Король снов, стр. 88

Когда же он снова заговорил, его голос был едва слышен.

— Это имеет много общего с эпидемией безумия, вам не кажется, ваше святейшество?

— Да, сходство с эпидемией есть, — согласилась Тэлайсме.

— Такое уже было на Маджипуре прежде. В самом начале моего царствования как короналя. Я тогда узнал, что послужило причиной эпидемии, и предпринял меры, чтобы положить ей конец. Это, я думаю, можно считать чумой особого рода, но, мне кажется, я и теперь знаю, что является ее причиной, и торжественно клянусь вам, что этому злу я тоже сумею положить конец. В мире объявился мой старый враг. С ним разберутся… Когда я смогу увидеть мою мать, ваше святейшество?

— Сейчас уже слишком поздно для того, чтобы начинать подъем на Третий утес, — ответила Тэлайсме. Ее лицо теперь приобрело мрачное и сосредоточенное выражение, и блеск в глазах исчез. Обоим властителям теперь было не до тех милых проявлений любезности, которыми они обменивались час назад. Они понимали, что им брошен серьезный вызов, который они обязаны принять. Жесткая решимость, прозвучавшая в последнем заявлении Престимиона, казалось, произвела сильное впечатление на Хозяйку. Всего лишь несколькими словами он сумел передать ощущение усиливающегося кризиса, приближения больших событий, которые потребуют ее участия, и все это произойдет сейчас, когда она только-только начала осваиваться со свой ролью Хозяйки Острова, которая подразумевала не только высокий почет, но и серьезнейшие и непрерывные обязанности. — Мы с вами отправимся туда утром.

5

Той ночью Престимион тоже видел сон.

Нет, не кошмар, предназначенный персонально для него; он был уверен что коварный дегустатор яда, укрывшийся на Зимроэле, не посмеет посягнуть на разум понтифекса. Этот сон был порождением его собственного сознания. Но и он был достаточно тяжел, ибо в нем он сам, Престимион, бесчисленное количество раз пытался подняться на белые утесы Острова Сна, поднимался все выше и выше, но так и не мог добраться до вершины; он повторял свои попытки день за днем, преодолевал террасу за террасой, но в конечном счете неизменно оказывался в том самом месте, откуда начиналось восхождение. Утром у Престимиона было такое чувство, будто он всю жизнь пытался взобраться на стену Острова. Но не стал рассказывать о своем тревожном сне Вараиль: ей хватало хлопот с Туанелис. Она бегала в спальню дочери много раз; ей мерещилось, что девочка кричит во сне, хотя каждый раз тревога оказывалась ложной: Туанелис спала крепко и спокойно.

А теперь для семьи понтифекса настало время совершить подъем на вершину Острова наяву. Да пошлет нам Божество более легкое путешествие, молился про себя Престимион, чем те, которые я совершал всю эту ночь.

Они все сидели в парящих санях, которым предстояло поднять их вдоль отвесной стены, коей являлся лик Первого утеса. Престимион держал леди Туанелис на коленях. Вараиль сидела справа от него, леди Тэлайсме — слева, а мальчики — позади. Когда сани начали свой головокружительный подъем, Туанелис испугалась, повернулась к отцу и уткнулась лицом ему в грудь, зато сзади Престимион услышал восторженный свист: это принц Акбалик восхищался тем, как повозка беззвучно и стремительно рванулась вверх, успешно справившись с законом притяжения. Он улыбнулся: Акбалик обычно держался так важно и серьезно. Но, возможно, с приближением юности мальчик начинал меняться.

Когда они сошли на посадочный помост на следующем ярусе, Престимион показал детям лежавший далеко внизу Нуминорский порт и далеко вытянутые руки мола, в объятия которых их доставил с судна катер. Туанелис не хотела смотреть туда. Зато двое ее братьев были просто потрясены высотой подъема, который только что совершили.

— Это все ерунда, — презрительно сказал им Тара-дат. — Подъем только начался.

Престимион обнаружил, что благодаря присутствию детей поездка оказалась гораздо легче. Его сильно беспокоила мысль, что Тэлайсме могла умолчать о самых тревожных подробностях, касавшихся здоровья леди Териссы, и не хотел слишком глубоко задумываться о том, что ожидало его наверху. Вот почему он, отвлекаясь от тревожных предчувствий, с большим удовольствием наблюдал за тем, как Тарадат, который уже видел все это, взял на себя роль гида и надменно сообщал своим братьям и сестре, нисколько не заботясь, хотят они его слушать или нет, что они попали на террасу Оценки, куда прежде всего попадают все паломники, приезжающие на Остров, а это терраса Вступления, а это терраса Зеркал… и так далее, и так далее — на всем протяжении подъема. Забавно было также видеть, как трое младших нисколько не пытались сделать вид, что слушают монолог своего всезнающего старшего брата.

— Здесь, на террасе Зеркал, мы всегда останавливаемся ночевать, — солидно сообщил Тарадат с таким видом, будто он совершает такие поездки по меньшей мере каждые шесть месяцев. — А утром мы сразу же поднимаемся на Второй утес. Аж голова кружится, настолько быстро это происходит. Зато вид оттуда открывается фантастический. Подождите, скоро сами увидите.

Краем глаза Престимион заметил, как принц Сим-билон за спиной брата скорчил рожу, передразнивая его, и улыбнулся.

Тарадату скоро будет семнадцать, подумал Престимион и отметил в памяти, что надо поговорить с Вараиль насчет того, чтобы на будущий год отослать сына обратно в Замок для подготовки к посвящению в рыцари. Не было никаких причин, по которым сын понтифекса должен был оставаться со своими родителями в Лабиринте; к тому же Тарадату, вероятно, будет не вредно получить оплеуху-другую от других молодых рыцарей Замка. Престимион давно старался внушить старшему сыну, что тот, вступив во взрослую жизнь, не будет пользоваться никакими особыми привилегиями или даже просто уважением лишь потому, что он сын понтифекса, но, пожалуй, этот урок окажется усвоенным лучше, если его преподадут сверстники.

Их уже дожидались повозки, которым предстояло доставить прибывших к основанию Третьего утеса. Они быстро пересекали террасы Второго утеса, где паломники заканчивали свое обучение, после которого могли уже в ранге подмастерьев перейти на верхний уровень Острова и начать помогать Хозяйке в ее трудах. Там, на Третьем утесе, множество помощников Хозяйки, сменяя друг друга, надевали серебряные обручи, которые позволяли сознанию их носителей дотягиваться до сознания любого человека на планете, и посылали свой врачующий дух в неизмеримые дали, чтобы с помощью утешительных сновидений внедряться в души, испытывающие страдание, и врачевать их, утешать, давать советы, указывать путь. Во время предыдущих посещений Престимион с благоговением наблюдал за легионами Хозяйки во время работы. Но сейчас он не располагал временем для подобных экскурсий.

До полудня было еще далеко, а путешественники уже прибыли на последнюю пересадку. Теперь оставался только один заключительный прыжок на плоскую вершину Острова, вознесшуюся на несколько тысяч футов над их отправной точкой, лежавшей на уровне моря.

Младшие сыновья были страшно возбуждены удивительной ясностью воздуха Третьего утеса и ослепительно ярким солнцем, в свете которого все окружающее сияло каким-то неземным жаром. Как только сани приземлились, они выскочили из них и принялись гоняться друг за другом вокруг стоявших повозок, а Тарадат с высоты своих лет и жизненного опыта пытался их успокоить:

— Эй, вы, поосторожнее! Здесь очень высоко, и воздух по-настоящему разреженный!

Они не обращали на его крики никакого внимания. Ведь в конце концов вершина Замковой горы была неизмеримо выше этой. Но атмосфера Замковой горы была искусственной, а здесь они и впрямь дышали воздухом, лишенным из-за высоты значительной части кислорода, так что вскоре это сказалось на Сим-билоне и Акбалике: они перестали носиться, тяжело дышали и жаловались, что у них кружатся головы.

Престимион, стоявший рядом с Тарадатом, прошептал сыну на ухо:

— Не говори этого.

Тарадат ошарашенно посмотрел на него:

— Не говорить чего, отец?