Другая дверь, стр. 24
Еще он понимал, что ничего из того, что здесь на столе расположилось, кроме молока, ему нельзя. Яйца, сыр и масло – просто возглавляли список основных производителей холестерина в организме и при неумеренном употреблении, по уверению врачей, довольно быстро приводили здорового человека к инфаркту. Интересно, а того, кто уже – куда?
А съесть кусок дрожжевого хлеба для гастритчика – это примерно равнозначно объявлению войны своему желудку.
Слава встал, умылся, прошёл к столу.
Там всё было точно так, как он и предполагал: в кружке молоко, на тарелке – сыр, хлеб и масло. Яйца был сварены вкрутую.
А посреди всего этого богачества лежал его ридер.
И что-то мелькнуло в голове у нашего героя…
Вот оно…
Прохоров пока не мог вспомнить, в связи с чем, но теперь точно знал, что именно с ридером, а точнее с единственным текстом в нём – романом зятя, связана его вчерашняя всерешающая идея-мысль.
Казалось бы, надо схватить, открыть и листать, листать, пока не найдёшь…
Но Слава, словно боясь вспугнуть так внезапно пропадающую и только по своему желанию возвращающуюся мысль, медленно налил себе молока, медленно почистил яйцо, отрезал сыра.
И только после этого включил ридер.
Зарядки оставалось совсем немного, красный огонек ещё не мигал, но линия, показывающая эту самую степень зарядки, была совсем короткой.
И как он, дурак, не догадался в последнюю ночь в том привычном Берлине зарядить эту фиговину?
Угу, и ещё взять шнур и пару розеток с собой… Знал бы, где шлёпнуться, перенёс бы сюда и электростанцию небольшую…
Значит, времени у него совсем немного, и он, как сапер, не имеет права ошибаться…
Жуя бутерброд и запивая его молоком (хлеб с сыром на это время клался на скатерть), той же рукой он открыл текст.
На экране показалась последняя прочитанная глава, повествующая о встрече автора с русским Джеком.
Вроде бы не здесь, ничего в душе не отозвалось…
Однако Прохоров на всякий случай и понимая, что видит эти фразы в последний раз, просмотрел текст.
Отметил про себя реплику Джека: «И тогда я вспомнил, как учил меня старший брат: если не с чего зарабатывать, зарабатывай с себя», подумал, что и она ему может пригодиться, хотя пока было совершенно непонятно, что здесь могло означать это «с себя». Не пить же бутылку водки из горла в ближайшей пивной. Такое Прохоров мог применить только в том случае, если решится покончить с собой каким-то совсем оригинальным способом.
Но где же то, что он искал?
В первых главах, прочитанных ещё в двадцать первом веке?
Придется начать сначала…
Он вывел текст на первую страницу и приступил к внимательному проглядыванию строки за строкой. Перечитывать уже было нельзя, Прохоров видел, как замигал красный огонек, который означал, что зарядки осталось на немногие минуты.
«Перечисление странностей у компании, которая собирается куда-то плыть?
Нет, не то…
Точное описание маршрута?
Опять не годится…
Цитата из Окуджавы, которую прищучил Федерико?
Однозначно не сюда…
Опись багажа?
Да при чём тут это?
Диалог с «чичероне»?
Не похоже…
Размышления о любви к русским?
Точно нет…»
Красный огонек перестал мигать и горел уже ровным неярким светом. Прохоров начал просматривать следующую главу:
«Список того, «как люди разных цивилизаций ищут и находят что-то общее»?
Нет, в подсознании ничего не отозвалось…
Почему они выбрали Новую Зеландию?
Нет, точно нет…
«…важнее частота феномена, чем простое его наличие…»?
Умно, но к делу не относится…
Выбор между Оклендом и Крайстчерчем?
Вроде бы теплее… Выбрали они Крайстчерч, это точно…
Дурные предчувствия перед тем, как сойти на берег?
И опять ничего общего…
Но как же так? Две прочитанные ещё в том Берлине главы кончились, а он ничего не нашёл? А ведь и были прочтены только три главы – две тогда и про русского Джека сейчас.
Что же делать?
Разгадка точно здесь, Прохоров это знал, экран в любую секунду погаснет, а он не нашёл ответ…
Думай, старый дурак, думай…
Это единственное, что тебя может спасти…
Но Слава думать не стал – уже некогда было, а начал лихорадочно пролистывать страницу за страницей и…
И буквально через несколько секунд наткнулся на сцену, в которой Володя уговаривает профессуру университета открыть новую кафедру. И вспомнил, что этот кусочек тоже читал.
Только здесь и могло быть то, что он искал…
И начал внимательно перечитывать…
И на последней строке главы, за миг до того, как экран погас насовсем, увидел то, что, казалось, потерял:
«И второго января 1914 года кафедра была открыта».
29
– Эй, Вяче?слав, я тебе нашла, кто торгует старыми книгами…
Она, шумно отряхиваясь от дождя со снегом, только что вошла в квартиру.
– Русскими? – переспросил наш герой.
– Что русскими?
– Книгами торгует русскими?
Старуха даже несколько растерялась:
– А что, бывают?
То ли смеяться, то ли плакать…
Прохоров даже к окну отвернулся, чтобы она не видела выражения его скривившегося лица:
– Бывают, раз это моя профессия…
Песя Израилевна прошла в комнату, села к столу, с сожалением глядя на постояльца, подперла голову рукой:
– Нет, немецкими, еврейскими, польскими… Давид, он всем старым торгует, ну и книгами тоже… – тут она запечалилась, – Так что тебе уже не нужно?
– Надо подумать…
Песя встала, улыбнулась, радуясь, что не зря хлопотала и суетилась, пошла на кухню и по дороге бросила:
– Ты слишком много думаешь, от этого голова будет болеть, а мужчина должен быть ришучим…
– Щучим? – не понял Слава.
– Ризким, – пояснила Песя, – он должен сразу принимать решения, чтобы успеть на всё ответить…
Прохорову надоел этот ликбез, и он пошёл в атаку:
– Как твой второй муж?
– Как мой второй муж… – попалась на удочку старая еврейка. Но тут же притормозила. – Постой, откуда ты знаешь о моём втором муже? Я же вроде тебе о нём не рассказывала…
Она так и стояла на пороге кухни, изумлённо рассматривая постояльца.
– Если женщина говорит «мой первый муж», разве это не означает, что у неё был и второй?
Повисла пауза, жернова перемалывали новую для старухи идею.
– Ты слишком умный, Вячеслав, даже для мужчины… – Песя покачала головой, наконец, совсем ушла на кухню. Потом добавила оттуда: – Смотри, чтобы твой ум тебя не погубил…
До прихода хозяйки «умный Вячеслав» занимался тем, что раскладывал по полочкам все те перспективы, которые открылись на последнем дыхании ридера. И ещё сам себя ругал за то, что, отдав вчера шариковую ручку, не приобрёл взамен хотя бы карандаша. Он, правда, не знал точно, были уже карандаши в начале двадцатого века (кажется, были) и сколько они стоили.
Как бы там ни было, раскладывать по полочкам без помощи компьютера или хотя бы ручки оказалось неудобно, но ничего пишущего он в доме найти не смог.
– Песя, у тебя есть карандаш или ручка? – крикнул он.
– Зачем? – не поняла она. – Я и писать-то не умею…
– А читать? – съязвил он.
– Получше некоторых… По-немецки, польски, украински, русски, ну и на родном – тебе хватит?
– А карандаш где-нибудь купить можно? – осторожно спросил он, боясь нарваться на вопрос: а что это?
– У тебя появились деньги?
Песя даже из кухни высунулась, чтобы спросить.
– Пока нет… – Прохоров обрадовался, что про карандаш она знает. – Я думал у тебя занять…
– А что ты не займёшь там, где тебя вчера кормили?
Слава даже головой покачал, вот пронырливая старуха:
– Потому что там, где я ужинал, договор только на то, что меня несколько раз кормят…
– И где это теперь бесплатно ужинают?
– Не помню точно, как называется место, тут на Лейбниц ресторан…
– Напротив булочной?
– Кажется, да…
В наступившей тишине раздался странный звук, как будто что-то тяжёлое и мягкое ударило по чему-то твёрдому.