Волшебники Маджипура, стр. 31

— Как странно… — повторил Престимион.

Программа Игр уже приближалась к середине, а старый понтифекс все еще не желал покинуть этот мир.

— Сегодня уже восемнадцатый день, как я был у тебя здесь, отец, — сказал Корсибар, приглашенный в покои короналя. — Тогда ты сказал мне, что Пранкипин проживет не более девятнадцати дней.

— Да, знаю, но он все еще держится за жизнь, — согласился лорд Конфалюм.

— Дело не в том, что я сомневаюсь в твоем умении провидеть будущее. Но ведь даже величайшие мудрецы могут порой допустить ошибки в вычислениях. Что, если он проживет еще десять, а то и двадцать дней?

— Будем ждать дальше.

— А как же Игры? Прошла уже почти половина. Завтра будет стрельба из лука, послезавтра фехтование, затем конные поединки, бокс, гонки колесниц, а там, глядишь, наступит момент великого торжества — вручения призов и фестиваля. Именно этого я с самого начала и боялся, отец. Разве допустимо устраивать торжество с фестивалем, парадами и всем прочим, когда Пранкипин все еще лежит на смертном одре? Принимая решение начать Игры, мы намеревались растянуть их так, чтобы они не закончились до смерти понтифекса. Но ведь может случиться так, что нам это не удастся.

— Вчера вечером я перепроверил свои расчеты, — сказал корональ. — В первый раз они были сделаны не совсем точно, хотя большой ошибки не было. Теперь я не сомневаюсь в результате. Понтифекс умрет в течение пяти дней.

— Ты настолько уверен в этом?

— Расчеты моих экспертов говорят то же самое.

— Вот как.

— И подозреваю, что так же думают и личные маги понтифекса, хотя за последние четыре дня они ни словом не обмолвились на эту тему. Но то, что они молчат и не показываются, довольно подозрительно.

— В течение пяти дней… — протянул Корсибар. — И тогда ты станешь наконец понтифексом. После стольких лет, проведенных на втором троне.

— Да, после многих лет.

— А нашим короналем станет Престимион.

— Да, — вновь подтвердил лорд Конфалюм. — Престимион.

Следующий день соревнований был посвящен стрельбе из лука — любимому спорту Престимиона, в котором он всегда далеко превосходил всех остальных; и на этот раз никто не ожидал иного исхода. Но соревнование предполагает соперничество, и поэтому больше десятка самых метких лучников царства торжественно выстроились на линии стрельбы рядом с принцем Малдемарским, чтобы продемонстрировать свое мастерство.

Первым стрелял граф Ирам Норморкский и показал вполне приличный результат, примерно так же выступил Мандрикарн Стиский, а Навигорн Гоикмарский оказался чуть более метким, чем первые двое. Следующим стрелял всеобщий любимец грубовато-добродушный граф Камба Мазадонский, который некогда обучал Престимиона этому искусству. Камба, почти не целясь, выпускал стрелу за стрелой. Моментально истыкав яблочко мишени, он снял с головы кепи с длинным козырьком, бросил его в сторону королевской ложи и бодрой походкой удалился с поля.

Вперед выступил Престимион. Мишени освободили, и он наложил на тетиву первую стрелу. Его стиль совсем не походил на манеру Камбы: он внимательно присмотрелся к мишени, несколько раз качнулся взад и вперед на пятках, наконец поднял лук, натянул тетиву, тщательно прицелился и пустил стрелу.

Леди Тизмет в этот день пришла на Игры и сидела рядом с братом в полупустой ложе короналя. Когда стрела Престимиона, закончив полет, вонзилась точно в центр мишени, она почувствовала непроизвольную дрожь восхищения. Она не испытывала никакой симпатии к этому человек, но не могла не оценить его мастерство. Ей нравился этот вид спорта, для которого требовались сила, координация движений и острота глаза; стрельба из лука привлекала ее гораздо больше, чем, скажем, метание молота, не предполагавшее ничего, кроме наличия грубой силы, и уж, конечно, больше, чем борьба. Ее первая фрейлина леди Мелитирра была свидетельницей омерзительной потасовки между Гиялорисом и Фархольтом и попыталась описать ее принцессе во всех подробностях, уделив особое внимание жестокости и кровопролитию, но после первых же пяти фраз Тизмет велела ей замолчать.

А Престимион стоял на линии стрельбы, подтянутый, стройный и на удивление маленький, — надо же, он всего лишь на несколько дюймов выше ее! — но его широкие плечи свидетельствовали о недюжинной физической силе, а каждое движение было воплощением изящества. И теперь Тизмет рассматривала его, получая неожиданное удовольствие от того, как он выбирал стрелу, аккуратным отточенным движением наложил ее на тетиву и безошибочно направил в цель.

Внезапно в ее мозгу с ошеломляющей яркостью, словно мощный костер, разгоревшийся на ветру из незаметной искры, сверкнуло невесть откуда взявшееся видение: она и Престимион. Его мощное тело рядом с ее хрупким, его губы с силой прижимающиеся к ее рту, ее платиновые ногти, отчаянно впивающиеся в его спину в неистовом пароксизме экстаза… Отчаянным усилием воли она отогнала возникшие образы и мысленно представила себе иное зрелище: тело Престимиона, свисающее с крюка над пропастью перед стеной Замка.

— Потрясающе! — воскликнул Корсибар.

— Что? — спросила застигнутая врасплох Тизмет.

— Его стрельба, конечно!

— Да, ты прав. Другие были хороши, но Престимион значительно сильнее их всех. Такое впечатление, что он мог бы поразить птицу в полете, а потом, пока птица падает, всадить вторую стрелу в первую.

— Думаю, он вполне на это способен, — ответил Корсибар. — Я так считаю, потому что видел, как он это делает на самом деле.

— И что, он всегда так хорошо стрелял?

— С самого начала. Лук, которым он пользуется, раньше принадлежал Камбе. Камба подарил его Престимиону, когда тому было двенадцать лет, и сказал, что принц заслужил право владеть им, потому что уже тогда стрелял лучше, чем первый хозяин этого оружия. Ты не смогла бы натянуть этот лук и за миллион лет. Мне самому удалось сделать это лишь с большим трудом. А то, как он заставляет стрелы точно ложиться именно туда, куда он хочет…

— Да, — рассеянно согласилась Тизмет. Престимион выпустил последнюю стрелу. Все они впились в центр мишени, причем настолько плотно одна к другой, что при каждом выстреле оставалось только удивляться, как стрелку удалось найти место для еще одного острия.

— Думаю, здесь не обошлось без колдовства, — заявил Корсибар. — Наверно, когда он был еще ребенком, над ним прочли заклинание, благодаря которому он может творить со стрелами такие чудеса.

— Насколько мне известно, если, конечно, можно верить слухам, Престимион вовсе не сторонник волшебства.

— Действительно, я тоже не раз слышал об этом. Но какое еще объяснение можно найти? Только действие колдовства. Только оно.

Престимион с довольным видом удалился с поля. Его место на линии занял Хент Меккитурн, скандар из свиты прокуратора, державший лук длиной в добрых два ярда, как детскую игрушку. Верхними руками он натягивал тетиву, а нижними накладывал на нее стрелу, и, когда выпустил ее, она ударилась в цель с громким глухим стуком, а сила удара была такова, что яблочко мишени чуть не сорвалось с подставки. Но огромный скандар отличался лишь силой, ловкости же ему явно недоставало, а потому он, конечно, никоим образом не мог приблизиться к результату Престимиона.

— Тизмет, я должен рассказать тебе… На днях, когда мы смотрели борьбу, Дантирия Самбайл сообщил мне о весьма странных вещах… — начал было Корсибар. — Эй, сестра, посмотри-ка на этого клоуна!

На позицию для стрельбы вышел рыцарь в костюме цветов герцога Олджеббина. Очевидно, он привык изображать из себя нечто наподобие шута: первую стрелу он направил высоко вверх, и она, описав крутую дугу, упала почти отвесно и вонзилась в мишень. Второй выстрел он сделал, стоя спиной к мишени, а третий — пустив стрелу между расставленными ногами. Все три угодили в мишень, хотя и не слишком точно; но то, что они вообще попали в цель, уже само по себе было достойно удивления.

— Позор! — отворачиваясь от стрелка, резко бросила Тизмет. — Он дискредитирует одно из самых прекрасных искусств. Так что ты начал говорить о рассказах прокуратора?