Опасные пути, стр. 123

— Меня схватили, опозорили, — сказал он сержанту, — я буду жаловаться суду на такое неслыханное самоуправство.

— В этом ты волен, мой милый, — ответил Дегрэ, — но ты на плохом счету, и я все беру на себя.

— У Вас нет против меня никаких улик; зачем же Вы набросились на меня, словно тигр на добычу?

— Да разве ты — не Ролатр, не Лашоссе? Этого для меня довольно. Ну, ведите его! В Консьержери с тобой познакомятся короче.

Лашоссе больше не возражал. Он бросил на Ренэ последний горестно-приветственный взгляд; затем его повели. Глазер, по приказанию Дегрэ, остался в своей комнате, которую сержант замкнул. Затем все вышли на улицу.

Тогда из люка, ведшего в погреб, вылез Морель, бывший невидимым свидетелем происходившего, и бросился бежать.

— Я первый принесу ей это известие, — прошептал он, — теперь она у меня в руках! Письмо я могу разорвать, за это хорошо заплатят. Выдать меня она не может; у нее нет доказательств. Лучше всего было бы помочь ей бежать за границу, притом, конечно, чтобы она взяла меня с собой! — и он поспешно направился на Львиную улицу.

II

Напрасные старания — бегство

На руках и ногах Лашоссе уже звенели цепи, когда помощник Гюэ появился у стены, отделявшей сад дома д‘Обрэ от Львиной улицы. Морель надеялся встретить маркизу, которая часто в поздние часы отправлялась к Сэн-Круа, но по воле случая она в эту ночь не выходила из дома.

Маркиза была теперь единственной и полновластной владелицей особняка, так как после своего ужасного открытия, что маркиза пытается отравить его, ее муж переселился из Парижа в свое поместье Пикпюс.

Зная это, Морель не колеблясь перелез через стену и очутился в саду. Но напрасно стучал он в запертые ставни и в двери; в доме по-прежнему царила тишина. Тогда он стал бросать песком в одно из окон. Вскоре он заметил, что оно отворяется, и в неясном свете просыпающегося утра, уже освещавшего крыши, увидел голову женщины.

— Кто там? — спросил чей-то голос.

— Вы — камеристка маркизы? — спросил Морель, изменив голос.

— Да. Что Вам нужно?

— Я — из Пикпюса; меня прислал господин маркиз. Мне крайне необходимо видеть барыню. Вы сами должны понять, что дело важное, иначе я не пришел бы в такой неурочный час.

— Боже милостивый! Но ведь маркиз не умирает?

— Гм… моя весть не многим лучше. — Морель сказал правду. — Поторопитесь же! Мне необходимо говорить с маркизой!

Прошло несколько времени; наконец Морель услышал звук отодвигаемых задвижек, главная дверь отворилась, и на пороге террасы появилась Франсуаза Руссель. Узнав Мореля, которого она хорошо запомнила со времени встречи с Сэн-Круа, она вскрикнула и отступила.

— Ну, что там! — быстро сказал Морель, — не кричите же! Я — садовник в Пикпюсе и человек порядочный. Доложите же маркизе; я подожду здесь, чтобы слуги не подумали, что я пришел стащить что-нибудь. Когда являешься в дом в такой час, не мудрено заслужить подобное подозрение.

Франсуаза побежала наверх, и через несколько минут явилась маркиза. Она была в ночном туалете, с распущенными волосами. На ее плечах был накинут красный бархатный плащ, богато отороченный мехом.

— Морель? — вполголоса спросила она.

— Я, маркиза.

— Ты — вестник несчастья, я чувствую это. Твое приближение приносит зло. Ты не от маркиза?

— Нет, я от Сэн-Круа. Вероятно он шлет Вам свой привет; я говорю: вероятно, потому что некому было принять его последние распоряжения.

— “Последние распоряжения”? — повторила маркиза, проведя рукой по лицу, — “некому принять”? Что ты говоришь? Неужели Годэн… Нет, не может быть, чтобы Годэн… убежал?

— Нет, он не убежал; скорее он очень просто лежит на месте, потому что несколько часов тому назад он умер.

Из уст маркизы вырвалось что-то похожее на шипение змеи, потревоженной в своем логовище. Она подалась вперед и с такой силой схватила Мореля за грудь, что он вскрикнул от боли и отшатнулся.

— Что? Умер?! Годэн? — она пошатнулась и прижала крепко стиснутые руки к сердцу.

— Маркиза, — поспешно сказал Морель, — Вы должны узнать все: поручик умер от взрыва, произведенного неудачным опытом. При нем никого не было… Убежище открыто; все тайны в руках сыщиков Рейни, которые уже роются в ящиках и сундуках Сэн-Круа. С ними был Ренэ Дамарр. Невидимые союзники доктора Экзили плохо сдержали свое слово. Спасайтесь!

Лицо Марии де Бренвилье походило на маску. Не меняя положения, она спросила:

— Правда ли то, что ты говоришь?

— Я не прибавил и не убавил ни слова. Не прошло еще и двух часов с той минуты, как Лашоссе был схвачен и отведен в Консьержери. Комиссар Пикар будет осматривать подземелье.

Мария зашаталась, как пьяная.

— Что же Вы решили? — спросил Морель.

— Кто это кричит, — закричала маркиза, озираясь, — кто? — Она осмотрелась безумными, выкатывающимися глазами. — Да. Вот что! Это — ты, Морель! Да, это — ты. Что ты спрашивал?

— Я спрашиваю: на что Вы решились?

— Я поеду к Пикару… золото всесильно. Ах, Годэн! Годэн! — дико вскрикнула она, — для того ли мы всем рисковали, терпели, ждали, боролись!

Потом, словно за ней гнались духи, она бросилась бежать вверх по лестнице, в свою комнату, оставив Мореля в совершенном смущении. Он не нашел ничего лучшего, как тоже уйти.

Придя к себе, Мария опомнилась. Она поспешно оделась и накинула на голову капюшон, затем открыла ящик своего стола и вынула из него сверток золота; потом позвала Франсуазу.

— Маркиз очень болен, — сказала она, — я тороплюсь к доктору Башо. Если он согласится, мы вместе поедем в Пикпюс к больному. Очень возможно, что я не вернусь.

— Тысяча чертей! Что там случилось в такую рань? Бум, бум! Вишь, как стучит! Иду, иду! Дзинь! Еще звонят! Вот торопится-то!

Во время этого монолога Пьер Фратэ, писец полицейского комиссара Пикара, встал с постели, одел халат, натянул на свои худые ноги пару длинных суконных штиблет и вылез из своей крошечной комнатки в сени.

Он был сильно не в духе, потому что ему было холодно; но ему было строго приказано немедленно открывать на звон и стук, так как уже много раз случалось, что Пикар не оказывался на месте преступления в весьма важных случаях убийства, насилия, заключения в тюрьму и т. д., и все потому, что его сонливый писец не впускал тех, которые являлись с известиями. Итак, Фратэ, хотя и медленно, но все же направился к входным дверям, отворил слуховое окно и выглянул.

— Что за черт! Это — женщина! — проворчал он.

— Отворите! — сказал голос снаружи, — мне надо переговорить с господином Пикар.

— Он спит! — грубо отрезал Фратэ.

— Мне необходимо видеть его, и сию минуту!

— У Вас кого-нибудь убили?

Женщина громко вскрикнула и повторила:

— Разбудите комиссара!

— Нельзя!

В окно просунулась рука, и в ту же минуту послышался звон золотой монеты, упавшей к ногам писца.

— Эге, дело-то, должно быть, важное, — хихикнул Фратэ, нагибаясь поднять деньги. — Входите, мадам! — крикнул он, отворяя двери, — входите! Можете быть уверены, что я употреблю все силы, чтобы разбудить комиссара.

Впустив посетительницу в канцелярию, он отпер одну из ставень, подвинул даме стул и вышел.

— Сударыня, — сказал он, вернувшись через несколько минут, — полагая, что дело важное, господин Пикар просит Вас пройти в его комнату.

Он ввел посетительницу в кабинет комиссара, где на столе, на спиртовой лампе, кипело утреннее питье, что-то вроде ячменного кофе. Пикар встал раньше своего писца; он не заставил маркизы ждать и тотчас вышел, хотя и в халате.

— Маркиза де Бренвилье! — в изумлении воскликнул он.

— Господин Пикар, — сказала маркиза, — по тому, что я явилась так рано, Вы уже можете судить о важности моего дела.

— Конечно, конечно! Я очень счастлив…

— Не злоупотребляя Вашим временем, — проговорила маркиза, — я хотела бы попросить Вас ответить мне на несколько вопросов.