Зеленые яблочки (СИ), стр. 60

Харитон, вскочил на ноги и, не оглядываясь, помчался из хаты. Как долго он бежал — не помнил, но очутился у дома Васьки Модельного. Там спокойно спали. Харитон забарабанил ногой в двери. Он кричал, что совершил грех и за это его хотели посадить в сундук. Надежда, жена Васьки, накинув наспех кофту на плечи, открыла двери, не спрашивая, кто там. Харитон ввалился в избу взъерошенный, c блуждающим взглядом.

— Помогите! Помогите! — хрипел он.

Надежда зачерпнула ковшом воды из ведра, стоявшего на лавке, и поднесла непрошеному гостю. Харитон не смог даже взять в руки протянутый ковш. Все его тело сотрясалось от судорог. Приковылявший на одной ноге Васька поднес к онемевшим его губам живительную влагу. Вода лилась по подбородку, заливалась за воротник рубашки. Харитон не чувствовал холодной воды, не ощущал намокшей рубашки, лишь острый кадык двигался на его худой шее. Васька выплеснул оставшуюся воду в лицо Харитона.

— Ты чего? — Харитон очумело смотрел на хозяина дома.

— Я ничего, спал спокойно, а тут ты! — Васька недовольно смотрел на гостя, — прибежал среди ночи, орешь непонятно что.

— Случилось чего, Харитон? — спросила сердобольная Надежда.

— Ой, случилось! Ой, случилось! — Харитон опустился на лавку и обхватил руками голову. Причитая, он рассказал все, что произошло с ним дома. Хозяева слушали молча, не перебивая. Наконец, когда Харитон выговорился, Надежда предложила переночевать у них на печи. Возвращаться в дом, ставший таким одиноким и страшным, Харитон не мог. Крестясь, он полез на печь. Всю ночь раздавались его тяжелые вздохи. Ранним утром Надежда тихонько растапливала печку, чтобы не разбудить гостя. Но Харитон поднялся и уселся на лавку. Он долго сидел согнувшись, пока Надежда не предложила поесть.

— Спасибо, Надюха! — пойду я.

— Ой, Харитон! — вскинулась Надежда, — ты бы в церковь сходил, в грехах покаялся. Ведь не просто так видение тебе было.

— В церковь? К Никодимке? — повысил голос Харитон, — Нету у меня грехов! — он словно позабыл о чем кричал ночью.

— Дашку-то побил… — тихо напомнила Надежда.

— Дашку? Найду, совсем убью! — он громко хлопнул за собой дверью.

Глава 17

Прошел год. Еще один год деревенской жизни. Год, каких немало промелькнуло в этом степном краю, каких еще немало промелькнет… Приходили в жизнь и уходили из жизни люди. Каждое рождение или смерть обсуждались у колодца. Постоят бабы, посудачат, повздыхают и разойдутся. Не большие новости, чтобы долго обсуждать их. На хуторе жили замкнуто. В деревне появлялись редко. Больше по необходимости. Дети Харитона жили в деревне, Анютке надо было ходить в школу. Да и Ванятка требовал большего присмотра. Сам же Харитон, словно сыч, ходил насупленный, не здороваясь ни с кем. Кивнет только на приветствие, вот и все. Поговаривали, что обещался, если Дашка приедет назад, не пустит к себе. Потому, видно, та и не возвращается. И слуху о ней никакого. Как в воду канула! Терпение у девки завидное, не думает ни о муже, ни о детях! — все реже перемывали ей косточки у колодца. Правда, после Крещения Михаил отвез куда-то бабку Авдотью, и той не было, почитай, всю зиму. Особого значения той отлучке сплетницы в деревне не предали. Может в Царицын ездила, не молодая уж, попрощаться с братьями, примириться. Лука и Иван, на все вопросы отвечали односложно, мол не известили их, куда сестру отвезли. Даже проныра Глашка не могла разговорить их. Как ни упрашивал ее Никита, видя, как страдает друг.

— Да не знают они, правда, — уверяла его Глашка, — Ванька вон улыбается только, он у них как теленок, знал бы, рассказал все.

Августина вздыхала на посиделках: испортил девке жизнь… Было непонятно, кого она имеет в виду — Харитона, или же Егора? Алексей перестал провожать Феню. В лавке он не улыбался как раньше, обслуживая покупателей. Он страдал, страдал по-настоящему, от того, что не сбылось. Страдала Маришка в своем ящике. Она упросила отца поставить ящик к окну, чтобы было видно, если будет идти Даша. Но метель переметала дороги, потом земля оголилась, деревья покрылись почками. Потом стало тепло и отец выносил ее на улицу, а Даша все не приходила. Два раза была у нее Катерина, приносила сдобные пышки. Но пышки были суховатые, разве сможет Катерина испечь такие как у Даши! — горевала Маришка. Катерина с ней не разговаривала. И Маришка тосковала в своем одиночестве. Тосковал Егор, объезжая уж по которому разу окрестные деревни. Он ездил и по городам. Выполняя поручения тестя, все искал Дашу. Мелькнет где вдали рыжая коса, он догоняет девушку. Девушки оглядывали его удивленными глазами: какая Даша? А зеленые глаза не отпускали, звали: «Где ты Егор? Не забыл меня? — Не рыжая я, Егор!» Он вскидывался по ночам, изводя Параньку. Дома бывать он перестал. Сын начал ходить, а он не увидел его первых шагов, был далеко. Только сын и привязывал его к дому. Приезжая домой, Егор брал его на руки и тот таскал отца за отросшие вихры, разглядывал лицо.

Егор сидел за столом в трактире. Уже третий день он в Балашове. Дела все переделаны, тесть может спокойно почивать на перине. В трактир пригласил его местный купец, с которым они давно вели дела. И теперь они обмывали удачную для обоих сделку. Купец выпил и взял с тарелки соленый огурец:

— Не признаю под выпивку ничего, кроме огурцов соленых. — он смачно захрустел. Егор молча пил, молча закусывал.

— Ты вот молчишь все, Егорша, — купца потянуло на откровенности. — Человек ты честный, слово данное держишь, но нелюдим! Говорить с тобой тяжело. Не уважаешь, что ли?

Егор оторвался от тарелки.

— Что вы, Ефим Борисыч! Я вас очень уважаю. Не обманываете, расчет честно, вовремя.

— Ну раз уважаешь, давай еще по одной, — беззаботно произнес купец. Он быстро наполнил рюмки. Поднял свою, и произнес: — Давай, Егор, за хороших людей. Пил он медленно, смакуя огненную жидкость. А выпив, причмокнул толстыми губами: хороша! Егор нехотя поднес к губам свою рюмку. Но выпить не успел. Краем уха он услышал слово «рыжая», произнесенное одним из парней громче, чем следовало бы. Слово насторожило его. Парень возбужденно о чем то рассказывал сидевшему напротив него: «Красивая уж больно. У тетки живет…» Егора осенило: она это! Даша! Кто еще может быть красивой и рыжей! И не было никаких сомнений, что есть еще рыжие девушки, о которых он даже не слыхал. Сердце бухало в такт: она! Она!

Парень немного сбавил тон, почувствовал, как насторожился Егор. Теперь за соседним столом бубнили как обычно, чтобы не слышали другие. Егора одолевало нетерпение. Когда купец отлучился покурить, он вскочил со своей табуретки и подошел к парням. Те глядели на подошедшего с подозрением. Но Егор широко улыбнулся:

— Да вот вижу, ребята вы молодые, давайте выпьем, что ли? Вы сами местные? — он кивнул половому и тот быстро принес еще одну бутылку. Настороженность у парней пропала. Они почувствовали себя свободнее. Если угощает, значит человек не жадный.

— Не, мы не местные, — простодушно произнес парень, сидящий к нему ближе. Егор уже наливал, и прозрачная влага, вытекающая из горлышка бутылки, развязала языки:

— Мы рожь привозили, — сообщил все тот же парень.

— Издалека? — поинтересовался Егор.

— Не-е-е, — оживился второй парень, — поднося к губам рюмку.

— Давайте за знакомство, — улыбался Егор, — меня Егором кличут.

— А я Никита, — представился парень, что сидел напротив.

— Вот это да! — улыбнулся Егор, — У меня друг Никита. Мы в Кислянке живем, проездом будете, заходите, — приглашал Егор.

— Ну а ты в Тюменевке будешь, к нам заезжай, там Никиту-забияку спроси, все дом мой покажут.

Краем глаза Егор увидел, как входит купец.

— Ладно, ребята, товарищ мой возвращается, — заторопился Егор к своему столу. Он оставил начатую бутылку за соседним столом. Парни были довольны, новый знакомый свой в доску, не жалко ему пол-литры. Егор как на углях сидел за столом. Он почти не слушал купца. Тюменевка, Тюменевка… Да это же деревня верстах в тридцати от Балашова, — рассуждал про себя Егор. Как же он раньше даже не предположил, что Даша почти рядом. От Кислянки до Тюменевки не вела ни одна дорога, поэтому он даже подумать не мог, что Даша может быть так близко. Ведь, чтобы туда доехать, надо сначала ехать в Балашов, а уж оттуда до Тюменевки. Но ведь по степи, по бездорожью… — пришла нелепая мысль. Конечно по бездорожью! — догадался он. Михаил побоялся ехать по дороге, вдруг кто увидит…