Лорд Престимион, стр. 97

— Но все равно, расскажите мне, милорд. Прошу вас.

Престимион уставился куда-то вдаль, словно смотрел сквозь стены Внутреннего храма, через три утеса Острова, в раскинувшееся вокруг него море, сверкающее золотом под полуденным солнцем. И сказал очень тихо:

— Это все равно что быть Божеством, Деккерет. Это дало мне возможность установить мысленную связь с миллионами людей одновременно. Позволило мне присутствовать одновременно во всех местах Маджипура. Точно так же, как атмосфера есть одновременно повсюду, как погода, как гравитация.

Его глаза превратились в щелочки. Комната, мать, жена, Деккерет — все исчезло из поля его зрения. Ему казалось, что он слышит шум налетевшего ветра. На одно головокружительное мгновение он вообразил, что на голове у него снова обруч, что он снова взлетает вверх и летит вперед, поднимается выше самой Горы, расширяется до необъятных размеров планеты и сам приобретает такие же невероятные размеры. Что он прикасается к рассудку тысяч, сотен тысяч, миллионов и миллиардов людей, к рассудку здоровых и несчастных, больных обитателей планеты, что проникает в их мысли, помогает здесь словом, там лаской, несет им утешение от благословенной Хозяйки, целительную силу Острова.

Все в комнате теперь смотрели на него. Он осознал, что впал в странное состояние, его сознание унеслось куда-то далеко, прочь от стоящих перед ним людей.

Прошло еще несколько мгновений, пока он почувствовал, что окончательно вернулся к ним.

Потом он сказал Деккерету:

— Вот что я узнал, когда надел этот обруч: когда Хозяйка выполняет свои обязанности, она перестает быть обычным человеческим существом и становится силой природы — она обладает Властью, подлинной Властью, какая неведома ни короналю, ни понтифексу, всего лишь избранным монархам. Я не говорил тебе этого, мама. Но в тот день, когда я надел обруч, я ясно понял, и теперь мне этого никогда не забыть, какую важную функцию ты выполняешь на планете. И теперь я понимаю, насколько изменилась твоя жизнь, когда ты стала Хозяйкой Острова.

— Но все же, — настаивал Деккерет, — когда вы путешествовали вокруг света с помощью волшебной силы обруча, не придумали ли вы какой-нибудь способ внедрять сны в головы людей? Или получить над ними такую власть, чтобы они автоматически подчинялись вашим приказам?

— Нет. — Престимион повернулся к Хозяйке. — Мама? — Та покачала головой.

— Все обстоит так, как я сказала: я могу посылать сны, но не приказы. Даже с помощью наших самых мощных приборов.

Деккерет мрачно кивнул головой.

— Тогда то, чем обладает Барджазид и что он собирается отдать Дантирии Самбайлу, — это самое смертельно опасное оружие в мире, милорд. И если этих двоих не остановить, они уничтожат мир на планете.

Вот почему я привез свое сообщение лично, милорд, а не использовал обычные каналы связи. Потому что человек, не испытавший силу устройства Барджазида, не может понять таящуюся в нем угрозу. А я единственный, кто прошел через это и выжил, чтобы обо всем рассказать.

9

Из своего кабинета высоко над набережной Стойена Акбалик наблюдал за прибытием королевского флота. Три быстрых корабля под знаменем короналя и знаменем Хозяйки Острова.

— Мне следует спуститься вниз и ждать на пирсе, когда они высадятся, — сказал он. — Я пойду туда. Я должен.

— Ваша нога, милорд… — возразил Одриан Кестивонт.

— Будь проклята эта нога! Это не оправдание! Корональ прибывает, а с ним Хозяйка. Мое место на пирсе!

— По крайней мере, позвольте мне сменить повязку, милорд, — мягко сказал маленький вруун. — На это не уйдет много времени.

Это был разумный совет. Акбалик сел на табурет возле окна и позволил врууну заняться поврежденной лодыжкой. Кестивонт ловко снял вчерашнюю повязку, его щупальца мелькали так быстро, что Акбалик едва мог уследить за их движениями. Открылась вспухшая, красная рана. Она выглядела хуже, чем прежде: нога вокруг раздулась, и опухоль все разрасталась, несмотря на лекарства. Кестивонт промыл ее какой-то прохладной и слегка вяжущей бледно-голубой жидкостью, осторожно пощупал воспаленное место вокруг раны кончиком щупальца, очень осторожно раздвинул края раны и заглянул внутрь.

Акбалик зашипел от боли.

— Больно.

— Прошу прощения, принц Акбалик. Мне необходимо посмотреть…

— Не вывелись ли там малютки-крабы?

— Я вам уже объяснял, милорд, маловероятно, чтобы тот, что вас укусил, был достаточно взрослым…

— Ай! Ради всего святого, Кестивонт! Просто смени повязку и прекрати тыкать в нее, ладно? Ты меня мучаешь.

Вруун снова извинился и склонился над раной. Акбалик теперь не мог видеть, что делает маленькое создание, но по крайней мере боли было меньше, чем минуту назад. Может быть, он излучал какие-то невидимые чары своими извивающимися щупальцами, вруунское целебное заклинание? Возможно. И щепотку сушеных трав, и еще немного этой прохладной голубой жидкости. Потом чистую повязку. Да, так стало лучше. Во всяком случае на время. Мгновенное облегчение после мучительной, пульсирующей, обжигающей боли, после тошнотворного ощущения, будто тонкие щупальца инфекции и разложения скользят по скрытым проходам в его ноге, тянутся вверх, к паху, к животу и в конце концов к самому сердцу.

— Все готово, — сказал Кестивонт. Акбалик встал.

Он осторожно перенес вес на поврежденную ногу, слегка поморщился, у него перехватило дыхание.

Острая боль пронзила всю левую сторону тела до шеи, даже до щеки, а потом достигла челюсти и зубов. В тысячный раз он увидел огромного пурпурного болотного краба, уродливую куполообразную тварь с выпученными глазами размером с половину экипажа, который угрожающе поднялся из песчаного отвала перед ним. Увидел самого себя, когда он ловко увернулся от чудовища, самодовольно радуясь своей быстрой реакции, тому, что так быстро ушел от опасности, и совершенно не заметил другого, гораздо менее крупного краба, не больше его ладони, который из своего укрытия в гуще куста с цветами-вонючками коварно вцепился ему в ногу острой, как бритва, клешней…

— Трость, — сказал он. — Где моя проклятая трость?

Они уже практически в порту!

Вруун указал ему на палку, прислоненную к стене у двери на своем обычном месте. Акбалик, хромая, подошел, взял ее и вышел. Добравшись до первого этажа, он остановился, глядя на яркий солнечный свет, глубоко вздохнул и собрался с силами. Ему не хотелось выглядеть калекой. Корональ рассчитывал на него. Нуждался в нем.

От двери таможни, где Акбалик устроил себе кабинет, до ворот пирса нужно было пройти не больше пятидесяти ярдов по широкой, мощеной площади. Акбалик двигался медленно, осторожно, крепко сжимая ручку трости. Сегодня это расстояние показалось ему не меньше пятидесяти миль.

На полпути к цели он почувствовал в воздухе острый запах дыма. Он посмотрел на север и увидел клубящуюся черную полоску, поднимающуюся в безоблачное небо, затем, повыше, маленький красный язык пламени, который лизал небольшое здание, стоящее на вершине кирпичного пьедестала, высотой по крайней мере в шестьдесят футов. Теперь он услышал вой сирен. Значит, сумасшедшие опять взялись за свое, подумал Акбалик, это первый пожар за три-четыре дня.

И выбрали именно сегодняшний день, именно тот момент, когда причаливает корабль короналя!

Шеренга хьортов-таможенников выстроилась поперек прохода на пристань, загораживая дорогу. Акбалик не стал трудиться и предъявлять документы, ой просто нахмурился и резким взмахом руки отстранил их с дороги. Даже не взглянув в их сторону, он захромал вперед, к пирсу номер сорок четыре, королевскому пирсу, украшенному ради такого случая зелеными с золотом флагами.

Да, три корабля, большой крейсер «Лорд Хостирин» и два сопровождающих. Почетный караул короналя спустился по трапу и строился вдоль пирса. Небольшая группка людей мэра Банникапа расположилась прямо перед ними, готовясь приветствовать прибывших, и сам Банникап стоял среди них.