Опасные пути, стр. 153

XVII

Конец опасного пути

Осенний ветер бушевал в дворцовых садах и на обширных террасах, но, несмотря на это, королевский двор все еще не покинул Версаля, так как погода все-таки благоприятствовала прогулкам по прекрасным паркам.

К тому же в этом году король особенно увлекался охотой. Сезон был блестящий. Генриетта Орлеанская вернулась из Англии, где ее миссия при дворе английского короля Карла II оказалась вполне удачной. Ждали только благоприятного случая, чтобы напасть на Голландию.

Герцог Орлеанский и его приверженцы держались по-видимому мнений королевского двора, но только по-видимому; в сущности же они только были принуждены повиноваться; изгнанный шевалье де Лоррэн все еще томился в Риме, и его друзья мечтали о мести.

Пока герцогиня была жива, дорога в веселый Париж оставалась для де Лоррэна закрытой. Генриетта, казалось, вовсе не обращала внимания на разлад, причиной которого была она сама. Ее двор в Сэн-Клу отличался оживлением и блеском, и даже ее строптивый супруг поддался, по-видимому, общему настроению: он стал гораздо общительнее.

Луиза де Лавальер жила тихо и одиноко среди пышного двора. Она все еще была счастлива хотя бы тем, что от времени до времени видела короля, слышала от него ласковое слово. У нее было одно удовлетворение: что королева Франции обращала на нее внимание. Она без всякой зависти смотрела, как маркиза Монтеспан поднималась все выше и выше по лестнице почестей. Однако в один прекрасный день ее жестокосердный друг-король обошелся с ней с таким пренебрежением, что она не могла удержать слезы и дерзнула спросить:

— Государь, неужели в Вашем сердце уже не осталось ни искры старой привязанности ко мне?

По несчастной случайности король находился в этот день в одном из своих деспотических настроений и воспользовался случаем навсегда оттолкнуть Лавальер. Он несколько мгновений осматривал комнату, потом схватил за шиворот маленькую испанскую собачку и бросил ее на колени герцогини, со словами:

— Вот, возьмите то, что Вам подобает!

Лавальер не вскрикнула и не заплакала; не говоря ни слова, она нежно взяла собачку на руки и вышла из комнаты, а король занялся разговором с Атенаисой Монтеспан, в помещении которой происходила эта сцена.

Луиза де Лавальер достигла высшей, страшной точки своего опасного пути. Она удалилась в Шальо. Маркиза Монтеспан была теперь полной госпожой положения; на ее дороге стоял только граф де Лозен.

— Вы что-то скрываете от меня, — сказал ей однажды король, проводивший у нее вечер и по своему обыкновению ходившей взад и вперед по комнате.

— Я молчу, Ваше величество, потому что не смею огорчать Вас.

— Но… Вы все время намекаете на Лозена. Из-за этого человека у меня нет теперь ни минуты покоя. Мой брат, герцогиня Орлеанская, королева, мой главный министр, даже мой Бонтан, — все в один голос уверяют, что недопустима даже мысль об отношениях де Лозена и принцессы Монпансье; Вы же, Атенаиса, еще в Дюнкирхене уверяли меня, что граф и принцесса состоят в тайном браке. Я не могу поверить этому. Такая дерзость была бы слишком ужасна… Где же доказательства, мой прекрасный друг? — с улыбкой продолжал Людовик, лаская прелестную шейку фаворитки.

По этому прикосновению Атенаиса поняла, что на короля нашла минута слабости, и, зная, что в такое время она всесильна, она, улыбнувшись ему с необыкновенной грацией, сказала:

— Государь, я могла бы доставить Вам эти доказательства, но в дело оказались бы замешанными люди, стоящие близко к… Вам и ко мне.

Король отдернул свою руку!

— Ах, опять эти рассуждения! — сказал он, — я думал, маркиза, что доказательства у Вас в руках.

“Любимец держится крепко”, — подумала Атенаиса и громко сказала:

— О, государь, если бы это оказалось необходимо, я, конечно, дала бы Вам все доказательства своих слов; но разве нужны доказательства? Граф получил от принцессы в подарок замок Сэн-Фарго, герцогство Омаль и поместье Демб.

— Да разве все это действительно было подарено?

— Три дня тому назад. Разве делают такие подарки своему возлюбленному?

— Почему же нет? — возразил король, снова придвигаясь к маркизе, — я могу подарить еще гораздо больше… если Вы захотите.

— О, для меня, государь, нужна только Ваша любовь! Это — высшее, величайшее счастье! Я никогда и не взглянула бы на богатства, как граф Лозен… Ах, простите: он — Ваш друг! Но какой это неделикатный, неблагородный друг! Ведь он требует от принцессы крови, чтобы она снимала с него сапоги!

Глаза короля засверкали гневом и он почти крикнул:

— Довольно! Лувуа и Конде уже сообщили мне это и поставили мне в упрек; я допрошу графа.

— Это будет благородный поступок, государь! Ну, а что, если граф Лозен неожиданно раскроет тайну своего брака? Что, если без всякого страха — а этого можно ожидать от его наглости — он разоблачит деликатные отношения, существовавшие между ним и принцессой? Будет хвастаться, ссылаться на обязательства, которые, может быть, существуют между ним и принцессой? Как можете Вы, государь, узнать, какого рода связь существует между ними? Опять выплывет история с любовным напитком, которая в свое время не возбудила скандала только благодаря прекращению процесса отравителей. Кто может ручаться, что это не послужит к новому раздражению общества?

— Значит, Вы полагаете, что… Лозен…

— Должен быть арестован как можно скорее. Он должен оказаться в надежном месте, прежде чем вздумает заговорить. Граф Лозен — это воплощенная государственная тайна!

Король слегка задумался, а затем произнес:

— Принцесса — довольно-таки безумная женщина и всегда была такой: она так же весело въезжала в Орлеан, как стреляла из пушки в Лувр. Да, она на все способна. Лозен будет наказан за свое высокомерие; а потом его всегда можно будет выпустить.

“Раз он попадет в заключение, то в нем и останется!” — подумала Атенаиса.

— Кроме того, — прибавил король, — ведь я иногда охотно интригую и думаю, что герцог Мэн мог бы получить подарок… на крестины.

— Как, государь, — возразила Атенаиса, — Вы полагаете…

— Предоставьте дело мне, Атенаиса, — с улыбкой перебил король, обнимая рукой ее шею, и поцелуй заглушил вопрос прелестной женщины.

Придя в свой кабинет, Людовик позвал Креки и сказал ему:

— Мне нужно видеть де Форбена и д’Артаньяна.

Креки поклонился и невольно побледнел, подумав, что для кого-то надвигается гроза; это были страшные имена.

Лозен появился вечером на собрании у короля: Людовик и маркиза Монтеспан никогда, казалось, не были так веселы, как в этот вечер. Граф беседовал с неаполитанским послом, когда маркиза, подойдя к нему, лицемерно промолвила:

— Дорогой граф, Вы не рассердитесь, если я дам Вам поручение?

— Вам стоит только приказать, — ответил де Лозен в то же время подумал: “В чем тут дело? Она что-то очень любезна! Будем осторожны!”

— Я знаю, что Вы — большой знаток камней. Вот эту нитку я хотела бы переделать по английской моде. Я знаю что Балло, самый искусный золотых дел мастер на Орфеврской набережной, — Ваш поставщик; можете Вы дать переделать эту вещь? — и Атенаиса подала графу футляр.

“Тут нет ничего опасного”, — подумал Лозен и тотчас произнес:

— Я в точности исполню Ваше поручение.

“Она, кажется, приучилась, — прошептал он про себя. — О, только бы мне сделаться мужем принцессы! Тогда уж ты поплатишься за утраченное место, жалкая провинциалка”.

Самым спешным делом графа Лозена на другой день после вечера у короля было отправиться к ювелиру Балло и решить с ним вопрос о переделке ожерелья. После того он пробыл несколько минут в лавке цирюльника Лавьенна и направился к площади Дофина. Здесь он увидел, что то тут, то там стояли группы людей, разговаривавшие о заседаниях суда в Шателэ. После этих заседаний Пенотье был признан вполне оправданным от всякого участия в процессе отравителей. Проходя мимо разговаривавших, Лозен слышал, что большинство желало его сотоварищу такого же конца, какой постиг Лашоссе.