Пришельцы с Земли, стр. 11

На секунду показалось, что Мардж удивлена. Затем она заметила:

— Надеюсь, теперь вы с Дейвом будете лучше ладить. Плохо, если вы не сработаетесь.

— Думаю, сумеем, — улыбнулся Кеннеди. — Я сам выбрал его в качестве помощника.

Он сделал большой глоток и едва успел отвести стакан в сторону, как кот прыгнул к нему на колени и свернулся клубочком.

Кеннеди блаженствовал. Такой должна быть жизнь: хорошая работа, доброе питье, приятная музыка и ласковая жена, готовящая вкусный ужин. А после ужина хорошая дружеская компания, полная раскованность, а потом спокойный сон. Он закрыл глаза, внимая ликованию труб оды Перселла и легко поглаживая кота свободной рукой.

Сполдинг довольно хорошо принял новость. Кеннеди разговаривал с ним ровно в два, вскоре после официального объявления новой расстановки сил Вацински; и Сполдинг даже оживился, с энтузиазмом рассуждая о том, какую «колонию» на Ганимеде они создадут. Никакой холодности, обошлось и без запутанных проблем морали, за что Кеннеди был ему крайне благодарен.

Сполдинг сразу же начал продуцировать массу идей, действующих лиц, происшествий, накинувшись на работу с юношеским энтузиазмом. Кеннеди почувствовал разделявшие их четыре года — Сполдинг был еще сущим ребенком, ему не хватало времени обрести уверенные манеры взрослого человека. Им обоим пойдет на пользу совместная работа по контракту.

В себе Кеннеди также ощутил прилив энтузиазма. Понимал, что имел в виду Вацински, когда говорил об эстетической стороне работы по формированию общественного мнения. Работа может стать настоящим творчеством. Они вместе со Сполдингом наделят жизнью целую колонию людей, одарят их различными талантами, надеждами и устремлениями, вызовут интерес всего мира к их тяготам и лишениям, сочувствие их смелости.

Музыка достигла кульминации. Кеннеди представил, как Перселл в Англии далекого семнадцатого века тщательно переносит возникшие в его мозгу величественные звуки на лист запачканной сажей бумаги, как музыканты исполняют ее, думал о тех инженерах, которые сделали возможным запись — о целой армии участников процесса воспроизведения нот в звуках. Вот что такое творчество! Произведение, которого не существовало прежде, чем Перселл нарисовал первый скрипичный ключ на нотных линейках, но которое теперь принадлежит всем, всему миру.

Почти так же будет и с колонией на Ганимеде, которую им со Сполдингом предстояло изобрести. Мужчины и женщины смогут погружаться в жизнь колонистов, как он только что погружался в мир музыкального произведения. Почти в состоянии экзальтации Кеннеди вошел в столовую, куда позвала Мардж.

Она с улыбкой глянула на него:

— Вероятно, я сделала коктейль слишком крепким, — сказала она.

— Три с половиной к одному, или я ничего не смыслю в пропорциях. Разве не так?

— Вероятно, но ты сам на себя не похож! Такой добродушный, расслабившийся, Тед.

— И поэтому я скорее вещего пьян, не так ли? Ибо я не могу быть счастлив и раскован в трезвом состоянии. Но мне придется разочаровать тебя, Мардж. Я совершенно трезв. И счастлив.

— Конечно же, дорогой. Я только…

— А причина моей радости, — вдруг начал Кеннеди неожиданно для самого себя, — не только в том, что Вацински объявил меня явным претендентом на место второго класса, когда Поджиоли уйдет. Это мелочь. Я счастлив, что могу участвовать в таком настоящем, важном и будоражащем деле, да еще вместе с Дейвом. Знаешь, что мы будем делать?

Она улыбнулась.

— Я не хотела допытываться. Ты ведь всегда так ревниво относишься к своей работе, когда я о чем-то расспрашиваю.

— Хорошо, я расскажу тебе. — Он просиял еще больше. — Мы с Дейвом собираемся придумать целую колонию на Ганимеде, людей, обстановку и все, все.

И он принялся подробно живописать, какая это будет колония, как ему пришла в голову эта идея, как Вацински и остальные реагировали, когда он ее выдвинул. И в заключение посвятил Мардж в то, что было уже действительно секретными сведениями: рассказал о заключительном предложении Просели — «уничтожить» колонию, чтобы спровоцировать оккупацию Ганимеда силами ООН.

— Вот так, — закончил он. — Разве это не удачно придумано? Завершенная, тщательно проработанная идея. Она…

Кеннеди остановился на полуслове. Лицо моментально погасло. Мардж глядела на него с ужасом, никак иначе нельзя было истолковать выражение ее глаз.

— Ты это всерьез? — спросила она.

— Конечно, всерьез. А что тут не так?

— Все не так, вся эта ужасная шарада, эта фальшивка, с помощью которой хотят манипулировать лучшими чувствами всего мира. Что за чудовищный, грязный обман! И ты еще гордишься им!

— Мардж, я…

— Что ты? — тихо спросила она. — А ты сидишь тут и просто лучишься счастьем и удовлетворением. Как ты можешь?

— Давай подойдем ко всему с другими мерками, будем судить по законам, которые тут применимы, — четко выговорил он. — Как продукт художественного творчества. Не станем впутывать сюда мораль. Вечно ты затуманиваешь суть, притягивая нравственные дилеммы и нравоучения.

— Совершенно невозможно судить «по тем законам, которые тут применимы», Тед. Поэтому ты и ошибаешься. Необходимо взглянуть на то, о чем ты говорил, в связи со всем остальным, и в таком контексте я не могу не заметить, насколько все это смердит.

— Мардж! — хватил он вилкой об стол.

Она не отрываясь смотрела на него.

— Наверное, я погорячилась, Тед. Извини, дорогой. Я не хотела читать нравоучений.

Она сидела, сжимая челюсти, видно было, как она старается подавить новый эмоциональный всплеск. Кеннеди крепко взял ее за руку.

— Не надо так переживать из-за пустяка, — сказал он. — С этой минуты давай решим — в 14.30 я закрываю за собой дверь кабинета, и забываю все дела до утра. Иначе мы будем все время ссориться.

— Ты прав, дорогой. Лучше пусть будет так.

Он снова занялся едой. Но пища теперь казалась безвкусной, вернуть только что пронизывавшую все его существо эйфорию оказалось совершенно невозможно.

Между ним и женой открылась глубокая трещина, становившаяся шире день ото дня. Он подумал о том теплом чувстве удовлетворения, которое только что излучал, и поразился самому себе, как он мог впасть в такое состояние. Ведь, если признаться, то он и Сполдинг влезли в бездушное дело. Ничего хорошего в этом не было. И все же он впал чуть ли не в экстаз, пока несколько суровых слов Мардж не вывели его из этого состояния и не открыли ему глаза.

И я еще мог гордиться, подумал он. Боже, думаю ли я вообще когда-нибудь?

Глава седьмая

31 июня 2044 года — всемирный праздник Добавочного Дня, согласно Постоянному календарю. Этот день начали вставлять через каждые четыре года, чтобы восполнить отставание на шесть часов с небольшим, игнорировавшееся Постоянным календарем.

День шумного веселья, подумал Кеннеди. День вне общей череды — не понедельник, не вторник, не среда, не четверг, не пятница, не суббота, даже не воскресенье. День вне времени, когда никто, кроме желающих получить двойное сверхурочное жалованье, не работал, и когда на 24 часа отменялись, казалось, сами правила цивилизованного времяпрепровождения. Он выпал между субботой 30 июня и воскресеньем 1 июля, а так как это был год Добавочного Дня, то в нем получалось, таким образом, два безымянных дня, вместо обычного одного, завершающего год!

Супруги Кеннеди решили провести праздник в увеселительном парке Джойленд, на Плавучем острове в проливе Лонг-Айленд. В глубине души Кеннеди презирал безалаберную суету Всемирного праздника, но обычай их отмечать был укреплен в нем воспитанием, и он бы никогда не осмелился противиться привычке проводить их вдвоем с женой.

Дорога была забита машинами. Они ехали бампер к бамперу, отражатель к отражателю, жались друг к дружке, как эмалированные жуки на всей магистрали. Кеннеди потел за рулем. Кондиционеры работали на полную мощность. Сидящая рядом Мардж в своей красной короткой кофточке и голубых шортах, выглядела свежо и весело. Ее ноги блестели — она напылила новомодные аэрозольные чулки с алюминиевым блеском.