, по крайней мере, разрешили пока что остаться в тех же апартаментах, которые он занимал, будучи короналем. Но признаки внезапной метаморфозы, случившейся в правительстве Маджипура, Престимион заметил уже в вестибюле. Огромные скандары, охранявшие покои короналя, все так же находились на страже, но теперь на них были надеты нелепые крошечные полумаски — отличительный знак служителей понтифекса. Возле покоев Конфалюма толпились также с полдюжины чиновников понтифексата.
Один из них, гэйрог с переливающейся чешуей, также с маской на лице, смерил посетителя надменным взглядом.
— Вы утверждаете, что его величество назначил вам прием?
— Я принц Престимион Малдемарский. Сложилось критическое положение.
Понтифекс дал согласие встретиться со мной в этот час.
— Понтифекс сообщил, что очень утомлен и желает, чтобы список его посетителей был сокращен.
— Вы сократите его после того, как я увижу понтифекса, — сказал Престимион. — Вы знаете, кто я? Вы знаете, что случилось здесь сегодня? Ну же, идите! Сообщите его величеству, что принц Престимион ожидает встречи с ним!
Прислужники понтифекса принялись вполголоса совещаться между собой. Затем, через изрядное время, гэйрог и еще одна фигура с маской на лице исчезли за дверью, где, вероятно, произошло еще одно столь же продолжительное совещание. Наконец оба вернулись.
— Понтифекс примет вас, — заявил гэйрог. — Вам отведено десять минут.
Большая дверь, на которой сверкали уже устаревшие монограммы «ЛКК», открылась внутрь, и Престимион перешагнул порог.
Конфалюм в глубоком унынии сидел за своим столом из симбаджиндера, опершись на него локтями и мрачно подпирая кулаками голову. Весь стол был завален его странными колдовскими инструментами, но они лежали в хаотическом беспорядке, а некоторые даже были опрокинуты, листы с записями скомканы.
Новый понтифекс очень медленно поднял взгляд на вошедшего. Его глаза, окаймленные влажными ресницами, были красны, он не более чем на секунду встретился взглядом с Престимионом и снова уставился в стол.
— Ваше величество… — холодным голосом сказал Престимион, делая положенный по этикету жест.
— Мое… величество, да… — слабым голосом откликнулся Конфалюм.
Он являл собой не более чем тень себя прежнего. На его лице были написаны уныние и слабость, растерянность и отчаяние. Несчастный жалкий человек, император целого мира, который не мог совладать с собственным сыном.
— Ну? — резко бросил Престимион. Он старался превозмочь себя, сдержать гнев, владевший им, и боль. Внезапная невообразимая потеря всего, к чему он шел, ударила по нему словно клинком. Но сейчас он лишь начал постигать всю глубину случившегося и знал, что впереди его ждет худшее. Потом станет гораздо больнее. — Вы действительно собираетесь сохранить это смехотворное положение?
— Пожалуйста, Престимион…
— Пожалуйста? Пожалуйста?!! Ваш собственный сын незаконно украл корону у меня, у всех нас, а вы говорите мне: «Пожалуйста, Престимион»! Неужели вам больше нечего сказать?
— Здесь должен быть главный спикер, его зовут Кай Канамат; я еще не назначил своего. — Голос Конфалюма был тонким, слабым и хрипловатым, а порой срывался до неслышного шепота. — Понтифексу не полагается лично разговаривать с подданными, вы же это знаете. Вопросы должны быть адресованы главному спикеру, который докладывает понтифексу…
— Мне это известно, — прервал его Престимион. — Оставим это на потом. Если вы настоящий понтифекс, Конфалюм, то что вы собираетесь предпринять по поводу узурпации короны?
— Узурпации…
— А вам известно более подходящее название для того, что произошло?
— Престимион… пожалуйста…
Престимион посмотрел ему в лицо.
— Вы плачете, ваше величество?
— Пожалуйста… Пожалуйста…
— Корсибар уже виделся с вами после того, как провозгласил себя короналем?
— Он придет позже, — хрипло ответил Конфалюм. — Он занят… назначения… встречи… декреты…
— Значит, вы намерены покорно снести все это?
Конфалюм не ответил. Он, не глядя, взял со стола какое-то колдовское приспособление, устройство из серебряных проволок, соединенных золотыми колечками, и принялся бездумно, как ребенок, крутить его в руках.
— Вам было заранее известно о том, что намеревается сделать Корсибар? — не отступал Престимион.
— Нет. Абсолютно ничего.
— Получается, что все произошло неожиданно? Вы находились рядом с ним и спокойно стояли, позволив ему забрать корону с вашей головы и надеть ее на свою, и при этом не произнесли ни слова протеста? Так это происходило?
— Не с моей головы. Она лежала на подушке. В какой-то момент у меня вдруг неожиданно закружилась голова, в глазах потемнело… А когда я пришел в себя, он уже держал корону в руках. Я ничего не знал заранее, ничего, Престимион. Я был удивлен не меньше остальных. Нет, даже больше. А затем все было кончено. Он получил корону. Он занял место короналя. А зал наполнился его солдатами.
— Септах Мелайн рассказал, что у него тоже закружилась голова. И у меня, еще в коридоре. Здесь не обошлось без колдовства, вы же не станете это отрицать? — Престимион в недоумении нервно расхаживал взад-вперед по комнате. — Клянусь Божеством, я никогда не верил в то, что колдовство существует на самом деле, а теперь объясняю им успех переворота! Но что еще могло так подействовать, как не какое-то заклинание его двухголового мага, погрузившее всех нас в ступор на то время, пока гвардейцы Корсибара врывались в зал, а он сам воровал корону? Такие вещи невозможны, я знаю. Но что может быть более невозможным, чем похищение трона? И вот! Это случилось! — Он остановился перед бывшим короналем, уперся кулаками в стол и, непримиримо глядя в глаза Конфалюму, яростно прошипел: — Вы теперь понтифекс Маджипура. У вас есть власть, позволяющая одним-единственным словом положить конец этому чудовищному преступлению.
— У меня, Престимион?
— Кто посмеет не повиноваться вам? Вы — понтифекс! Осудите захват трона Корсибаром; прикажите императорской охране забрать у него корону, объявите меня законным короналем. А все остальное предоставьте мне.
— А что вы станете делать, Престимион?
— Восстановлю порядок. Устраню заговорщиков от власти и полностью отменю все решения, которые они, возможно, уже приняли. Верну Маджипуру мир и покой.
— На его стороне армия, — заметил Конфалюм.
— Вероятно, только личная гвардия короналя. Вовсе не обязательно вся армия и, возможно, даже не вся гвардия. Ведь не может быть, чтобы ваши собственные гвардейцы, которые были полностью преданы вам еще сегодня утром, теперь откажутся повиноваться вашим приказам.
— Они любят Корсибара.
— Все мы любим Корсибара, — ехидно ответил Престимион. — Но в нашем мире существует власть закона и порядка! Никто не может объявить себя короналем, равно как и допустить, чтобы это сделал кто-то другой! Вы забыли, Конфалюм, что понтифекс — верховный монарх, что у понтифекса, как и у короналя, тоже есть гвардия и эта гвардия находится в его полном распоряжении?
— Нет, я это помню, — сказал Конфалюм.
— Тогда отдайте им приказ! Пошлите их против узурпатора!
Конфалюм оторвал взгляд от стола, обратил его на Престимиона и долго, не произнося ни слова, смотрел ему прямо в лицо. Когда он наконец заговорил, голос звучал уныло и мертвенно: