Другая дверь, стр. 59
А в этот раз ждал он от жизни совсем другого.
Шанс найти Надежду у него был, правда, не очень большой, но был. А это означало совсем другое бытие, то, которого он раньше не знал и за свои шестьдесят даже не видел ни разу, не то, что не пробовал…
В дверь постучали, и на пороге показался Василий:
– Ваше превосходительство, – смущённо сказал он, – так вы что, праздник праздновать не будете?
– А в чём дело? – не понял наш герой, раздосадованный несколько тем, что прервали его такие приятные размышления.
– Так вы один в вагоне-то…
– И?
– Если я вам не нужен, – ещё более смущаясь, спросил Василий, – можно я во второй класс пойду, там наши, все, кто посвободней, собираются отметить… Вот сейчас Дрезден проедем, так пойду?
Он заискивающе смотрел в глаза Прохорову.
– Свет расскажи, как выключить… – сказал тот, что явно означало: «Проваливай». – И как включить потом, если что…
– Так это просто… – захлопотал Василий. – Вагон у нас старый, так что электричества нет. Вот тут у фонаря заслонку повернёте, он и погаснет… А если нужно зажечь – вот спички, вот сюда зажигать, а здесь – поворачивать, чтоб горело ровно… Так я пойду?
– Иди…
А Слава опять погрузился в воспоминания…
В приятные воспоминания…
Встреча с Надеждой давала надежду на иную жизнь…
Как она тогда смотрела, как легко приняла его условия о дате отъезда, как поняла его игру там, у Фаберже, как мужественно переживала, оставаясь до конца женственной, все невзгоды…
Вот такой и должна быть женщина, жена…
За окном вспыхнул свет, они прибыли на какую-то большую станцию, скорей всего – Дрезден, о котором упоминал Василий. Прохоров глянул в окно, мимо вагона пробежал какой-то железнодорожник, прошли две дамы, за которыми носильщик катил тележку с багажом, проковылял человек в каком-то немыслимом балахоне, напоминавшем не то крестьянский армяк, не то шубу Деда Мороза…
Опять тронулись…
Слава собрался перебрать в памяти события уходящего года, понять, с чем прощается, что ждёт, когда в дверь снова постучали:
– Так я пошёл, Ваше превосходительство? – спросил Василий с порога, не входя в купе.
Да чтоб тебя…
– Иди уже, ведь отпустил…
Проводник исчез, а с ним почему-то и новогодний настрой.
Как ни пыжился дальше наш герой, как ни пытался настроить свои мысли на элегический лад, как ни старался развязать мешок своей памяти, чтобы, доставая оттуда события, разложить их на аккуратнее кучки – ничего не получалось…
Тогда он плюнул, махнул рукой, перестал обращать внимание, а просто присел к окну и стал смотреть на мелькавшие в темноте дома и деревья. В детстве он очень любил, когда ехали в поезде, вот так смотреть. Бессмысленно, казалось бы, но почему-то так маняще…
Особенно увлекательно было увидеть какую-нибудь картинку, то, что в живописи называют «жанр», а не «пейзаж», придумать к ней продолжение или представить, что было до того, как она появилась перед глазами.
Потом с возрастом, эта тяга прошла, чужая жизнь стала меньше (да почти совсем не) интересовать Прохорова, смотрение через окно стало просто способом провести время, отмечая километровые столбы. Но вот сейчас почему-то вспомнилась старая привычка.
Он не знал, сколько прошло времени в таких размышлениях, но вдруг подумал, что немало и праздник, похоже, уже на носу…
Понять, который теперь час, было неясно как. Идти за Василием в другой вагон – глупо, своих часов – нет в природе…
«Как же неудобно без телефона, в котором, оказывается столько полезных и незаменимых функций…»
Опять проскочили на полном ходу какую-то станцию, но он не успел посмотреть на часы, да и были ли они – неизвестно…
«Да ладно, – сказал сам себе наш герой, – какая разница, во сколько Новый Год, когда ты даже не можешь точно сказать, какой провожаешь. Точно знаешь только – какой идет навстречу, а вот какой для тебя прошлый – две тысячи или девятьсот тринадцатый – точно сказать, как ни старайся, не получится… В общем, с праздником тебя, Вячеслав Степанович, здоровья, денег и, главное, – найти Надежду…»
Он разделся, улёгся в прохладную постель, ещё раз пожелал себе всего самого, самого, повернулся на правый бок…
И заснул…
А проснулся оттого, что почудилось ему – рядом кто-то есть…
Он открыл глаза, всмотрелся…
Посреди купе стоял Дед Мороз…
77
– Вот приснится же… – пробурчал он сам себе и повернулся на другой бок досыпать…
Но был остановлен в этом благом намерении сильным тычком в бок.
И такой знакомый голос произнёс:
– Вставай, сука…
Тряся головой, чтобы проснуться окончательно, Прохоров сел на своей постели и открыл глаза пошире.
Сквозь новогодний сон проступала реальность…
То, что он принял за посох Деда Мороза, оказалось трубой, подпирающей багажную полку, белая борода – просто бликом случайного света, рука, держащая мешок с подарками – рукой на перевязи, шуба – непонятной одеждой, скорее женской, чем мужской, а содержимое шубы – Лешим.
– Что надо? – грубо спросил наш герой.
Не то, чтобы он был так крут, что ничего не боялся, примитивно не проснулся ещё и голос спросонок так лихо звучал.
– Тебя, голубчик… – отозвался бандит, усаживаясь в непосредственной близости от Славы.
Наш герой инстинктивно отодвинулся подальше, от Лешего шёл совсем не новогодний дух.
– Что, не нравится? – нехорошо ощерился тот. – Мне тоже не нравится, да выбора нет – не ходить же по улице в одной рубашке… Где тут у тебя свет включить?
Слава, ожидая продолжения, встал, как учил его Василий, зажёг свет, сел только уже не на постель, а на диван напротив…
Чего от него нужно было бандиту, он пока представить себе не мог, но ничего хорошего от этой встречи не ждал.
«С Новым годом тебя, Славик, с новым счастьем…»
Однако долго ждать объяснений не пришлось.
– Сдай, чтоб мне не возиться, – мирно предложил Леший, – деньги, документы, одежду…
– А меня, соответственно за борт?
– А куда же ещё?
Бандит похудел, щеки впали, шуба на нем была явно женская, снятая с какой-то крестьянки или бомжихи, если таковые существовали в это время. Безжизненная рука его, перебитая десять дней назад камнем Ванятки, так и висела на перевязи, а глаза горели нехорошим огнем.
– Что, не получается самому устроиться? – с сарказмом спросил Прохоров. – Надо на чьём-то горбу в рай въехать?
Не могу сказать, что ему было не страшно, скорей от ужаса сводило скулы, но именно этот страх и заставлял Славу хамить бандиту – когда тащишь на себе шестьдесят лет слабостей, глупостей, мелких предательств и позорных поражений, хочется в последние пять минут побыть человеком.
Тем более что было совершенно ясно – ни о какой пощаде или снисхождении речь не пойдет.
– Хорошо держишься, – сказал Леший, – молодец… Уже который раз повторяю… Только не утомляй меня, надо всё делать параллельно: сдавать имущество и хорохориться…
– А как ты будешь, – Прохоров остался сидеть, как сидел, – предъявлять мои документы и вообще выдавать себя за меня? Проводник этого вагона хорошо запомнил мои лицо и голос, тебе будет трудно его провести…
– Начитался детективов? – почти ласково спросил Леший. – Есть ещё фильм такой старый, «Два билета на дневной сеанс», помнишь? Там один из деловых решил зарезать главного героя-мента, а тот, Збруев его играл, спрашивает: «А куда ты денешь мой труп?» И тот вдруг перестаёт злиться, потому что понимает всю безысходность своего положения… Оттуда реплика?
– Фильм такой помню… – телеграфно, чтобы не стучали зубы, ответил Слава, – Реплика не оттуда… Действительно интересуюсь…
– Отвечаю по вопросам… – подхватил его интонацию Леший. – Я просто сойду на первой же станции. Там меня никто не знает. А чтобы проводник меня не хватился, оставлю ему записку: «Надоело ехать, пока…» Он, конечно, удивится, но после бухалова, ему даже лучше будет, что тебя-меня нет…