Дети великого океана, стр. 2
— Мы не знаем. Мы не видели его, — захныкали близнецы.
Мать подбежала к передней стороне дома, отодвинула окно и выглянула в него. Прямо перед окном расстилались голубые воды Манильского залива. Он был усеян парусами рыбачьих лодок. Конечно там не было ее мужа. Она поглядела налево. Там тянулась длинная линия берега залива, но никого не было видно. Она посмотрела направо через реку, которая впадала в залив недалеко от их дома. Там стоял плот, крепко привязанный к кокосовому дереву, но Феликса не было и на плоту.
— Ай, ай! — крикнула она детям. — Отца нигде не видно.
Она подбежала к кухонному окну, высунула голову и позвала: «Феликс, Феликс»!
Близнецы тоже просунули голову в окно и кричали: «Отец! Отец!».
Услышав их голоса, начал лаять и Динго под домом. Старый Короткохвостый услышал его лай, злобно потряс головой и кинулся прямо к дому. В его нос было вдето кольцо и к кольцу была прикреплена веревка. Обыкновенно она была обмотана вокруг одного из его рогов, чтобы он не наступал на нее, но пока карабу гнался за Динго, она отвязалась и теперь волочилась по земле. Короткохвостый наступил на нее, и она потянула его за нос. Это еще больше рассердило его. Ведь ему же было очень больно! Он издал дикий рев и бросился туда, где он думал найти Динго. Карабу был слишком велик, чтобы влезть под дом. К тому же ему мешала бамбуковая решетка, которой было отгорожено все место под домом. Короткохвостый нагнул голову и заглянул под лестницу. Когда Динго увидел так близко от себя нос карабу, он завизжал так, как будто он опять упал на колючки, и стремительно выскочил с другой стороны дома и помчался, не останавливаясь, пока не скрылся из вида. Он пробежал через кокосовую рощицу, миновал посадку бананов, пробежал мимо бамбуковых зарослей около реки и, наконец, уселся, высунув язык, на вершине маленького холма позади рисового поля.
Как раз в это время из-за угла дома вышел отец близнецов. Он нес в одной руке пустую корзинку, а в другой бамбуковое ведро, в котором держат молоко. Когда старый Короткохвостый увидел корзинку, он подумал, что там есть для него что-нибудь вкусное. Он успокоился, повернулся и пошел прямо к своему хозяину.
— Входи же, входи скорее! — кричали дети и их мать. — Он совсем бешеный! — Они боялись, что старый Короткохвостый может подбросить Феликса, как иногда делают карабу, когда они очень рассержены.
Но Феликс не испугался. Он протянул корзинку, и громадное животное остановилось и обнюхало ее.
— Бедный старый Короткохвостый, — сказал Феликс, — жарко, ведь, было на рисовом поле, не правда ли?
— Он погнался за нами! — воскликнула Рита.
— Мы бежали домой так быстро, как только могли! — кричал Рамон.
— Динго лаял на него, — объяснила мать, — это и разозлило Короткохвостого.
Феликс передал молоко Петре.
— Принеси мне воды, — сказал он Рамону.
Рамон вынес ему воды в длинном бамбуковом ведре. Отец выплеснул на спину карабу целое ведро воды, и Короткохвостый был так доволен, как кошка, когда ее погладят.
— Он совсем успокоился, — сказал Феликс. — И совсем он не бешеный. Ему было жарко, он устал, а надоедливый Динго вывел его из себя. Динго надо отучить лаять на Короткохвостого. Иди сюда, Рамон, нечего трусить. Влезай на спину Короткохвостого и поезжай на пастбище.
Рамон привык заботиться о карабу. Он сбежал с лестницы, схватил Короткохвостого за остаток хвоста и, упершись одной ногой в его заднюю ногу, вскарабкался на него и уселся на его широкой спине. Отец взял в руку конец веревки и повел карабу к пастбищу. Добродушный, ленивый карабу медленно и послушно пошел за ним.
Рита и ее мать смотрели на них из дверей кухни, когда они увидели, что Короткохвостый совсем успокоился, они вернулись к печке. Увы! — рис уже больше не варился. Огонь погас, а рис был полусырой.
Рита побежала за хворостом, а мать раздувала угли, пока не вспыхнул огонь. Тогда она подложила сухих листьев и веток, и скоро рис в горшке опять весело закипел.
Рамон с отцом вернулись не скоро, потому что они чинили бамбуковую загородку пастбища, которую сломал старый Короткохвостый. Когда они вернулись домой, ужин уже ожидал их, и, хотя рису было и не столько, сколько им бы хотелось, но зато было достаточно жареных бананов и, кроме того, Петра сварила сухой рыбы.
II
Дождь и посадка риса
Ночью первый раз за много месяцев начался дождь. Сначала был слышен только шепот ветра в тростниковой крыше маленького домика. Потом об нее ударились несколько капель. Потом капли забарабанили все чаще и чаще, и скоро дождь полил, как из ведра.
Феликс Сантос проснулся, перевернулся на другой бок на своей постели, которая состояла только из мата (рогожки, сплетенной из тростника). Мат был разостлан прямо на полу. Феликс сказал жене:
— Как хорошо, что я уже вспахал рисовое поле. Дожди рано начались в этом году.
Он сказал, но Петра не отвечала, потому что ее не было на ее постели.
Как раз в это время струйка воды протекла через дыру в тростниковой крыше над его головой и потекла прямо ему на нос. Он вскочил и вытер лицо рукавом.
— Где ты Петра? — позвал он, но Петра опять не слышала его, потому что как раз в это время она сражалась с кухонным окном. Она оставила окно открытым, а дождь теперь плескал в него. Ветер дул так сильно, что Петра едва смогла задвинуть окно.
Дождь плескал и в отверстие для дыма над печкой. В комнате было темно, лишь иногда она освещалась вспышкой молнии. Феликс встал, оттащил свой мат на сухое место и пошел в кухню, чтобы посмотреть, что случилось с Петрой.
Он шел медленно, вытянув перед собой руки, боясь наткнуться на что-нибудь в темноте.
К этому времени Петра закрыла окно и тихо шла к своей постели, тоже вытянув вперед руки.
— Феликс всегда такой соня, — думала она. — Я думаю, если бы само небо разломалось на куски на нашей крыше, — он и то бы не проснулся! Какое счастье, что я вспомнила об окне, а то к утру все было бы совершенно мокрым.
Как раз в этот момент она наткнулась на что-то большое, мягкое и живое. Она так перепугалась, что ничего не могла сообразить.
— Убивают! Помогите! Феликс, где ты? — закричала она.
Конечно, Феликс сразу понял, что это Петра, когда она налетела на него, и он хотел удержать ее, чтобы она не упала. Но она уже падала. Феликс зацепился ногой за край мата и тоже упал. Он сложился пополам, как перочинный нож, и сразу сел, а Петра шлепнулась на него.
Потом вспыхнула молния и раздался такой удар грома, что весь дом задрожал. Петра села на пол.
— Ох, это ты! — воскликнула она.
— Ну, конечно! — сказал ворчливо Феликс. — Кто же еще мог бы здесь быть? Я встал, чтобы передвинуть мат от дождя. Крыша протекла, и дождь льет прямо мне на нос.
— Я знаю, где протекло, — сказала Петра, — потому что вода течет как раз по моей спине и я сейчас сижу в целой луже. Зажги скорее свет, мой дорогой.
Феликс поднялся и, осторожно ступая, начал искать спички. Сначала он наткнулся на сундук, где хранилась их одежда, и ушиб себе колено, а потом уж ему удалось найти их.
Она взяла спичку из рук Феликса, чиркнула ее об пол и зажгла лампадку.
При ее тусклом свете она вытерла лужу на полу, подставила под течь глиняный горшок, посмотрела на детей, спящих на своих матах, и, надев сухое, опять легла спать.
На следующее утро дождь перестал идти, но ветер не стихал. Вода капала с тростниковой крыши и падала струйками вниз, когда ветер шевелил тростник. Грозные тучи еще плыли по небу.
Феликс и Петра встали рано. Пока Феликс доил козу и кормил остальных животных, Петра пошла в кухню развести огонь и приготовить завтрак. Но печка была совсем сырая. Маленькая кучка растопки тоже была совсем мокрая, несмотря на то, что Петра ночью закрыла окно. Так что Петра долго не могла разжечь огонь. Сучья шипели и тлели, наполняя кухню дымом. Дым ел ей глаза. Он даже пролез через щели в перегородке, и даже за перегородкой, где спали дети, воздух сделался голубым.