Опасные пути, стр. 156

— Вот та, благосклонность которой я добивался, — сказал Фукэ, поднося к самому отверстию портрет, который он достал из скрытого углубления под постелью. — Я, вероятно, победил бы, если бы Людовик не лишил меня свободы. Он боялся меня, вот почему я очутился погребенным в этих стенах.

Лунный свет упал на бледное изображение.

— Лавальер! — вскрикнул де Лозен, — ах, теперь я понимаю! Вы никогда не получите свободы!

— Я и не жду этого, — спокойно ответил Фукэ, — но этот портрет — для меня сокровище. Я искренне любил ту, которая изображена на нем, и оплакиваю ее судьбу. Эта Монтеспан — сущий дьявол. Чтобы сделаться до такой степени бесчувственным, король должен был попасть именно в такие руки. Теперь он решительно ничего не уважает: он и Монтеспан вышвырнет, когда пресытится ею.

— И иссохнуть здесь! Здесь! — воскликнул Лозен, скрежеща зубами, — в этих безмолвных стенах, куда нас заперли произвол и бесстыдная интрига! В расцвете лет и сил сидеть здесь без надежды на освобождение! Есть ли другой такой несчастный узник, как я?

В эту минуту в тишине лунной ночи зазвучали струны мандолины; звуки словно вспорхнули под своды тюрьмы вместе с серебряными лучами месяца.

Музыкант был по-видимому мастером своего дела, потому что исполнял мелодию артистически. Это была одна из тех испанских песен, в которых смех чередуется с рыданиями.

Лозен жадно слушал; безмолвная тишина ночи увеличивала прелесть звуков.

— Что это? — тихо спросил он, — откуда несутся эти звуки?

— Это — жалобы узника, который еще несчастнее, чем Вы или я. Он не смеет никому показаться, не смеет открыть свое лицо, даже если смерть избавит его от заключения. Он — живая загадка, страшная тайна. Это — самый важный пленник Сэн-Марса. Одним словом, — шепотом докончил Фукэ, — это — “человек в железной маске”.

— Так он все-таки существует? — воскликнул Лозен. — Король никогда не говорил мне о нем. Так, значит, слухи были справедливы? Замаскированный пленник — наш сотоварищ по заключению?

— Да, он находится под этой кровлей. Он несчастнее, чем может себе представить человек, живший в большом свете; он заживо погребен, и… — Фукэ прижал губы к самому отверстию: — понимаете, каково величие коронованного преступника, именуемого Людовиком Четырнадцатым? Этот замаскированный узник — его брат!

Лозен слегка вскрикнул. Соседи по заключению замолчали. Медленно и жалобно замирали последние аккорды песни, потом над цитаделью воцарилась глубокая тишина.

В эту ночь окна Луврского дворца горели огнями. В залах танцевали. Король только что подвел маркизу Монтеспан к креслу, обитому цветами и поставленному рядом с креслом королевы, и, наклоняясь к своей возлюбленной, сказал:

— Сегодня Вы совершенно очаровали меня, а поэтому приходится простить Вас.

Атенаиса подняла на Людовика взор своих прекрасных глаз.

— Простить меня, государь? Разве я провинилась в чем-нибудь?

Король сел рядом с ней.

— Сегодня у меня было объяснение с принцессой Монпансье. Она умоляла меня освободить Лозена. Вы обманули меня, Атенаиса: принцесса доказала мне, что Лозен не был обвенчан с ней; он только осмеливался надеяться на это и никогда не собирался сделать этот шаг без моего соизволения. Он пострадал невинно.

Атенаиса улыбнулась и слегка прикоснулась к руке короля.

— Значит, я сама ошиблась, государь! Однако мои сведения были почерпнуты из надежного источника… Если граф де Лозен попал в Пиньероль, государь, то я полагала бы, что самое лучшее — оставить его там; самое лучшее для Вашего и для моего спокойствия, а я знаю, что Вы, Ваше величество, любите видеть меня счастливой.

Король поцеловал ее руку и произнес:

— Пусть так и будет! Лозен уж слишком высоко залетел; Ваш покой, Атенаиса, не должен быть нарушен.

Он встал и отошел к королеве.

Лозен просидел в тюрьме одиннадцать лет.

XVIII

Отравители в Сэн-Клу

Мы уже упоминали, что присутствие в Сэн-Клу очаровательной герцогини Орлеанской обращало для всех осень в весну. Кроме того мягкая погода дозволяла делать прогулки; а потому при свете луны в парке можно было встретить веселое общество гуляющих.

Король Людовик также желал принимать участие в общих увеселениях, и, пока в его кабинете делались приготовления к войне, он с придворными красавицами уезжал в Сэн-Клу, чтобы насладиться несколькими часами веселья. Затем нарядная толпа являлась в Версаль, где король делал ответный прием, и таким образом удовольствия сменялись удовольствиями.

Казалось, все тучи рассеялись, и мрачная тайна, тяготевшая над Парижем, также благодаря усердию судей была разоблачена и приведена к желанному концу. Лишь от времени до времени то тут, то там всплывали случаи, снова повергавшие народ в крайнее беспокойство.

Король приказал возобновить розыски; в экстренном совете было решено, непременно, найти остальных, еще не открытых преступников. Где скрывался Экзили? С ареста Лозена он куда-то исчез.

Между тем возобновление следствия нисколько не мешало веселью, царившему при дворе. Новый праздник снова собрал в Сэн-Клу толпу высоких гостей. Сама она явилась в костюме сборщицы винограда; герцог изображал виноградаря; король, королева и придворные были одеты деревенскими жителями. Гости танцевали на зеленом газоне, вокруг высокой мачты, разукрашенной венками и лентами, кружась под звуки простой деревенской музыки: флейты, волынки и скрипки.

Среди общего веселья не были забыты и бедняки: за решеткой замка виднелись нищие всякого рода, которым немало перепадало с придворного стола.

Один из молодых гостей долгое время прохаживался взад и вперед перед решеткой, внимательно разглядывая толпу нищих, как бы выбирая подходящего человека для предстоящей потехи. Наконец он, по-видимому, нашел то, что искал, и остановился. Тогда один из нищих приблизился к нему, и хотя поза и жесты бедняка выражали просьбу, однако завязавшийся между ним и кавалером разговор указывал на весьма близкие отношения.

— Ну, мой друг, — сказал кавалер, — время не терпит. Вы решились?

— Да, — ответил нищий, — мой план готов: вот в том павильоне хранится вся столовая утварь; я проникну туда посредством вот этой вещицы. — Он показал лом, скрытый под его лохмотьями. — Затем, — продолжал он, — я открою шкаф, который стоит налево от входа; там находится домашняя аптека герцогини Орлеанской; в синей бутылочке лекарство, которое герцогиня постоянно принимает с тех пор, как вернулась из Англии; туда я и волью то, что приготовлено.

— Но можете ли Вы благополучно добраться до павильона? Теперь все люди на ногах, да и в павильоне живут.

— Я уже три дня изучаю все возможные обстоятельства. Запомните только следующее: постарайтесь, чтобы никто не подходил к водопаду, который падает в бассейн как раз позади павильона. Пока гости танцуют, я войду в павильон. Затем, если меня поймают, то я окажусь обыкновенным вором; но так как я на дурном счету, то Вы должны будете освободить меня.

— Это — уж не Ваша забота. Но каким же образом Ваше лекарство попадет к герцогине?

— Порошки, которые герцогиня принимает с цикорным настоем, — средство, предписанное ей доктором Гефлен. Она часто пьет этот настой, особенно во время празднеств. Я примешаю наше средство в этот настой.

— Так торопитесь и, когда все будет исполнено, постарайтесь известить меня!

Морель, скрывавшийся под видом нищего, исчез в кустах маленькой рощицы и через несколько секунд появился уже в парке, пробираясь по аллеям.

Наконец он достиг павильона и осторожно осмотрелся. Окна павильона были закрыты решетчатыми ставнями, укрепленными на железных болтах. Добраться до окон было довольно трудно, так как в стене почти не было выступов; но Морель заметил, что как раз около павильона протекал ручеек, через который был перекинут воздушный мостик, причем его перила почти касались стены павильона. Встав на эти перила, можно было достать до нижней стороны ставней.