Евгений Онегин. Драматические произведения. Романы. Повести, стр. 67
Д р у г о й
Есть о ком жалеть? Проклятое племя!
П е р в ы й
Отец был злодей, а детки невинны.
Д р у г о й
Яблоко от яблони недалеко падает.
К с е н и я
Братец, братец, кажется, к нам бояре идут.
Ф е о д о р
Это Голицын, Мосальский. Другие мне незнакомы.
К с е н и я
Ах, братец, сердце замирает.
Г о л и ц ы н, М о с а л ь с к и й, М о л ч а н о в
и Ш е р е ф е д и н о в. За ними т р о е с т р е л ь ц о в.
Н а р о д
Расступитесь, расступитесь. Бояре идут.
Они входят в дом.
О д и н и з н а р о д а
Зачем они пришли?
Д р у г о й
А верно, приводить к присяге Феодора Годунова.
Т р е т и й
В самом деле? – слышишь, какой в доме шум! Тревога, дерутся…
Н а р о д
Слышишь? визг! – это женский голос – взойдем! – Двери заперты – крики замолкли.
Отворяются двери. Мосальский является на крыльце.
М о с а л ь с к и й
Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы.
Народ в ужасе молчит.
Народ безмолвствует.
Конец
Моцарт и Сальери
Сцена I
Комната.
С а л ь е р и
Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет – и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма.
Родился я с любовию к искусству;
Ребенком будучи, когда высоко
Звучал орган в старинной церкви нашей,
Я слушал и заслушивался – слезы
Невольные и сладкие текли.
Отверг я рано праздные забавы;
Науки, чуждые музыке, были
Постылы мне; упрямо и надменно
От них отрекся я и предался
Одной музыке. Труден первый шаг
И скучен первый путь. Преодолел
Я ранние невзгоды. Ремесло
Поставил я подножием искусству;
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную, сухую беглость
И верность уху. Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию. Тогда
Уже дерзнул, в науке искушенный,
Предаться неге творческой мечты.
Я стал творить, но в тишине, но в тайне,
Не смея помышлять еще о славе.
Нередко, просидев в безмолвной келье
Два, три дня, позабыв и сон и пищу,
Вкусив восторг и слезы вдохновенья,
Я жег мой труд и холодно смотрел,
Как мысль моя и звуки, мной рожденны,
Пылая, с легким дымом исчезали.
Что говорю? Когда великий Глюк
Явился и открыл нам новы тайны
(Глубокие, пленительные тайны),
Не бросил ли я всё, что прежде знал,
Что так любил, чему так жарко верил,
И не пошел ли бодро вслед за ним
Безропотно, как тот, кто заблуждался
И встречным послан в сторону иную?
Усильным, напряженным постоянством
Я наконец в искусстве безграничном
Достигнул степени высокой. Слава
Мне улыбнулась; я в сердцах людей
Нашел созвучия своим созданьям.
Я счастлив был: я наслаждался мирно
Своим трудом, успехом, славой; также
Трудами и успехами друзей,
Товарищей моих в искусстве дивном.
Нет! никогда я зависти не знал,
О, никогда! – ниже2, когда Пиччини
Пленить умел слух диких парижан,
Ниже2, когда услышал в первый раз
Я Ифигении начальны звуки.
Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным,
Змеей, людьми растоптанною, вживе
Песок и пыль грызущею бессильно?
Никто!.. А ныне – сам скажу – я ныне
Завистник. Я завидую; глубоко,
Мучительно завидую. – О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений – не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан –
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт!
Входит М о ц а р т.
М о ц а р т
Ага! увидел ты! а мне хотелось
Тебя нежданной шуткой угостить.
С а л ь е р и
Ты здесь! – Давно ль?
М о ц а р т
Сейчас. Я шел к тебе,
Нес кое-что тебе я показать;
Но, проходя перед трактиром, вдруг
Услышал скрыпку… Нет, мой друг, Сальери!
Смешнее отроду ты ничего
Не слыхивал… Слепой скрыпач в трактире
Разыгрывал voi che sapete1. Чудо!
Не вытерпел, привел я скрыпача,
Чтоб угостить тебя его искусством.
Войди!
Входит с л е п о й с т а р и к со скрыпкой.
Из Моцарта нам что-нибудь!
Старик играет арию из Дон-Жуана;
Моцарт хохочет.
С а л ь е р и
И ты смеяться можешь?
М о ц а р т
Ах, Сальери!
Ужель и сам ты не смеешься?
С а л ь е р и
Нет.
Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает Мадону Рафаэля,
Мне не смешно, когда фигляр презренный
Пародией бесчестит Алигьери.
Пошел, старик.