Старый дом, стр. 5
Когда-то много лет назад, когда он начинал заниматься книгами, приснился ему сон: большая комната с кучей столов. И на каждом столе лежат книги, редкие и дорогие (ну в той степени, в которой он понимал тогда, что такое редкое и дорогое). И задача играющих, как он ее помнил, была выбрать десяток лучших, которые можно было взять с собой. И бедный, начинающий дилер Слава Прохоров проснулся в холодном поту, потому что полночи пытался совместить свои знания, размер и цену раритетов, и никак у него правильно не получалось.
Потом, он уже не помнил откуда, но откуда-то он узнал, что такие сны, или грезы наяву, или просто картинки посещали многих книжников и антикваров: товару отменного сколько угодно – бери не хочу, нужно только правильно выбрать.
Правда, все это несколько напоминало анекдот о том, как чеченец поймал золотую рыбку и она предлагает ему исполнить его желание.
– А что, какой желаний ты можешь?
– Любые… – отвечает рыбка. – Вот три дня назад вытащил меня один армянин и потребовал миллион долларов, так я ему и сделала…
– Адрес, адрес скажи тот армянина… – заорал чеченец.
И здесь в этих мечтах и грезах было вроде бы то же самое: почему все дилеры хотели книг или предметов вместо просто денег, которые они бы получили, продав эти предметы?
Но Слава хорошо знал, что кроме грошей тут был еще азарт: найти хорошую вещь, разобраться с ней (понять степень редкости, отличительные особенности данного экземпляра и т. д.), придумать клиента, которому она может быть нужна. И только потом вставить ему ее «по самые не балуйся», получая наслаждение не только и не столько от денег, а в гораздо большей степени от всего этого гарнира.
И сейчас Прохоров фактически оказался в такой комнате.
Антиквар ведь, как любой торговец, зарабатывает в двух случаях: либо он знает, где купить дешево, либо кому продать задорого. И не важно, что в первом случае квалификация зачастую подменяет такое знание дешевых источников, которых никогда не бывает много: опытный человек видит в книге или предмете что-то, чего не видит ее продавец – автограф, знание о том, что тираж был уничтожен, марку какого-то производителя, которая ничего не говорит лоху, но много – специалисту. Все равно – специалист, используя свои знания – покупает задешево, просто с годами и ростом класса такие ситуации заменяют везение: знание одерживает победу над случайностью.
Легко себе представить, что в этом, пока неизвестном Славе году, в ста метрах от его квартиры, ну может, в полукилометре, где-нибудь на Арбате, продается задешево многое из того, что сегодня, в начале двадцать первого века стоит немалые, а то и очень большие деньги.
Скажем, если его расчеты верны и на дворе что-нибудь типа двенадцатого, а лучше тринадцатого года, то «Супрематизм» Малевича он, конечно, не купит. Но что ему мешает, если все совпало, поискать и найти первую книгу Маяковского «Я», а это, по сегодняшнему дню – тысяч пятнадцать, а то и двадцать долларов.
Кроме того, если только поэзию считать, есть уже «Вечер» Ахматовой и «Путь конквистадоров» Гумилева. Может быть, уже вышел «Камень» Мандельштама, точно есть «Вечерний альбом» Цветаевой. Жаль, что «Близнец в тучах»» Пастернака и первая книга Набокова «Стихотворения» выйдут позже.
Но и того, что он навспоминал, уже было на сотню тысяч долларов и это при условии приличных экземпляров, а здесь они могли быть только отличные, временем не траченные, а значит, можно ввести коэффициент полтора.
И тут они должны были стоить три копейки. Как говорил Володя, средняя цена поэтической книги в это время колебалась вокруг рубля. Кроме того, по его же словам, а он знает, Слава никогда не встречал лучшего специалиста по поэзии Серебряного века, зачастую свои книги продавали сами сочинители прямо на дому.
Приходишь этак к Пастернаку домой и просишь продать «Близнеца», а заодно говоришь:
– Не могли бы вы мне еще и автограф написать?
– Почему же не мог бы? – удивляется Пастернак. – Пожалуйста… Как ваше имя-отчество?
Тут возникает, правда, соблазн, даже два. С одной стороны, автограф такого известного лица удваивает цену. С другой стороны, автограф такого известного лица другому известному лицу такого же ранга, например, Цветаевой, добавляет еще немалую сумму.
Но вот как посмотрит Борис Леонидович на то, что неизвестный ему человек просит написать автограф его знакомой? Слава, правда, не помнил, были ли они в предполагаемом им тринадцатом году знакомы, он просто в принципе обмозговывал эту ситуацию.
Так что писать Марине Ивановне не годится. А вот кому-то, кто еще не прославился, например тому же Набокову-Сирину – можно и даже соблазнительно, пусть потом литературоведы ломают себе головы, как такое может быть.
Другой соблазн, назваться именем вообще не поэта, а какого-нибудь политического деятеля, о котором Пастернак в то время слышать просто не мог. Как бы выглядела на «Близнеце» такая надпись: «Иосифу Виссарионовичу дружески Борис Пастернак. 1913 год»?
Да сколько хочешь денег за такое можно получить с того же Гороха, например. А если…
А если, и это будет второй соблазн, попросить написать что-нибудь вроде «Дмитрию Анатольевичу Медведеву на память от автора» – пусть все вокруг сходят с ума, видя такое…
Ну а почему он уперся только в поэзию?
У нее правда есть два достоинства: она дешевая в это время и занимает небольшой объем. Вот вышла примерно в это время книга Александра Бенуа «Царское село». Стоит она сегодня тысяч двадцать, а то и больше, но…
Но и здесь она должна стоить сотню-другую, а тащить ее откуда-то при общем весе килограмма в четыре совсем не улыбается…
Да и если переходить к вещам роскошным и супердорогим, то где-то в Москве ведь есть магазин фирмы Фаберже. Что ему мешает пойти туда и купить пару штучных, не поточных предметов? А это же совсем другие цены, тут десятками тысяч не отделаешься…
Слава даже крякнул от удовольствия, представив себе перспективы. Однако и тут все было непросто…
7
И возникал ряд вопросов.
Во-первых, деньги. Решить его было несложно, боны этого времени там, в соседнем мире не стоили почти ничего, это Прохоров знал точно, кроме каких-то коллекционных, но вряд ли здесь нужны коллекционные.
Однако есть нюансы…
Во-первых, надо точно знать дату – какое, милые, у нас тысячелетие на дворе, а лучше год, месяц и даже число. А то вытаскивание в двенадцатом году пачки денег с датой «1913» могло закончиться весьма для Славы печально.
Во-вторых, а как они платили?
Наличными?
Чеков вроде еще не было?
Или были?
Или при крупных расходах оставляли визитку, потом хозяин лавочки приезжал по указанному адресу, привозил заказанное и там получал все сполна? Где-то Прохоров читал про такой способ расплаты, только вот не помнил – Европа это современная или Россия начала двадцатого века?
Как правильно расплатиться, не привлекая особого внимания?
Надо залезать в Интернет, искать ответы на странные вопросы.
Да и кроме денег проблем немало:
Например, одежда. Надо точно знать, как они одевались и не только во что, но и кто во что – дресскод, как сейчас модно говорить. А то наденешь шмотку какую-нибудь, а тебя в приличный магазин не пустят, сразу городового вызовут.
Да и где их взять, шмотки эти, чтобы по времени и в размер. Есть в Москве пара магазинов, которые не отказываются от одежды старинной, да только ее там раз-два и обчелся и притом она в основном женская. Что интересного в сюртуке или даже фраке? А вот платье с фижмами (что это такое Слава не знал, но слово слышал) или шляпка с рюшечками – совсем другое дело.
Так что шансов подобрать что-то в магазине – ноль-ноль и повдоль, как говорится…
Есть, конечно, некоторые знакомые в кино, на «Мосфильме» костюмерная богатая, но если там чего-то тоже не найдется? Что тогда? А ведь еще обувь, она должна быть в том времени и точно по размеру, ходить, если все будет правильно, придется немало… А есть ли на студии большой выбор ботинок и сапог разных времен, Прохоров не знал…