Опасные пути, стр. 8

— Так это — тот черный человек, отец, который приходил из-за таинственной книги?

Герцог вскочил, выронив из рук вилку, и строго сказал:

— Атенаиса! К чему ты упомянула об этой книге? Я не приказывал тебе умалчивать о ней, но ты сама знаешь, что дело идет о дурной книге, содержание которой, может быть, опасно, а, может быть, — достойно осмеяния; весьма вероятно, что и то, и другое; ведь мы не можем разгадать, на каком языке все это написано. Во всяком случае будет лучше, если книга останется спрятанной, и потому, Атенаиса, тебе следовало молчать. Вообще же я не придаю никакого значения этой книге; старая рукопись интересна только для любителя; поэтому я и отказал ученому монаху в его просьбе уступить ему книгу, за что он очень рассердился на меня. По-видимому эта книга находилась прежде в библиотеке какого-то монастыря, и ее хотели вернуть обратно; но я нахожу, что она и у меня будет в такой же сохранности. Вот Вам и вся тайна, дорогой маркиз!

— Я-то уж не стану оспаривать у Вас Ваше редкостное приобретение, — весело возразил молодой человек. — Для меня веселые итальянские комедии и рассказы так же, как и произведения нашего гениального Скаррона [2], имеют гораздо большую ценность, нежели фолианты, наполненные рассуждениями о быте древних. Надеюсь, Вы не поставите мне этого в вину! — и, протянув свой стакан, он чокнулся с герцогом.

— А нельзя ли хоть взглянуть на эту чудесную книгу? — спросила вдруг маркиза, слушавшая разговор молча, но с разгоревшимися глазами.

— Предоставляю в Ваше распоряжение все мои книги, маркиза, но только не эту, — решительным тоном заявил Мортемар. — Я и сам еще не знаю ее содержания, и, пока не узнаю его подробно, книга не выйдет из ящика моего стола. Это — каприз библиомана.

— Ну, так пусть Ваша книга лежит на месте и служит пищей червям! — пошутила маркиза.

Разговор перешел на другие предметы; затем все встали из-за стола и вышли в парк.

Семья Мортемар и маркиз Монтеспан прогуливались по тенистым аллеям. Атенаиса была несколько расстроена, так как вполне сознавала свою неосмотрительность, хотя не имела и понятия об огромной важности своего поступка. Между тем маркиза удалилась в свою комнату.

Она занимала ее вместе с Атенаисой. Эта спальня находилась в правом флигеле замка и соединялась узким, длинным коридором с комнатами остальных членов семейства Мортемар.

Войдя в комнату, маркиза снова тихонько отворила дверь и прислушалась. Убедившись, что близко нет никого, она тихо и осторожно пошла по коридору к покоям герцога. Внимательно осмотрев, куда ведут все двери и лестницы и как сообщаются между собой, она открыла, что лестница, соединяющая герцогские покои с библиотекой, имеет еще один выход, так что можно попасть на нее, не проходя через спальни семьи.

Маркиза вошла в библиотеку и внимательно осмотрелась. Многочисленные тома стояли в шкафах, в строгом порядке; только несколько книг лежало вблизи письменного стола; очевидно герцог недавно читал их.

“В шкафах этой книги нет, — сказала себе маркиза, — такую диковинную книгу он, наверное, запер отдельно. Она в его столе! Я ее добуду, а потом могу узнать и ее содержание. Надо завлечь в это дело Атенаису. Пока довольно и того, что я знаю, как проникнуть в эту комнату”.

Она снова поднялась по лестнице, тщательно осмотрела замок двери, ведущей в библиотеку, потом поспешила сойти в парк.

VI

Женщина-лунатик

Обитатели замка разошлись на покой.

Счастливая, что снова увиделась с маркизом, снова говорила с ним и услышала новые уверения в любви, Атенаиса послала уезжавшему маркизу последний привет с замковой террасы. Анри обещал скоро опять приехать, и это несколько утешило прекрасную Атенаису за краткость визита молодого человека.

Болтая, смеясь и шутя со своим возлюбленным, Атенаиса все-таки не могла не заметить, что Мария сделалась необыкновенно серьезна. На вопрос: почему с ней произошло такое внезапное превращение, маркиза просто ответила, что вдруг почувствовала себя дурно, но что надеется скоро оправиться.

Как уже было сказано, на время пребывания маркизы в замке обе молодые дамы поместились в одной комнате, в той самой, откуда маркиза производила свои расследования. Комната была обставлена с удобством и роскошью. Постели обеих ее обитательниц задергивались шелковыми занавесками цвета морской воды, украшенными герцогской короной и поддерживаемыми крылатыми гениями. Окна спальни выходили в парк.

Войдя довольно поздно в свою комнату, Атенаиса увидела, что маркиза сидит у открытого окна, устремив взор на полную луну. Она не заметила прихода подруги, и Атенаиса могла некоторое время свободно наблюдать за ней и вскоре убедилась, что Мария с каким-то странным восторгом всматривается в лучи месяца, что они словно притягивают ее к себе какой-то тайной магнетической силой. Лицо маркизы выражало томление и неудержимое стремление к сиянию светом небесным высям; она даже приподымалась иногда, словно стремясь вспорхнуть, подобно ночным бабочкам, мелькавшим на кустах, и улететь в тихую лунную ночь. Атенаиса с изумлением смотрела на мечтательницу, потом тихо подошла и положила руку на ее плечо. Маркиза с испугом вскочила и воскликнула:

— Кто это? Кто помешал мне? Я была у него… Там, наверху.

— Ах… это — ты! Прости меня. Я была так счастлива! Я чувствовала такое невыразимое блаженство! Вы все не поверите, какое наслаждение чувствовать, как тебя всю обливают лучи месяца; видеть дивные линии, темными нитями прорезывающие великолепный диск. Мне давно не приходилось видеть такие чудеса, какие я сегодня вычитала на нем.

— Ты — ужасная мечтательница! — шутя сказала Атенаиса, — я уже давно замечаю, что ты стремишься прочь от всего земного.

— Ты ошибаешься: одной ногой я все-таки всегда стою на земле; но там, в вышине, я могу узнать многое, очень полезное для моих стремлений. Я хочу стоять в мире так же высоко как мой друг — светлый месяц; и, как он купается в светлых облаках, так и я хочу купаться в радостях безграничных, божественных наслаждений. Выше! Все выше!

— И, однако, ты говорила мне, что чувствуешь себя счастливой в нашем уединенном замке и что тишина и покой наших лесов привлекают тебя!

— Уединение придает силы; оно укрепляет, закаливает слабого для борьбы со светом, — потому я иногда сама ищу его. В суете же нельзя привести в порядок свои мысли, нельзя взвесить свои собственные силы, нельзя понять, какая власть скрыта в тебе самой, и нельзя определить пути и средства, ведущие к достижению наших целей. Все это возможно только в уединении, потому-то оно и дает нам силу.

— Какая ты странная!

— Не больше, чем ты, то есть вернее — не больше того, чем ты сделаешься. Если твоя любовь к Анри де Монтеспан увенчается счастьем, если Вы свяжете свою судьбу, тут и начнется странность, исключительность твоей жизни. Я так ясно вижу твое будущее! О, как ясно представляется все моим глазам! Ты будешь маркизой де Монтеспан, но не останешься ею.

— Так ты знаешь, Мария, что я… Анри…

— Дурочка! Для этого не надо быть ясновидящей! Ну, довольно об этом! Вообще подумай о нашем разговоре в лесу. Ты слишком хороша, чтобы и в будущем остаться незначительной маркизой. А теперь довольно! Ляжем спать!

Маркиза затворила окно и начала раздеваться; Атенаиса последовала ее примеру, и скоро мягкие одеяла окутали обеих красавиц.

Однако юная герцогиня не могла заснуть: странное настроение подруги встревожило ее. Краткое появление Анри было для нее просветом среди темных туч и рассеяло черные тени, которые уже начали омрачать ее беззаботную веселость. Но теперь, когда маркиза снова начала свои таинственные речи, сердце Атенаисы боязливо сжалось. К этому присоединились некоторые слова Анри и слухи, ходившие о замужестве маркизы, а этого было довольно, чтобы Атенаиса с оттенком ужаса смотрела на покоившуюся совсем близко возле нее фигуру маркизы. Но стоило только взглянуть на нее, чтобы совершенно примириться с нею: легкие складки одеяла не скрывали красоты необыкновенно гармонично сложенного женского тела; на одеяле покоилась дивной красоты рука; голова была откинута назад, и волны распущенных темных волос обрамляли лицо. Маркиза дышала глубоко и спокойно.

вернуться

2

Поль Скаррон (1610–1660) был популярнейшим писателем своего времени. В своих сочинениях он проявлял редкое остроумие и пародировал с изумительным талантом. Он был врагом всякой искусственности, и его роман явился противовесом одностороннему господству тех произведений, авторы которых считали изображение неприкрашенной действительности чем-то низменным и недостойным хорошего писателя. В основе же произведений Скаррона лежали зародыши здорового реализма.